Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Сценарий № 1. Общемировой процесс насаждает (причем достаточно равномерно) локальные элитные пустотности (отчужденные от народов элиты). Впоследствии элитные локальные пустотности должны, слившись, создать пустотность глобальную, общемировое элитное Ничто. Глобальную элиту, отчужденную от человечества.
Сценарий № 2. Общемировой процесс не равномерно насаждает эти локальные пустотности, а, избрав в очередной раз Россию в виде так называемого «слабого звена», хочет, взрастив ее элитную пустотность, спроецировать затем эту пустотность на человечество.
Сценарий № 3. Общемировой процесс использует взращиваемую им российскую пустотность как негативную тенденцию, отстраиваясь от которой, можно сформировать тенденцию позитивную. Кто-то назовет это историософской тягой, при которой российский историософский поршень опускают вниз для того, чтобы другой поршень поднялся наверх. Кто-то то же самое назовет локальной контринициацией (культурным сбросом), позволяющей осуществить инициацию (культурный подъем) в соседнем месте.
Подтверждением последней трактовки могла бы стать развернутая реплика М.С. Горбачева, который в 1992 году в ходе одного достаточно открытого обсуждения, проводившегося под стенограмму, вспоминал свою давнюю поездку в Европу, где ему было сказано (очень авторитетными, как подчеркнул Михаил Сергеевич, людьми), что «Европа мертва и не воскреснет, пока не закипит русский котел». Если я правильно тогда интерпретировал интонацию (а развернутая реплика была ответом на мою аналитику), то очень авторитетные люди не могли иметь в виду ничего, кроме этой самой историософской тяги с опусканием «русского поршня» во имя подъема «поршня европейского».
Сценарий № 4. Российская пустотность возникла в ходе каких-то, прискорбно органичных для России метаморфоз (крахов, коллапсов, кризисов и так далее), которые были поддержаны миром, исходя из шкурных недальновидных соображений.
США казалось, что так можно добить геополитического противника.
Мировому капитализму хотелось наиболее наглядно и сочно расправиться с коммунизмом, своим «могильщиком».
Русофобам всего мира (а кто сказал, что их нет?) хотелось с помощью формирования этой пустотности расправиться с ненавистной страной и ненавистным народом (а также ненавистной культурой, ненавистной глобальной историософией и так далее).
Но возникла пустотность в силу некоей нашей органики, уже сотворявшей не раз нечто подобное. Неужели же мы не хотим понять, что это за органика, и не считаем исследовательским результатом то, что взыскует (пусть и с поправкой на сценарную вариативность) подобного понимания?
Наконец, возможны различные композиции из описанных мною четырех сценариев.
В любом случае, эта элитная пустотность, это Ничто, обнаруженное нами на этапе соединения ядра Текста с его периферией, — выявленный фактор. Причем, возможно, весьма существенный, а то и решающий.
Для любого исследователя выявление такого фактора является научным результатом. Предположим, что это выявление всего лишь позволило бы предложить читателю описанные четыре сценария в совокупности с анализом каждого из них и их композиций. Разве только это одно не имеет права называться научным результатом? А ведь речь уже идет о большем. И мы лишь на середине своего исследовательского пути.
Так зафиксируем результаты.
Признаем, что, отделив Текст от Контекста (и наладив связь между ними), мы сначала сформировали ядро Текста. А потом добавили к этому ядру периферию Текста.
Что сначала мы соотнесли с Контекстом только ядро Текста. А потом, структурировав Контекст и выделив в нем подтекст в качестве отдельного уровня, сумели — через воздействие подтекста на Текст — соединить ядро этого самого Текста с первым слоем текстуальной периферии.
Что достроенная нами система нами же доосмыслена.
Что мы не только поняли нюансы политической игры, но и соприкоснулись с историей. Пока лишь через обнаружение этой самой элитной пустоты. Но и это отнюдь не мало.
Признав все это, двинемся дальше.
