Потерянный разум - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
И, наконец, заключительный доклад об это исследовании, в апреле 2004 г. Ю.А.Левада говорит: «Работа, которую мы начали делать 15 лет назад, — проект под названием “Человек советский” — последовательность эмпирических опросных исследований, повторяя примерно один и тот же набор вопросов раз в пять лет. Мы это сделали в 1989-м, 94-м, 99-м и в прошлом, 2003 году… Было у нас предположение, что жизнь ломается круто. Что мы, как страна, как общество, вступаем в совершенно новую реальность, и человек у нас становится иным… Оказалось, что это наивно… Скорее, как только человека освободили, он бросился назад, даже не к вчерашнему, а к позавчерашнему дню. Он стал традиционным, он стал представлять собой человека допетровского, а не просто досоветского… И с этого времени мы начали думать, что, собственно, человек, которого мы условно обозвали “советским”, никуда от нас не делся… И люди нам, кстати, отвечали и сейчас отвечают, что они то ли постоянно, то ли иногда, чувствуют себя людьми советскими. И рамки мышления, желаний, интересов почти не выходят за те рамки, которые были даже не в конце, а где-нибудь в середине последней советской фазы. У нас сейчас половина людей говорит, что лучше было бы ничего не трогать, не приходил бы никакой злодей Горбачев, и жили бы, и жили» 455.
Итак, «советский человек никуда от нас не делся». Более того, в тяжелых условиях он становится «более советским», чем в благополучное советское время. Культурное ядро нашего общества выдержало удар перестройки и реформы. А значит, то меньшинство, которое отщепилось от этого ядра и продолжает в душе и мыслях двигаться по пути, проложенному перестройкой и реформой, отдаляется от основного тела культуры все дальше и дальше. И прежде всего речь идет о части интеллигенции.
Очень показательна безымянная реплика, высказанная после доклада Ю.А.Левады: «Я много лет работаю на телевидении и занимаюсь там аналитикой и социологией. И столько же времени я пытаюсь понять, что они смотрят. Наверное, самая четкая метка — это отношение телезрителей к старому советскому кино. После каких-либо резких взломов интерес к советскому кино повышается. А сам процесс идет, в общем-то, непрерывно. Его можно назвать откатом к “советскому человеку”… Единственное кино, которое не привлекает массовую аудиторию, — это интеллигентское кино 60-х — 80-х годов, для примера приведу “Осенний марафон”.
Чем дальше в историю, тем больше кино становится востребованным. Кино 30-х годов, предоттепельные фильмы, фильмы о секретарях горкомов и райкомов и фильмы начала 80-х годов, самого не интеллигентского плана, они находят все большую аудиторию. Казалось бы, город Москва, где социальные процессы шли более остро, так вот — в Москве старое кино любят люди с высоким уровнем образования и люди молодые. Любят больше, чем кино интеллигентское. Это значит, что во многом наш человек, в данном случае — московский, а в регионах, я думаю, еще в большей степени, становится все более советским».
Тот факт, что в Москве «люди с высоким уровнем образования и люди молодые» теперь «любят старое советское кино больше, чем кино интеллигентское», говорит о том, что и основная масса интеллигенции остановилась в своем движении по пути «перестройки и реформы». Ее тянет обратно, к культурному ядру нашего общества. Соблазн отщепенства утрачивает силу. Пока что мы находимся в состоянии неустойчивого равновесия. Чем раньше мы соберемся с духом и преодолеем временный разрыв, тем с меньшими травмами мы выйдем из кризиса.
Заключение
Над этой книгой пришлось долго работать и долго обсуждать по частям. Читатель с научным типом мышления удивится ее строению — зачем такое количество частных примеров! Это слишком нарушает принципы построения научных текстов. Речь в книге идет об отходе от норм рациональности? Следовало бы разбить проявления этого процесса на четко различающиеся классы, дать определение каждому классу, проиллюстрировать одним-двумя примерами, а уж весь «Монблан фактов» читатель пусть сам упаковывает в предложенную ему классификацию.
