Оппозиция: выбор есть - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Учтите «неделимость» – этот самый физиологический минимум, и вы увидите, что децильный показатель, лживый и для США (но не так безбожно), в ельцинской России совершенно непригоден. Как реально обстоит дело?
Разберем простой случай. Я остановился на шоссе спросить у старухи нужный поворот, а она мне говорит: «Сынок, купи, пожалуйста, яблоки. Кровопийцы пенсию не выплачивают, и я уже неделю хлеба купить не могу». Пенсия, которую положили этой труженице кровопийцы, поддержанные цветом русской интеллигенции, даже не покрывает официально объявленный физиологический минимум – 300 тыс. руб. в месяц. Допустим, продажей яблок она до этого минимума дотягивает. Купив из пяти тысяч руб., отданных мною за ведро яблок, хлеба и соли, она, возможно, выкроила себе что-то на «благосостояние», на каприз. Например, поставить свечку в церкви и помолиться за здоровье Ельцина («Он обещал пенсию выплатить, да видишь, заболел, а тут Чубайс и уселся на его место»). Так и примем: сверх «неделимости» она имеет 1 тыс. руб. (предположим даже, что пенсию платят вовремя).
Рядом с домом пенсионерки – бывший сельмаг, при дележе собственности «приватизированный» инструктором райкома ВЛКСМ. Он и сидит там, в изобилии брынцаловской водки и импортных продуктов. Это – мелкая сошка, с доходом 10 млн. руб. в месяц. Каков же децильный показатель при сравнении этих двух типичных, вовсе не крайних, фигур демократических реформ?
Формально, делим 10 млн. на 300 тыс. пенсии, получаем, округленно, 33. Ах, какие болезненные реформы! А в действительности надо делить то, что остается у обоих за вычетом «неделимости». Делим 10 млн. минус 300 тыс. на ту тысячу, что зашибла предприимчивая старуха на своем яблочном бизнесе. «Реальный децильный показатель» равен 9 700. Девять тысяч семьсот, а не 33! А если бы яблони померзли, и избытка над «неделимостью» у пенсионерки не было, то этот показатель был бы равен бесконечности. На деле, в России возникла несоизмеримость между частями общества – социальная аномалия, которая по сути своей преступна и добром кончиться в принципе не может. И те, кто использует лживый цифровой показатель – будь то прислужник кровопийц или сам Анпилов, маскируют эту аномалию.
Быть может, кто-то мне напишет, что и эти расчеты – упрощенные и примитивные. Упрощенные – да, но не примитивные. Суть как раз в том, что выявление неоднородности величин, их структуры сразу показывает качественные различия и затрудняет обман. А вот если сделать эти расчеты не для газеты, не такие упрощенные, то реальность оказывается еще более страшной. Но давайте сделаем хотя бы упрощенный шаг и оторвемся в нашем мышлении от аганбегянов с буничами.
Возвращаясь к аксиомам перестройки
Завершился этап шоковой политической терапии: обманом, угрозами и террором людей заставили отказаться от советского строя. Положение изменилось столь же сильно, как и в момент роспуска СССР, но, как и тогда, этого еще никто не понял. А ведь этот слом глубже, чем в 1917 г. Советы и монархия – два типа власти, лежащих на одной ветви эволюции, оба они несут в себе соборное начало, в построении системы «власть—подданные» исходят из образа семьи, а не политического рынка. После 1917 г. Россия срастила сломанные кости и встала на ноги. Сегодня «закулиса» такой ошибки не повторяет, переломанные вновь кости нам сращивают под прямым углом.
К режиму Ельцина претензий нет – он делает свое дело, не отклоняясь от плана. План был предъявлен достаточно внятно. Иное дело – лидеры оппозиции. Невозможно понять, почему никто из них не сделал никакой попытки объяснить людям, что мы теряем с советской властью. Застенчиво говорили, что, мол, и старая конституция «была неплохая» – да разве в ней дело? Для советов конституция не слишком и нужна, это украшение. Суть – в соединении права и правды, на котором держится традиционное общество и которого не приемлет общество рыночное. И думаю я, что никто из лидеров-коммунистов не заступился внятно за советскую власть потому, что сам не очень-то понимает ее сути. Потому, что не хочет разобраться с фундаментальными вопросами нашего бытия, будучи весь погружен в «текущий момент». Русские философы – свидетели первых революций, писали потом, что свойственная интеллигенции нелюбовь к фундаментальным вопросам очень дорого обошлась России. Тогда цену меряли кровью граждан. Сегодня – жизнью России.