ЧАСТЬ IV. «ПЕРЕСТРОЙКА–2»
Глава I. Только наблюдать — или воздействовать, соучаствуя?
Еще и еще раз уточним то, что всегда немаловажно для любого исследователя: его, исследователя, возможности по отношению к исследуемому, то есть предмету. Тут все зависит и от исследователя, и от предмета.
Исследование является научным до тех пор, пока есть объект, субъект и отношения между ними.
Объект — это предмет исследования.
Субъект — это исследователь.
Отношения между субъектом и объектом — исследование как процедура.
С момента, когда отношения между исследователем и тем, что его интересует, теряют субъект-объектный характер (а это происходит чаще всего тогда, когда исследуемое из неодушевленного «что» превращается в разумное и сопротивляющееся исследованию «кто»), речь идет уже не о науке. А о совсем другой гносеологической процедуре: интеллектуальной игре, в которой моделируются взаимодействия между двумя и более субъектами, участвующими в этой игре.
Объект не знает, что субъект его исследует. А если и знает, то не может помешать исследованию. Превращаясь из объекта в субъект, исследуемое может мистифицировать исследователя, имитируя ложные формы поведения для того, чтобы сбить его с толку, и порождая этим особую интеллектуальную деятельность по распознаванию ложных форм поведения, их расшифровке, обнаружению скрываемых планов. Подобная интеллектуальная деятельность, оставаясь интеллектуальной (и даже усложняясь по отношению к обычной научной деятельности), в строгом смысле слова уже не является научным исследованием.
Почему мы можем называть наше исследование научным?
Во-первых, потому, что никто из авторов высказываний, которые мы превращаем в Текст, не осуществляет высказывания с тем, чтобы сбить нас с толку. Кого-то, может быть, они и хотят сбить с толку, но не нас. И не подобное сбивание с толку доминирует в их побуждениях, порождающих интересующие нас высказывания.
Во-вторых, потому, что, исследуя единство авторов и высказываний (а любой другой подход, как я уже не раз показал, даже филологически некорректен), мы считаем первичными фактами, по отношению к которым осуществляется исследование, высказывания. Итак, предмет данного исследования — судьба развития в России и мире. Фактологическая база — этот самый Текст, который мы формируем, классифицируя и сопрягая высказывания, и анализируем в единстве с его неотменяемыми дополнениями и «обрамлениями» (подтекстом, контекстом и так далее).
Мы же не оперативники, для которых фактология — это прямые данные о намерениях и действиях игроков. Мы рассматриваем игроков в основном как авторов определенных высказываний. При таком рассмотрении мы не отказываемся от аналитики игры, просвечивающей за фактом того или иного высказывания и являющейся его контекстом или подтекстом. Но логоаналитика опирается (подчеркиваю — именно опирается!) не на то, что такой-то игрок то-то и то-то сделал в соответствии с таким-то и таким-то замыслом, о котором нам известно из таких-то сообщений. Нет, логоаналитика опирается на то, что такой-то и такой-то игрок решил стать автором такого-то высказывания. Зачем он решил им стать — это одно. Это его решение — одно из слагаемых игры, высказывание не может не соотноситься с игрой, если это политическое высказывание. Соответственно, тут все зыбко: ведь решается обратная задача — по высказыванию определяются его мотивы, его игровая функция, а значит, и игра в целом. Но внутри этой — неотменяемой в силу природы логоаналитического метода — зыбкости есть несомненность.
Она выражена в том числе и в народных поговорках. Одну из них я уже приводил: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Другая — ничуть не менее «логоаналитична» по сути своей: «Что написано пером — не вырубишь топором».
Одно дело — размышления о том, зачем такой-то игрок что-то написал (высказал). Такие размышления, по определению, носят вероятностный характер. Как и любое решение так называемой «обратной задачи», не зря называемой «неустойчивой» и «некорректно поставленной». Но ведь решаемой! Целая математическая школа создана для подобных решений.
