Социальный либерализм - Сборник статей (электронные книги бесплатно txt) 📗
Stevenson D. Libertarian Paternalism: The Cocaine Vaccine as a Test Case for the Sunstein / Thaler Model // Rugters University Journal of Law and Urban Policy. Vol. 3. No. 1. 2005.
Sugden R. Why Incoherent Preferences Do Not Justify Paternalism // Constitutional Political Economy. Vol. 19. No. 3. 2008.
Sunstein C. R., Thaler R. H. Libertarian Paternalism is Not an Oxymoron // University of Chicago Law Review. Vol. 70. No. 4. 2003.
Thaler R. H., Sunstein C. R. Libertarian Paternalism // American Economic Review. Vol. 92. No. 2. 2003.
Thaler R. H., Sunstein C. R. Nudge: Important Decisions about Health, Wealth and Hapiness. Penguin Books, 2009.
Voigt S. Positive Constitutional Economics II – A Survey of Recent Developments // Public Choice. Vol. 146. No. 1. 2011.
Н. Е. Тихонова. Социальный либерализм: есть ли альтернативы?
Не будучи специалистом в области экономической методологии, я никак не ожидала, что статья А. Рубинштейна [Рубинштейн, 2012] вызовет у меня желание включиться в обсуждение проблем социального либерализма. Тем не менее по прочтении этой статьи такое желание у меня не просто возникло, но оказалось весьма настоятельным. Ведь хотя сам автор подчеркнуто сужает фокус своего внимания до проблематики теоретико-методологических оснований развития экономической науки, реальный смысл этой статьи гораздо шире и выходит на проблематику теоретико-методологических оснований развития социальных наук вообще. Более того, в той мере, в которой достижения социальных наук учитываются в практике управления, вопрос в ней стоит и о тех исходных, аксиоматичных предпосылках, из которых исходит государственное управление. А. Рубинштейн и сам подчеркивает этот аспект своего анализа, говоря о государственной активности, ориентированных на решение социальных задач и реализуемой в рамках рыночной по своей сути экономики, как о ключевой характеристике социального либерализма. Принципиальным вопросом в этих условиях становится вопрос о векторе и содержании этой государственной активности. Отражает ли она реальные интересы общества, которые лишь частично совпадают с частными интересами его членов? Или же за ней стоят только интересы отдельных элитных групп?
Именно в ответе на эти вопросы и заключается, на мой взгляд, главная проблема выбора теоретических подходов и методологии для анализа практически любого предметного поля. Ведь тот или иной ответ на них фактически не только ставит диагноз реальному состоянию общества, но и позволяет определить сам его тип, предопределяя тем самым методы анализа и диапазон оценок для полученных в ходе этого анализа результатов.
И в данной связи в первую очередь, на мой взгляд, надо обратиться к вопросу о том, что вообще представляют собой рыночная экономика и основанное на ней современное общество, поскольку сам по себе рынок в той или иной мере присутствовал в обществах разных типов. Суть рыночной экономики и рыночных отношений вообще не в том, что это нерегулируемые отношения. Они регулировались всегда и достаточно жестко – или законом, или традицией. И не в том, что в основе их лежит материальная выгода: ее каждый понимает по-своему, и обмен золота на побрякушки во времена открытия Америки X. Колумбом имел по всем формальным признакам вполне рыночный характер. И уж тем более не в том, что в них отсутствует общий интерес: без соблюдения этого интереса, заключающегося, как минимум, в создании и поддержании определенных «правил игры», возможна лишь «война всех против всех», ради предотвращения которой, как отмечал еще Т. Гоббс, и возникает государство-Левиафан. Последнее имеет массу недостатков и создает много проблем, но является объективной необходимостью в условиях, когда на смену традиционному обществу приходят в ходе модернизации (индустриализации, урбанизации и т. д.) общества модерна с характерными для них атомизацией индивидов, отсутствием естественных интеграторов, распространяющимся этическим релятивизмом и т. д. Соответственно, главная социальная функция государства в обществах модерна, строящихся на рыночной экономике как своей объективной предпосылке, – обеспечение единства общества и возможностей его развития. Уже само по себе это означает наличие некоего общего интереса, и заведомо невозможна реальная политика государства без учета этого интереса.
В данной связи ключевой вопрос, на который необходимо найти ответ при анализе общества, в том числе и при построении соответствующих экономических моделей, на мой взгляд, не в том, есть ли такой общий интерес, нужно ли его учитывать и как это сделать. И даже не вопрос, является ли этот интерес социальным по своему характеру. Ведь хотя, к сожалению, понятие «социальное» прочно ассоциируется у многих российских экономистов с вытекающей, видимо, из их повседневного опыта связью с «собесом» и социальной помощью, на самом деле «социальное» означает в науке характеристику общества как особого, единого «социального организма» в отличие от биологического организма или популяции. Соответственно, это понятие обозначает все, что относится к обществу как единому целому.
Ключевым же является уже упоминавшийся мной выше и поставленный в статье Рубинштейна вопрос о том, чьи интересы выражает государство-Левиафан, насколько его деятельность реализует те самые общие социальные интересы? Напомню: реализация этих интересов в современной экономике практически всегда оказывается в той или иной степени полезной и для самой экономики, создавая пресловутые экстерналии (инфраструктуру, рабочую силу определенного качества, социальный капитал общества и т. п.). Не случайно вот уже более 30 лет в развитых странах успешно развивается такое направление экономической науки, как социоэкономика, изучающая взаимосвязи экономических и социальных аспектов функционирования и развития хозяйственных систем различных уровней [61].
Итак, для корректного учета государственной деятельности в любых экономических моделях прежде всего необходимо определиться с тем, с каким типом государства мы имеем дело – с государством, выражающим интересы общества и получившим мандат доверия на свою деятельность от граждан, готовых ради реализуемых им общих интересов добровольно поступиться частью своих прав и доходов, или же с государством, рассматривающим население страны как своих подданных, вынужденных подчиняться силе государственной машины и обязанных платить государству дань (что, собственно, и отражает понятие «подданные», то есть находящиеся «под данью»). В первом случае мы будем иметь дело с государствами современного типа, во втором – с архаическими моделями государств. И именно это предопределяет и методологию, используемую для их анализа, и оценки полученных в ходе анализа результатов. Нельзя же всерьез говорить о том, что с одинаковыми измерительными инструментами и шкалой оценок можно подходить к анализу, например, общества в Древнем Египте и в современных США. Это принципиально разные объекты изучения, хотя в обоих случаях по крайней мере элементы рыночных отношений в этих обществах присутствовали.
В данной связи вновь хотелось бы вернуться к вопросу о сути рыночных отношений, главной особенностью которых, на мой взгляд, выступает то, что по сути своей это договорные отношения между свободными агентами. И именно в этом их главное отличие от экономик нерыночного типа, где на место договора в процессе производства и перераспределения произведенного продукта приходит власть. Власть как принуждение, основанная на силе, или власть как авторитет, основанная на традиции, но также не оставляющая индивиду свободы выбора. Именно степень вовлеченности членов общества в эти договорные отношения позволяет оценивать общества с точки зрения развитости в них рыночных отношений вообще. И если, например, в современных США в них включены практически все члены общества (как через рынок труда, так и через различные рынки товаров и услуг), то в Древнем Египте в рыночные отношения была включена лишь очень незначительная часть населения.
