Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Кофанов Алексей Николаевич (книги бесплатно без TXT) 📗
Адвокат счел за лучшее поберечь хрупкую психику гостя и выкрутился:
– Ну… это была фигура речи. Андрей Дмитриевич, как вы считаете: Советский Союз был… то есть он есть… он империя зла?
Совсем запутался, бедный. Любой бы заметил проговорки и ложь, но Сахаров был настолько рассеян (то есть занят самим собой), что не обратил на эти выкрутасы никакого внимания.
– Только империя зла могла ввести войска в Афганистан! – заявил он.
Тут Секретарь подал голос:
– Вынужден сообщить, что уже тринадцать лет, как в Афганистане находятся войска США.
– Этого не может быть, – отрезал Сахаров абсолютно уверенно.
Я аж заморгал. Вот так: хоть кол на голове теши! Если факты противоречат теории – тем хуже для фактов…
Но Секретарь не сбился и продолжил невозмутимо, будто робот, запрограммированный до конца сообщать правдивые сведения:
– Причем их главная цель – поднять производство наркотиков. Посевы опийного мака там в 2001 году составляли 8 тысяч гектаров, а к 2013 году выросли до 209 тысяч, или в 26 раз. За время американской оккупации от афганского героина в Евразии погибло свыше миллиона человек, из которых половина – граждане России.
А наркодоллары стали базисом современной финансовой системы [76].
Эта информация не умещалась в картину мира Сахарова, потому он ее просто проигнорировал и вернулся к своей теме:
– Только империя зла могла ввести войска в Афганистан! При этом, когда какая-то советская воинская часть оказывалась перед угрозой пленения афганскими борцами за независимость своей родины, эту часть свои же расстреливали с вертолетов [77].
Прокурор не выдержала:
– Простите, но это же ложь! И вы снова ее повторяете… У вас же нет ни единого доказательства!
– Это у вас нет доказательства, что я лгу! Докажите, что такого никогда не случалось! Пока вы этого не доказали, ваши нападки, что я лгу, являются преступлением, клеветой, нарушением моей презумпции невиновности!
От такой «логики» даже Судья оторопел.
– Спасибо, Андрей Дмитриевич, ваша точка зрения нам понятна. Вы свободны, – предельно мягко попытался остановить его Адвокат. Ну ясно уже стало каждому, что ничего путного из этого свидетеля не выжать!
Однако, как и Новодворская, Сахаров упрямо продолжал картавить:
– Необходима срочная реформа в деревне, значительная часть земли должна перейти в частные руки. Это должно быть владение с правом наследования. Такая система единственная, которая способна обеспечить заинтересованность людей в сохранении земли и в получении реального эффекта от земли.
– Это давно сделано, эффект обратный, – устало вставила Прокурор.
Оратор не обратил на нее ни малейшего внимания и продолжал, точно так же спотыкаясь на каждом слове, что страшно всех утомляло:
– Только ча… только частная собственность… собственность на землю способна… э… способна вывести наш… нашу экономику из кризиса. Единственный реальный… единственным реальным ре… реальным регулятором экономической… э… жизни может быть рынок и конкуренция.
– Ваш рынок в нищету страну вогнал! – крикнул зритель.
Зал нетерпеливо и возмущенно шумел, ибо дальше выслушивать это бессмысленное словотолчение становилось невмоготу.
– Только рынок и ко… и конкуренция! – Сахаров повысил голос и вскинул руку в сторону. – Это выработано… выработано опытом… э… человечества… всего человечества, и только так экономика… экономика может развиваться!
– Уберите уже этого клоуна! – в отчаянии взмолилась какая-то зрительница.
Зал поддержал ее аплодисментами.
– Дайте мне го… э… дайте мне говорить!! Я молчал много лет!! – надрывался картавый человечек.
Зрители начали вскакивать и махать руками, некоторые в панике бросились к дверям. Заглушаемый аплодисментами Сахаров надрывно и бессвязно восклицал о частной собственности, жутких преступлениях сталинизма, о необходимости разоружения – все то же и то же, бесконечно повторяя одни и те же обрывки слов. Настал кромешный ужас; казалось, даже мрак сгустился. Судья не раз стучал молотком и вежливо просил оратора заканчивать, но тот слышал только себя.