Так не получилось. Возможно, где-то есть уже приемлемая теория того, что мы наблюдаем вокруг себя, но я такой теории не встретил. Нет теории — нет и хорошей классификации. Лучше уж начать с самого начала, подобно тому как дают «незамкнутое» определение малоизученным и плохо понимаемым явлениям — через перечисление содержательных примеров этого явления в разных обстоятельствах. Чем больше примеров, тем лучше ухватывается суть, хотя еще и нет того знания, когда масса примеров могла бы быть заменена краткой формулировкой этой сути.
Вторая причина этого вынужденного «перехода качества в количество», точнее, другая грань первой причины, заключается в том, что и читатель находится далеко не в лучшем положении, чем автор. Это можно было заметить при обсуждении кусков книги. Люди, читающие подобные книги, в большинстве своем перестали мыслить классами. Окружающее рассыпалось в нашем сознании на мозаику уникальных фактов, явлений, личностей. Да и сами элементы мозаики изменяются, как в калейдоскопе. Был Горбачев всеобщим любимцем — через год от одного его вида всех с души воротит. Болтун, предатель и т.п. Что же вы раньше смотрели? Проходит немного времени — буквально то же самое случается с народным заступником Ельциным. Пьяница, мизантроп, обманщик. Да ведь он таким и был, как можно было этого не заметить!
Как при таком состоянии умов восстановить жесткие нормы рассуждений, говорить формулами, оперировать емкими понятиями вектора, класса, критерия оптимизации? Один из подходов — идти к этому постепенно, искать новую матрицу элементов и связей сознания наощупь. Прекрасно, если бы появился молодой гений, который мог бы сразу выложить такую матрицу, Но, боюсь, мы не доросли до того, чтобы такого гения заметить. Будем хотя бы готовить для него благоприятную почву. Точнее, будем нащупывать эту матрицу, перебирая и разглядывая элементы реальности (примеры).
Еще один довод в оправдание такого кропательства я вижу в том, что накатившая на нас напасть, вопреки ощущениям первых лет, оказалась вовсе не такой рыхлой и хаотической. Казалось, что это туман, в котором мы заблудились, как ёжик. Но это ближе к тому каменному шару в фильме «Репетиция оркестра», который проломил стену, влетел и повис в воздухе в зале, где настраивали свои инструменты музыканты, утратившие между собой нравственную связность. Шар был угрозой и предупреждением. Дирижер сказал музыкантам, что ответить на это они могут только тем, что будут безупречно играть — как оркестр.
То, что накатило на нас в форме тумана, уже осознано многими как угроза. Но еще не видно, что это — плотное тело и это предупреждение. Иными словами, угроза неумолимая. Ощупывая частицы этого тела, мощно и тупо ударившего по нашему сознанию, приходишь к выводу, что они тесно переплетены между собой, но слабо дифференцированы. Их трудно разделить на классы. Каждая частица своеобразна, но принадлежит одновременно ко многим классам. В таком положении каждый из примеров, взятых из разных кусочков реальности, что-то говорит о других ее кусочках, о целом. Так мы можем, даже не имея теории, убедиться в наличии этого целого и что-то сказать о его природе, подойдя «снизу» — перебирая множество содержательно разных примеров «вроде бы» одного класса, и в то же время поворачивая разными сторонами один и тот же пример, чтобы увидеть его как выражение «разных классов», средоточие общих свойств целого.
Мы переживаем момент плохо осознанного и плохо оформленного социального противостояния. Оно выражается и в политическом противостоянии (оформленном не намного лучше, чем социальное). В этих условиях почти любое высказывание по общественным проблемам имеет политическую направленность. Глупо пытаться имитировать нейтралитет. Но в этой книге мое политическое неприятие рыночной реформы не было важным мотивом для ее написания. И вовсе не политическими пристрастиями вызван тот факт, что подавляющее большинство отобранных для книги примеров поражения рационального сознания — это слова и дела идеологов и политиков, проводящих эту реформу, а также их приверженцев.
