Стена Зулькарнайна - Джемаль Гейдар Джахидович (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Российское сознание оказалось уже более подготовленным. Во всяком случае, когда чеченцы заявляли, что их республика — не субъект РФ, а “субъект Аллаха”, это воспринималось хотя и крайне отрицательно, но без особого недоумения. Более того, рискнем сказать, что более глубокое соприкосновение с исламским миром в ходе вооруженной конфронтации с афганцами, таджиками, чеченцами привело к подспудным переменам в основах российского самосознания, к своего рода тектоническим подвижкам целых пластов “коллективной души”, подобно тому как это случилось в Европе в результате арабского завоевания Испании и Южной Франции и крестовых походов против халифата.
Истоки таких глубинных сдвигов нельзя объяснить лишь “культурным шоком”, столь популярным у современных этнопсихологов. Речь идет о гораздо более серьезных и болезненных вещах. Сегодня, как и в давно минувшие времена, встает вопрос жизни и смерти народов, цивилизаций, государств: кто является субъектом истории, а кто — ее объектом, кто — материал, а кто — мастер? Именно это, а не дележ нефти и алмазов составляет предмет всемирно-исторической драмы. Это вынесенный Россией из нынешних катаклизмов урок, который многим не по душе.
До последнего времени термин “субъект” в российской политической культуре имел правовой привкус и в основе своей являлся иноязычным синонимом несколько устаревшего слова “подданный”. (Гордо звучащее “субъект международного права” означает, по сути, подчиненность этому самому праву.)
Именно в таком значении мусульмане говорят о своей общине, что она — “субъект Аллаха”. Неожиданным здесь оказывается лишь переводное русское звучание, ибо в исламе это самое фундаментальное понятие — “абд Аллах”, то есть “раб Божий”, или, более узко, “муслим” — “предавшийся (Богу)”. Просто мусульмане произносят в буквальном политическом смысле то, что на Западе воспринимают как аморфно-религиозную формулу. И вот парадокс на неисламский взгляд: “субъект Бога” перестает быть “объектом”, вырывается из рабства времени и истории и (что больше всего раздражает исламофобскую часть “общественности”) из рабства “мирового порядка”, учрежденного мировой идолократией.
Кстати, раз уж произнесено это слово — “идолократия”, уместно спросить, “субъектами” кого или чего являются те, кто не признает себя “субъектами Аллаха”, то есть “рабами Божьими”? Ведь человек не только объективно зависим от того, что определяет “юдоль земную”, он еще, безусловно, зависим и внутренне; и если он не “предается” Аллаху, не становится “мусульманином”, то тогда он предается “тагуту”, то есть “тому, что не Аллах”. Религиозная сущность мирового порядка состоит именно в его связи с “тагутом”, тем, кто стоит за личиной любого идола, даже не особенно скрываясь. Главный интерес, с точки зрения мусульманской историософии, представляет связь между религиозной сущностью идолократии и “светским” гуманизмом, ибо последний является живым и конкретным проявлением культа “тагута”.
Здесь самое время вернуться к другой стороне понятия “субъекта”, согласно которой “быть субъектом” означает стоять в центре вещей и обладать свободной волей. Уже само это определение указывает на связь с авраамической традицией. Активный познающий субъект, которому, в свою очередь, поклоняются ангелы, — это тот, кто в святом Коране и называется Халифа — наместник, или, точнее, преемник. Именно отсюда выходят все разночтения, ведущие к жестокому духовному противостоянию. Для некоторых в этих аятах второй суры (29—34) содержится оправдание тому, что они называют “религиозным гуманизмом” или “религиозной антропологией”. Разумеется, это метафизическая иллюзия: Адам является субъектом лишь постольку, поскольку Аллах “научил его всем именам”, и, самое главное, он создан ради осуществления провиденциальной мысли Бога, ведомой лишь Ему Самому: “Поистине, Я знаю то, чего вы не знаете”.
