Мировая холодная война - Уткин Анатолий Иванович (читаем книги .TXT) 📗
Оба западных союзника предпочли издалека наблюдать за битвой под Москвой. Не о выживании думали в Вашингтоне и Лондоне, а о перспективах, которые начал обещать остановленный блицкриг. Не только об удовлетворении первым поражением Гитлера говорят пожелтевшие документы того февраля 1942 г. Государственный секретарь США Корделл Хэлл пишет президенту Рузвельту: «Нет сомнения в том, что советское правительство имеет огромные амбиции в Европе и на каком-то этапе Соединенным Штатам и Великобритании придется выразить свое несогласие с этими требованиями. Предпочтительным было бы занять твердую позицию уже сейчас». Макиавелли восхитился бы хладнокровием своих последователей. Впереди еще Харьков, Сталинград, Прохоровка, Днепр, Припять — а стратеги, охраняемые двумя океанами, задумались над судьбами Европы.
Пытаясь оценить «будущего Сталина», некоторые западные деятели искали свои критерии. Скажем, для государственного секретаря Корделла Хэлла и военного министра Генри Стимсона важным было отношение московских коммунистов к религии. Послабления 1943 г. их в этом плане воодушевили. В сентябре 1943 г. Сталин восстановил Священный Синод православной церкви. В годы войны традиционная партийная пропаганда изменилась — говорили о славянских победах, а не о достоинствах марксизма. Офицерский корпус обрел вид и значимость традиционные для «докоммунистической» России.
Для другой группы западных наблюдателей поверхностных изменений было недостаточно. Более жестких взглядов придерживаются специалисты государственного департамента, которые советуют заранее вести в отношении СССР более жесткий курс — воспротивиться использованию Советами коммунистических партий в соответствующих странах.
Окончание войны подорвало связующую нить великой коалиции — ненависть к германским и японским агрессорам. Осталось ли нечто, что могло спасти великий военный союз на долгие мирные времена, в процессе строительства нового мира? С неделями и месяцами второй половины 1945 г. становилось ясно, что один из членов коалиции — Соединенные Штаты — решил идти собственным путем, реализуя свое видение мира будущего. Вашингтон поставил перед собой весьма амбициозные задачи: остановить сдвиг мировых сил влево, возвратить состояние дел в мире максимально близко к довоенному, ворваться на рынки освобожденных от влияния Германии и Японии государств, сделать ООН инструментом строгих полицейских акций. Кто стоял на пути, не желая взять на себя роль сателлита? Только одна страна Советский Союз, возвышавшийся в новой мощи между руин Германии и Японии.
И если Советский Союз принес максимум жертв на алтарь общей победы, то Соединенные Штаты пожертвовали в только что закончившейся войне значительно меньше. Их территория не пострадало, а молодое поколение вернулось домой к невиданным высотам благосостояния. Редко в мировой истории одна страна получала такое неслыханное могущество на фоне обессиленной Западной Европы, лежащей в ядерном пепле Японии и рухнувшего социального порядка в Восточной Европе. Всякое равновесие разрушилось, США просто доминировали. Три цели стояли перед новым Вашингтоном как перед самопровозглашенным центром мира: проблема самостоятельности большого и победоносного Советского Союза; создание плотины на пути левых сил в мире с сохранением базовых основ прежнего порядка; замена западноевропейского колониализма новой международной системой, базирующейся на Организации Объединенных наций.
Важно то, что вожди новой, послевоенной Америки отчетливо представляли себе степень невероятного могущества своей страны, способного, как им казалось взять историю под уздцы. СССР вышел победителем, но какой ценой? Способен ли он обойтись без помощи благожелательного опекуна?
Со Второй мировой войной на дно истории ушел Старый порядок — евроцентрический мир с колониальной системой. Вперед вышли два государства, менее значительные при Старом порядке — Соединенные Штаты (незначительно вовлеченные в мировое соотношение сил) и СССР, практически исключенный из мировой системы в период между двумя войнами. СССР и США имели довольно мало в плане общих традиций, у них не было даже общего политического словаря. Они смотрели на себя как на естественные конкурирующие модели для всего человечества.
