Советская цивилизация т.2 - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Здесь замечательно четко выражено важное и не вполне осознанное в обществе свойство: идейным мотором антисоветизма была страсть к разрушению. Именно она соединила разрушителей из числа тех, кто чувствовали себя притесненными советской системой. Заметим, вовсе не все «притесненные» примкнули к разрушителям — их было небольшое меньшинство, и ничего бы они не сделали без соучастия политической власти.
У этого союза и не могло быть никакого позитивного проекта, желания строить, улучшать жизнь людей — ибо у каждого в этом союзе был “свой” враг. Чистый “ленинист” вступал в союз с заклятым врагом марксизма — ради сокрушения советского строя. Были даже такие, для кого главным врагом был военно-промышленный комплекс его собственной страны! Понятно, что когда движущей силой интеллектуального сообщества становится страсть к разрушению, судьба миллионов “маленьких людей” не может приниматься во внимание. Эти интеллектуалы — Наполеоны, а не тварь дрожащая.
А.Ципко продолжает с ясным пониманием своей и его друзей миссии: “Нашими мыслями прежде всего двигала магия революции… Но магия катастрофизма, ожидание чуда политических перемен и чуда свободы мешали мыслить конструктивно, находить технологические решения изменения системы… Магичность и катастрофичность нашего мышления обеспечивали нам читательский успех, но в то же время мешали нам увидеть то, что мы должны были увидеть как ученые, как граждане своей страны… Мы не знали Запада, мы страдали романтическим либерализмом и страстным желанием уже при этой жизни дождаться разрушительных перемен…”. Замечу, что высказанные здесь А.Ципко претензии считаться учеными и гражданами своей страны абсолютно необоснованны. Научный тип мышления несовместим с магией, ожиданием чуда и той крайней, фанатичной идеологизированностью, о которой пишет сам автор. С другой стороны, делать все, чтобы разрушить, например, военно-промышленный комплекс и государственные структуры страны в момент, когда она ведет тяжелую глобальную войну (пусть и холодную), никак не могут ее лояльные граждане. Это — функция “пятой колонны” противника.
А.Ципко верно оценивает результаты: “Борьба с советской системой, с советским наследством — по крайней мере в той форме, в какой она у нас велась — привела к разрушению первичных условий жизни миллионов людей, к моральной и физической деградации значительной части нашего переходного общества”. Физическая деградация части общества — это, надо понимать, гибель людей. По последним уточненным данным, к 2001 г. эта “неестественная” гибель составила в РФ 9 миллионов человек.
Понятно, что все жизнеустройство в СССР замыкалось на сильное патерналистское идеократическое государство. Иного и быть не могло — таковы были исторические условия и инерция нашей цивилизации, хотя темпы модернизации и либерализации советского государства были исключительно высокими. Каждый может мысленно сравнить советское государство 50-х и начала 80-х годов. Я бы сказал, что темпы либерализации в условиях реальной войны (пусть и холодной) были на грани допустимого, а то и переходили эту грань.
Тем не менее, «шестидесятники» отвергали советское государство не за низкие темпы модернизации, а именно за его сущностные принципы, неустранимые без его полного разрушения. Во время перестройки уже открыто была раскрыта истинная цель кампании — именно уничтожение советского государства. Но до прихода к власти Горбачева эта цель ставилась шире и потому еще разрушительнее — как подрыв легитимности государства вообще и в особенности «империи».
«Умеренный» историк М.Гефтер говорил в 1993 г. в Фонде Аденауэра об СССР, «этом космополитическом монстре», что «связь, насквозь проникнутая историческим насилием, была обречена» и Беловежский вердикт, мол, был закономерным (М.Гефтер. Мир, уходящий от «холодной войны». — «Свободная мысль», 1993, № 11). На другом полюсе — гротескная В.Новодворская: «Может быть, мы сожжем наконец пpоклятую тоталитаpную Спаpту? Даже если пpи этом все сгоpит дотла, в том числе и мы сами…» («Новый взгляд», 1993, № 110).
Вот, А.С.Ципко заявляет: “Не было в истоpии человечества более патологической ситуации для человека, занимающегося умственным тpудом, чем у советской интеллигенции. Судите сами. Заниматься умственным тpудом и не обладать ни одним условием, необходимым для постижения истины”. Представляете, в СССР человек умственного труда не обладал ни одним условием для постижения истины. Ни одним! Ну разве это умозаключение совместимо с нормальной логикой и здравым смыслом? Нет, его тоталитаризм доведен до абсурда.
И как раз понятие «тоталитаризм» стало у «шестидесятников» синонимом советской государственности. При этом даже сталинизм превратился в их проекте всего лишь «частичного» врага, в выражение лишь одной ипостаси тоталитарного государства. Другой «антисоветский марксист», А.П.Бутенко, пишет о реформах Хрущева: «Антисталинизм — главная идея, мобилизационный стяг, использованный Хрущевым в борьбе с тоталитаризмом. Такой подход открывал определенный простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои» («Общественные науки и современность», 1995, № 5).
Именно против «всех» государственных устоев, вплоть до детских садов, и был направлен антисоветский пафос. Л.Баткин в книге-манифесте “Иного не дано” задает риторические вопросы: “Зачем министр крестьянину — колхознику, кооператору, артельщику, единоличнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии наук — сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?”. При этом, кстати, был нанесен удар по рациональному сознанию. В своей атаке на государственность демократы оперировали западными понятиями, которые в общественном сознании воспринимались совсем иначе, так что не возникало психологической защиты против скрытого в них антиэтатизма. Антигосударственные идеи действовали по принципу вируса.
Категорическому отрицанию подвергался главный инструмент государства — насилие. Кстати, сейчас мы видим, что отвращение к государственному насилию распространялось именно на советское государство, а насилие, например, властей США вызывает у наших антигосударственников уважение. В советской истории насилие же представлялось преступным даже в самые критические периоды, когда государственные органы были вынуждены решать срочные и чрезвычайные задачи ради спасения множества жизней граждан.
М.М.Пришвин пишет в дневнике 1919 г., в разгар гражданской войны: "Представителя свободы коммуниста Алексея Спиридоновича я спросил:
— Как вы можете сажать людей в холодный амбар?
— Это необходимость, — ответил он, — и вы, и всякий посадит, если ему нужно будет собрать с наших крестьян чрезвычайный налог. Сами виноваты плательщики: он приходит, плачет, на коленки становится, уверяя, что у него нет ничего. Его сажают в холодный амбар, и через час он кричит из амбара: «Выпускайте, я заплачу!» Раз, два — и пошла практика, и так повсеместно по всей Советской России начался холодный амбар. И вы сделаете то же самое, если встанете перед государственной задачей собрать чрезвычайный налог".
Возмущаясь государственным насилием в СССР, антисоветские идеологи проявляли поразительное отсутствие исторического чувства. Они как будто не видели, что начиная с первых лет ХХ века, именно в ходе государственных репрессий над крестьянами, а потом и Кровавым воскресеньем и Ленскими расстрелами, было брошено семя культуры насилия в России. Эта культура взросла и стала всеобъемлющей в ходе империалистической, а потом и гражданской войны. Такова данная нам история — в этой культуре было воспитано все общество. Почитайте кумира наших демократов Корнея Чуковского, который писал Сталину о необходимости учредить концлагеря для озорных первоклассников. Писатель Киршон был расстрелян — но перед этим он советовал «поставить к стенке» цензора Главлита, пропустившего в печать книгу А.Ф.Лосева «Диалектика мифа».
