Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Просто Рыжков увидел, как Горбачев сделал то, после чего их, как ему казалось, общая собственность — система — уже не будет работать. И еще Рыжков услышал хохот товарищей по системе. Почему-то по-идиотски радовавшихся тому, что система работать уже не будет. В этом была скверна. Она дохнула на Рыжкова. И он заплакал.
Но так вести себя с системой Горбачев мог только после того, как шабаш перестройки, то бишь дебольшевизации, освободил его от любых социальных обязательств по отношению к тому благому, что было в системе и создавало из нее социальный космос. Ибо шабаш убил все благое. Погасил все звезды Идеального. А после этого — какие обязательства? Шабаш дебольшевизации превратил советский социальный космос в ад, в место без звезд. А в аду царит ненависть. Обитателей подпитывает только энергия Танатоса — углубление и обострение разрушения.
Дело не в том, что Ельцин и Горбачев конфликтовали жестче, чем их предшественники. Нет, они конфликтовали несравнимо мягче. Но с использованием технологий, которые, например, Сталин и Троцкий (вполне достойные ученики Макиавелли) никогда бы не могли даже попытаться использовать. «Ты из-под меня РСФСР выбиваешь? А я из-под тебя Татарстан с Башкирией выбью». Так не конфликтуют даже самые свирепые властолюбцы, желающие «оседлать», а не разрушить государство. Так конфликтуют только танатократы, оказавшиеся в социальном аду.
Но что сделало партократов танатократами? Перестройка, скверна истеричной дебольшевизации, погрузившая все во тьму и погасившая звезды Идеального. Это она лишила их мир (систему) статуса социального космоса. Это она погрузила все в адскую тьму. А погрузив, высвободила весь потенциал танатократической ненависти. Чем иным можно пробавляться в аду?
Есть ли опасность, что нечто подобное повторится? Увы, есть. Я не хочу сказать, что оно обязательно повторится. Но опасность, повторяю, есть. И она реализуется в одном-единственном случае. В случае «перестройки–2», когда новые «дебольшевизаторы» начнут новую ломку хребта, убивая слабые позывы нынешней, не до конца превращенной в ад реальности к тому, чтобы хоть в малой степени снова стать хоть каким-то космосом. Если новые «дебольшевизаторы» внушат политической элите» что она обитает в месте без исторической благодати, без звезд Идеального (то бишь в социальном аду), то политическая элита скажет: «Ах, в аду? Ну, раз так…» И тогда процесс пойдет…
В самом начале своего газетного марафона я, не имея к этому никаких реальных оснований, построил модель — на тот момент умозрительную, — согласно которой ВОЗМОЖНА концептуализация конфликта между В.Путиным и Д.Медведевым. Эта модель фактически без изменений изложена мною в данном исследовании (смотри часть I). Позже о подобной концептуализации заговорили многие. На момент завершения книги она стала уже совсем очевидна. Но дело не в очевидности какого-то конфликта между Путиным и Медведевым. Затягивание двух, даже очень близких, людей в такую конфликтогенную ситуацию, как нынешняя, должно бы было гораздо раньше породить конфликт гораздо большей интенсивности.
Дело в том, что маячит за концептуализацией. Если Путин станет символом чекистского застоя, а Медведев — символом освобождения от застоя во имя «развития», то частные конфликты политического характера (неустойчивый «дуумвират», как это называют сейчас) превратятся в «перестройку–2». Теперь, после того, как я описал подробнее, что такое эта самая перестройка как повторяющееся явление (активизация Танатоса), мы, наверное, иначе отнесемся к подобной возможности.
И тут я возвращаю читателя к тому, что говорил ранее и об элитной Пустоте, и о разговоре с ней с помощью активных мессиджей и вызываемых ими откликов, и о… запахе… Экзистенциальном запахе скверны, который, между прочим, тоже есть не что иное, как отклик. Скверной-то пахнет, не правда ли? Да еще как!
А раз ею, то и очередной перестройкой. Ибо именно она (если точнее, то активизируемый ею Танатос) порождает подобный запах.
Мое личное дежа вю, с которого я начал, и это большое дежа вю — находятся в неслучайной и далеко идущей, к сожалению, корреляции.