Холодная война не была предопределена, она родилась из специфической дипломатии отчудившихся друг от друга сторон. При этом многие серьезные, реалистично настроенные американцы верили, что «русские могут работать вместе» с Западом. Но на капитанском мостике американской дипломатии решили иначе. В пику СССР встали три элемента американского самосознания:
• Вильсонизм, идеология либерального интернационализма, основа американской внешней политики в ХХ веке — явила собой стремление спроецировать американские ценности на мировую политику; вильсонизм стремился ликвидировать прежнюю основу мировой политики — баланс сил, раздел мира на сферы влияния и т. п., а вместо нее спроецировать на мир американские ценности— ценности либерального общества, основанного на широком локковском консенсусе, обеспеченном общими ценностями. США будут работать в рамках Старого порядка только с целью реформировать его. Вильсоновская программа искала средний путь между реакцией и революцией, она включала в себя национальное самоопределение, представительное правление, лигу наций, развал прежних империй, непризнание революционных перемен, сохранение демократических свобод и гражданских прав, ослабление гонки вооружений, веру в «просвещенное мировое общественное мнение, мир, открытый для торговли.
• Своеобразная интерпретация советских целей. Она вышла из долговременной аналитической работы 1920-х — 1930-х годов. Основой представления СССР стал образ этой страны как мирового революционного центра, отрицающего возможности сосуществования, мессиански направленного на мировое могущество. Теоретики такого пошиба концентрировались до признания Америкой Советского Союза в латвийской столице Риге; поэтому такая интерпретация получила название «рижской аксиомы»; именно рижская аксиома заложила основание антикоммунистического консенсуса в 1945— 1949 годах. Один из апологетов «рижской аксиомы» — Чарльз Болен пишет в 1949 г.: «Я убедил себя и всех тех, кто целенаправленно работает над проблемами отношений с Советским Союзом, что причины противоречий между Советским Союзом и несоветским миром проистекают из характера и природы советского государства, его доктрин, а вовсе не из-за ленд-лиза или займов». Взгляды подобного рода исключали возможность дипломатического разрешения проблем, они делали такие попытки опасными, ибо противостояние в холодной войне представлялось как генетически предопределенное революционным, мессианским характером Советского Союза.
Американские лидеры, которые полностью приняли «рижскую аксиому» оказались жертвами ложного представления об объеме и интенсивности советского вызова, интерпретации характера советских целей; они неправомочно потеряли веру в дипломатию — новая американская доктрина «национальной безопасности» вела к ложному представлению о неотвратимо нависшей военной опасности Соединенным Штатам. Такая доктрина явила собой экспансивную интерпретацию потребностей американской национальной безопасности — главного элемента американского отношения к внешнему миру. Если американские интересы оказывались касающимися всего мира, то проявление любой советской активности за пределами границ СССР виделось угрозой Америке. При этом любая форма компромисса представлялась умиротворением — дурным словом после 1938 г.
Нам важно отметить, что еще до начала Второй мировой войны среди американских дипломатов возобладала «рижская аксиома», а ведь именно этим дипломатам в 1943-1949 гг. придется решать судьбы мира, судьбы «холодной войны».
Эти дипломаты, которым предстоит решать судьбу «холодной войны», начали изучать русский язык, культуру и историю в 1928 г. У молодых американских дипломатов было за спиной прекрасное образование: Джордж Кеннан учился в Берлине, а Чарльз Болен и другие расширили свое образование в Париже. Они вращались в примечательных кругах интеллигентов-иммигрантов, получая знания о России и все боле утверждаясь в негативном отношении к России после 1917 г. Дж. Кеннан напишет в мемуарах: «Никогда — ни тогда, ни в какой-либо момент в будущем — я не рассматривал Советский Союз достойным союзником или сотрудничающей державой, нынешней или в будущем, для моей страны». И этим знатокам России доверили выбор курса в решающий момент, когда Россия вышла из унижения поражений и отступлений, когда она в 1945 г. стала сверхдержавой.