Скандал разразился похуже, чем с Новодворской, – и длился этот кошмар минут двадцать. Изнемогли все. Я окончательно уверился в том, что умер и попал в ад…
Наконец Судья кивнул Секретарю, тот щелкнул чем-то, и Сахаров испарился. Исчез – и все.
Настала блаженная тишина.
Насладившись ею в течение пары минут, зал устроил Секретарю бурную благодарную овацию.
После перерыва Адвокат вновь поднялся:
– Защита приглашает свидетеля…
– Простите, пожалуйста, – перебил его Судья. – Что-то вам сегодня со свидетелями не везет; пожалейте нас. Пусть истец поговорит.
Так мы и не узнали, кем еще нас планировали душить в этот день. Я вышел на трибуну:
– Господин Адвокат заявил, что СССР был империей зла и его следовало разрушить. Однако для подтверждения вызвал диссидентов, которые изначально ненавидели и советскую власть, и Россию в целом. Поправьте меня, если что, но, по-моему, такие свидетели крайне пристрастны и потому никуда не годятся.
– Ну… пожалуй, – признал Судья.
Но Горбачев вмешался:
– Да что диссиденты! Уже и вся партия этим гудела. Уничтожая тоталитаризм, я выражал волю всей партии. Это, понимаете, назрело, процесс пошел.
Я задумался:
– Хм… Всей партии, говорите? Тогда как вы объясните следующий документ?
Статья Н. Андреевой «Не могу поступаться принципами» [78]
Газета «Советская Россия», 13 марта 1988 года
Оперативный документ № 4
Недавно в одном из студенческих общежитии нашей «Техноложки» проходила встреча с Героем Советского Союза полковником В. Ф. Молозевым. Среди прочих ему был задан и вопрос о политических репрессиях в армии. Ветеран ответил, что с репрессиями не сталкивался… Некоторые были разочарованы.
Словотолчение о «терроризме», «политическом раболепии народа», «бескрылом социальном прозябании», «духовном рабстве», «всеобщем страхе», «засильем хамов у власти»… Не приходится удивляться, что у части студентов усиливаются нигилистические настроения. Что могут дать молодежи, кроме дезориентации, откровения «о контрреволюции в СССР на рубеже 30-х годов» [79], о «вине» Сталина за приход к власти в Германии фашизма и Гитлера?
С именем И. В. Сталина связана вся одержимость критических атак. В формулу «культа личности» насильственно втискиваются индустриализация, коллективизация, культурная революция, которые вывели нашу страну в разряд великих мировых держав. Все это ставится под сомнение. Дело дошло до того, что от «сталинистов» стали настойчиво требовать «покаяния»… Взахлеб расхваливаются романы и фильмы, где линчуется эпоха бури и натиска, подаваемая как «трагедия народов».
Слов нет, время то было суровым. Но скромность еще не стыдилась самой себя, потенциальные советские миллионеры еще опасались проклевываться в тиши заштатных контор и торговых баз. Мы готовили молодежь не к тонкостям потребления заработанных родителями благ, а к Труду и Обороне, не сокрушая духовный мир молодых чуждыми шедеврами из-за «бугра» и доморощенными поделками масскультуры.
Атаки на тогдашних лидеров нашей страны имеют социальную подпочву. Наряду с профессиональными антикоммунистами, избравшими якобы демократический лозунг «антисталинизма», живы потомки свергнутых Октябрьской революцией классов, которые не смогли забыть материальные и социальные утраты своих предков. Сюда же следует отнести духовных наследников Дана и Мартова, Троцкого или Ягоды, обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков.
Недавно одна студентка озадачила меня откровением, что-де классовая борьба – устаревшее понятие. Ладно бы такое утверждала одна она. Яростный спор, например, вызвало недавнее утверждение уважаемого академика о том, что-де нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания. Академик не счел нужным объяснить, почему он несколько десятилетий писал о противоположном – что ж, взгляды, бывает, меняются. Однако долг ведущего философа все же повелевает ему объяснить: что, разве сегодня международный рабочий класс уже не противостоит мировому капиталу [80]?