Беда не в том, что элиты конфликтуют (смотри мою книгу «Качели»). Они всегда конфликтуют. Беда не в том, что на «качели» хотят посадить Путина и Медведева (хотя, конечно, это уже беда). Но раз есть «дуумвират», будут и «качели». Конфликты конфликтам рознь.
Беда не в том, что кризис проблематизировал определенный тип государственной жизни, не в том, что идет совершенно ненужная нам перегруппировка международных сил, не в том, что назревает международная свара, а мы в военном и не только военном плане слабы как никогда.
Беда не в том, что угрожает нам. Беда в нас самих.
Беда не в том, что мы не знаем, что делать. Беда в том, что нет того «мы», которое должно что-то делать. Нет этого самого субъекта. И не просто нет его. А есть элитная пустота, элитное Ничто, отчуждающее немногих, способных перейти от бессубъектности к субъектности, от всего, что связано с восстановлением субъектности. От необходимого для этого интеллектуализма, прежде всего. Но и не только. От перехода в определенное духовное качество, то самое, которое было потеряно при очень специфическом отказе от идеала, на алтарь которого были принесены жертвы, слишком большие для того, чтобы после их принесения можно было ТАК этот идеал откинуть, ТАК наплевать на первородство. И во имя чего? Во имя того, что с каждым годом все больше обнажает себя в виде чечевичной похлебки. Ее и именно ее. Ее — и ничего более.
Бессубъектность — не дефицит чего-то, что нужно приобрести. Это жуткий, экзистенциальный и метафизический страх, вызванный необходимостью заплатить за подобное приобретение.
Платить не хочется потому, что в качестве платы придется отдать последнее и главное. То самое, ради чего отказывался от первородства.
Платить не хочется потому, что совершенно непонятно — если отдашь это последнее и такое любимое по причине слишком дорогой цены, которой оно досталось (цены отказа от первородства), то что получишь взамен? И получишь ли хоть что-нибудь?
Платить не хочется еще и потому, наконец, что плата — это плата за жизнь. А жить уже не хочется. И есть подозрение — очень русское подозрение, — что вместе с жизнью вернется боль. А так можно сладко умирать — без боли и с удовольствием. Возлюби Танатос, и он подарит тебе сладкую истому конца. И многое другое. То, что творится сейчас на наших необъятных все еще просторах, это сладкая смерть, смерть длящаяся и в этом смысле как бы живая, беременная смерть, одна из самых загадочных и зловещих фигур средневекового карнавала.
Она не разговаривает — разговаривают ее слуги. Сама же она сладко смердит, источает запах, тот самый запах, который я могу лишь помочь тебе уловить, читатель. Не захочешь — не уловишь. Не уловишь — не ужаснешься. Не ужаснешься — не проснешься. Не проснешься — не станет по-настоящему больно. Не станет больно — не сможешь стать другим. Не сможешь стать другим — не обретешь субъектности. Не обретешь субъектности — потеряешь страну. Потеряешь страну — потеряешь душу.
Улови запах, читатель. Это смердит Танатос. Танатос новой перестройки. Было дано время опомниться от Танатоса предыдущего и отторгнуть его навеки. Но если это время упущено и есть соблазн второго Танатоса, то знай, читатель: второго Танатоса не переживет та историческая личность, которую мы до сих пор не смогли отмолить после Танатоса первого.
Не только Путин и Медведев рухнут в бездну, которая распахнется вместе со вторым пришествием Танатоса.
Не только Кремль, не только грызущиеся друг с другом элитные группы, не только вся совокупная нынешняя пародия на буржуазию или бюрократию.
Не только государство, а эта историческая личность. И когда она туда рухнет, подталкиваемая по-идиотски хихикающей элитной Пустотой, начнется новая и последняя стадия мировой беды. В бездну, куда рухнет это, полетит и все остальное.
В 1991 году мы предупреждали, что крах СССР запустит совершенно новый мировой процесс. Тогда все хихикали, спрашивали: «Ну, и где этот ваш процесс?» После Сербии стали хихикать не так воодушевленно. После Ирака перестали хихикать вообще. А вот уже и кризис. Последние скрепы миропорядка, построенного в 1945 году и отмененного в 1991-м, истлевают. А других-то скреп нет вообще. Ты понимаешь, читатель, что это такое?