Однако в контексте исламской историософии принципиально то, что фактически существующее человечество не является и таким “субъектом”, каким был Адам в раю, не является более “наместником”. Подлинный статус человечества определяется повелением Бога: “Изыдите из рая все”. Очевидно, что исход из рая определяет утрату наместничества, к которому остаются причастны лишь посланники Бога. Изменяется и сам характер наместнической миссии: если в раю Адам знает “все имена”, которым научил его Бог, то в послерайском историческом времени наместник проявляется как “проводник” (на прямой путь), который, соответственно, сам является “ведомым Богом”. В конечном счете эсхатологический “ведомый” — это последний лик, последнее проявление реального адамического субъекта, где высшая покорность, следование, рабство Богу становится единым с высшей волевой активностью — движением по прямому (а не циклическому) пути.
Мусульманская община — умма — это “те, кто последовал за посланником”, стали данниками (субъектами) Бога (что, кстати, совершенно конкретно выражается в четвертом столпе веры — закяте, то есть милостыне). Однако это пока лишь причастность к пассивному субстанциональному полюсу истинной субъективности. В плане “наместничества” умма является виртуальным субъектом, носительницей метафизической перспективы, которой пока только предстоит реализоваться. От реализации активной субъективности умму сегодня отделяют по крайней мере три важнейших момента: отсутствие легитимной власти, отсутствие единого авторитета и как следствие — отсутствие исторического, политического и социального единства. В самой общей форме можно сказать, что реализация этих императивов и восстановление метафизической субъективности на физическом плане — это и есть “исламский проект”.
СМЕРТЬ КАК ЗНАК БОГА
Радикальные размышления об исламе в современном мире
СОВРЕМЕННАЯ мировая цивилизация представляет собой систему, которая существует гораздо дольше, чем те обозримые периоды, которые подлежат делению на новейшую историю, новую историю и т.д. Современные аналитики мыслят в категориях индустриального, доиндустриального или постиндустриального общества, охватывая этим понятием факторы, которые связаны с производством материальных благ, потреблением, распределением, контролем над мировыми ресурсами. Однако эти аспекты дают представление лишь о видимой части айсберга. На самом же деле система представляет собой нечто большее и выступает как глобальный метаисторический фактор, в котором и индустриальная, и постиндустриальная формации — лишь некие функциональные модальности. Для описания системы необходимо выделить некий лидирующий принцип, который делает систему Системой с большой буквы, довлеющей над всеми человеческими отношениями.
КОЛИЧЕСТВЕННЫЙ АСПЕКТ
Речь идет о связи с количественным, счетным аспектом цивилизации, в котором цивилизация “учитывается” в своей динамике, пропорциях и функциональных взаимосвязях. Индустриальное общество характеризуется тем, что большинство ситуаций превращается в функцию, зависимую от производства и потребления. При этом все, что связано с производством и потреблением, легко считаемо и легко переводимо в количество. В товар превращаются труд и даже природа, но это далеко не последняя инстанция. Материальные блага играют по отношению к человеческому фактору хотя и зависимое (еще Маркс говорил о том, что для того, чтобы что-нибудь делать, человек должен есть, одеваться), но не определяющее значение. Поедая хлеб, одеваясь, человек все же продолжает думать, писать, проявляться как некая психическая монада.
Следующим этапом глобализации стало постиндустриальное общество, или общество информационное. Необходимо отметить, что информация обладает гораздо более мощной способностью к конвертации в количество, поскольку в известном смысле информация и есть само количество. Дистанция между информацией и количеством гораздо меньше, чем между количеством и неким материальным товаром. К примеру, пшеница, превращаемая в хлеб, может быть измерена в стоимостном выражении. Однако при этом сохраняется и некий “метафизический остаток” предмета, который является не сугубо функциональным, но связан с возможностью быть символом, знаком, образом, что несущественно для товара. Та же пшеница, например, может выступать символом жизни, рождения, воскресения.