Я и предлагаю читателям: давайте сообща разбираться, ставя под сомнение самые примитивные аксиомы, которые нам вбили в голову. Именно за простыми вещами и скрывается суть. Но это – работа, а не простое чтение. И никто не даст окончательного, а тем более очевидного ответа. Я на эту работу трачу все мое время, использую все возможные источники. Помощь профессионалов получить трудно – они просто не понимают, чего я хочу, у каждого своя узкая грядочка. А ведь мы все стоим перед выбором жизнеустройства, а оно не сводится ни к экономике, ни к политике. Советская власть и цена буханки неразрывно связаны. Как нас уговорили сломать наш строй жизни? Обманули ли нас при этом? Говорит ли легкость его слома о том, что он был плох? Можно ли восстановить его корень, суть? Что нам реально предлагают взамен? Кто из нас выживет в этом новом «светлом будущем»?
За эти два года на своей шкуре мы убедились, что в «рыночном рае», куда нас железной рукой ведет Гайдар, смогут выжить немногие. Но остальные вопросы от этого не проясняются. И потом, познавать все через шкуру – слишком дорого. Надо, пока не поздно, и голову употребить. Давайте возьмем быка за рога: вспомним тот тезис, в котором даже про себя, похоже, мало кто осмеливается сомневаться. Суть его в том, что плановая экономика оказалась неконкурентоспособной. Мол, худо-бедно тянула, с голоду не подыхали, но соревнование с Западом проиграла. Так и так, надо было ее менять. Посмотрите программы наших коммунистов – они «тоже за рынок»! Значит, поверили в этот тезис, и он стал для них аксиомой, с которой спорить невозможно. Но надо.
Для начала не будем спорить по общим, «туманным» вопросам: какая экономика лучше. Ибо здесь встает проблема критериев Добра и Зла, они определяются идеалами, а об идеалах спорить бесполезно. У меня как-то спросили в интервью в Испании, не хотел ли бы я там остаться. Я сказал, что нет. Почему? Я не стал лезть в тонкости, а сказал самую простую причину: качество жизни для меня здесь низкое. Поразились, и пришлось сказать вещь вроде очевидную: как увидишь зимой ночующего на улице старика, такая тоска берет, что все блага не в радость. Подумала журналистка и говорит: это я не смогу объяснить читателям. Так что оставим пока в стороне понятия лучше—хуже, а разберем вещь абсолютную: конкурентоспособность товаров.
Это проще, ибо товар, после того как произведен, отчуждается от производителя и живет собственной жизнью. Из него исчезают «качества» экономики, а остаются лишь полезность и цена. Когда на рынке соревнуются три слитка стали одинакового качества (а оно поддается контролю), то неважно, кто их произвел: демократический «синий воротничок», задавленный планом советский сталевар или раб за колючей проволокой. Конкурентоспособность таких слитков на рынке определяется исключительно их ценой. А в случае товаров менее стандартных – соотношением «качество—цена». Это – единственный критерий. Рассуждения о том, хорош или плох план, хорошо или плохо рабство, не имеют к делу никакого отношения.
Так вот, я утверждаю, что если бы советские товары допускались на свободный рынок, то они были бы настолько вне конкуренции, что никто и не подходил бы к другим товарам, пока не раскуплены все советские. Преимущество было столь невероятно, что западные экономисты в доверительных беседах говорят, что в этом есть какая-то мистическая тайна.
Рассмотрим три хорошо известных случая очень сложных товаров: алюминий, антибиотики, поездка на метро. Чистый алюминий – идеальный случай товара, на котором идеология, экономический строй и т.д. не оставляют никакого следа. Ему даже дизайн не нужен, только установленный по мировым стандартам состав. СССР производил много этого товара, и по такой низкой цене, что с самого начала перестройки к нам хлынули жулики, которые скупали алюминиевую посуду, сплющивали ее под прессом и отправляли на свою рыночную родину (фирма «Бурда моден» даже попала за это под следствие). Вывод: по такой важной для современной технологии позиции как алюминий советская экономика производила товар, побеждавший всех своих конкурентов.
