Сталин - Троцкий Лев Давидович (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Своими чудовищными процессами Сталин доказал гораздо больше, чем хотел, вернее сказать, доказал не то, что хотел доказать. Он раскрыл свою собственную лабораторию химическую и всякую иную. Он заставил исповедываться 150 людей в никогда не совершенных ими преступлениях. А в сумме процессы превратились в исповедь Сталина.
Менжинский умер 10 мая 1934 г. На следующий день умер. Максим Алексеевич Пешков. Менжинский, глава ГПУ, был во всяких оппозициях, был с бойкотистами, увлекался французским анархо-синдикализмом и пр. Сейчас он увлекся аппаратом репрессии. Вне ГПУ для него ничего не существовало. Никаких самостоятельных мыслей у него не было. Чтоб аппарат ГПУ действовал без перебоя, необходимо было твердо поддерживать власть. Во время гражданской войны Менжинский предупреждал меня однажды против интриг Сталина. Я рассказывал об этом в своей автобиографии. Он был верен тройке, когда она стояла во главе. Он перенес свою верность на Сталина, когда тройка распалась.
В 1927 году, осенью, когда во внутрипартийные разногласия вмешалось ГПУ, мы целой группой посетили Менжинского (Зиновьев, Каменев, Смилга, я и, кажется, кое-кто еще). Мы требовали, чтобы Менжинский показал нам те свидетельские показания, которые он оглашал на заседании Центрального Комитета. Он не скрывал, что дело идет, в сущности, о подлоге, но наотрез отказался показать нам свои документы. «Помните, Менжинский, – спросил я его, – как вы мне однажды в моем поезде на Южном фронте, говорили о том, что Сталин ведет против меня интригу», – Менжинский замялся. Но тут вмешался Ягода, который в это время состоял в качестве сталинского инспектора над главою ГПУ. «Но товарищ Менжинский, – сказал он, просунув свою лисью голову, – вовсе и не выезжал на Южный фронт». Я оборвал Ягоду, сказал, что обращаюсь не к нему, а к Менжинскому, и повторил свой вопрос. Тут Менжинский ответил: «Да, я был у вас в поезде на Южном фронте, предупреждал вас кое о чем, но, кажется, имен не называл». По лицу его блуждала обычная растерянная улыбка лунатика. Когда мы, ничего не добившись уходили, Каменев еще задержался у Менжинского. У них были свои счеты. Еще совсем недавно Менжинский состоял в распоряжении тройки, против оппозиционеров. «Неужели же вы думаете, – спросил Каменев Менжинского, – что Сталин один справится с государством?» Менжинский прямо Не ответил: «А зачем же вы дали ему вырасти в такую грозную силу? – ответил он вопросом на вопрос, – теперь уже поздно».
По показаниям самого Ягоды в последние годы своей жизни Менжинский больше всего болел и работой руководил Ягода. Ягода примкнул к большевистской партии еще в эпоху царизма. Но оставался в партии незаметной фигурой. В 1919 г. он оказался секретарем военной фракции. В этом качестве делал мне раза два личные доклады. Он был очень точен, чрезмерно почтителен и совершенно безличен. Худой с землистым цветом лица (он страдал туберкулезом), с коротко постриженными усиками, в военном френче, он производил впечатление усердного ничтожества.
Потом он перешел на работу в ГПУ, еще при Дзержинском, который, по личным связям, естественно собирал вокруг себя поляков. В ГПУ Ягода так же был чем-то вроде секретаря коллегии, если я не ошибаюсь, во всяком случае, фигурой третьестепенной и в первые годы режима мне никогда не приходилось слышать о нем.
Несколько раз он сопровождал меня на охоту под предлогом личной охраны, а на самом деле, думаю, потому, что сам был страстным охотником. Однажды во время охоты по торфяным болотам Ягода отделился от меня и забрел в такое место, откуда не мог выбраться, не рискуя жизнью. Сперва он долго и отчаянно кричал, затем стал непрерывно стрелять. Только тогда мы догадались, что дело обстоит неладно и вернулись ему на помощь. Помнится, больше всего помогал в спасении Ягоды Уралов, бывший командующий московского военного округа, впоследствии одна из жертв Ягоды.
Общий замысел и инсценировки, мнимые планы заговорщиков, разделение ролей между ними – все это грубо, низменно даже под углом зрения судебного подлога. Сталин пришел к мысли о добровольных признаниях. Здесь не было заранее задуманного плана. Постепенно подбирались элементы человеческого унижения и самоотречения. Постепенно усиливалось давление. Так противоестественная механика добровольных показаний почти естественно выросла из роста силы давления тоталитарного режима. Посвященное лицо объяснило Бармину, что ГПУ формально обещало сохранить жизнь шестнадцати обвиненных по процессу Зиновьева, если они сделают требовавшиеся от них признания, жертвуя, таким образом, своей честью, чтобы доказать верность партии и борясь с троцкизмом. Чтобы их убедить, им сообщили декрет о праве обращения о помиловании, декрет, провозглашенный за пять дней перед процессом.
Каменев, наиболее рассчетливый и вдумчивый из обвиняемых, питал, видимо, наибольшие сомнения насчет исхода неравной сделки. Но и он должен был сотни раз повторять себе: неужели Сталин решится? Сталин решился.
В первые два месяца 1923 года больной Ленин готовился открыть решительную борьбу против Сталина. Он опасался, что я пойду на уступки и 5 марта предостерегал меня: «Сталин заключит гнилой компромисс, а потом обманет». Эта формула как нельзя лучше охватывает политическую методологию Сталина, в том числе и в отношении 16 подсудимых: он заключил с ними «компромисс», – через следователя ГПУ, а затем обманул их – через палача.
Методы Сталина не были тайной для подсудимых. Еще в начале 1926 г., когда Зиновьев и Каменев открыто порвали со Сталиным, и в рядах левой оппозиции обсуждался вопрос, с кем из противников мы могли бы заключить блок, Мрачковский, один из героев гражданской войны, сказал: «Ни с кем: Зиновьев убежит, а Сталин обманет». Эта фраза стала вскоре крылатой. Зиновьев заключил с нами вскоре блок, а затем действительно «убежал». Вслед за ним, в числе многих других, «убежал», впрочем, и Мрачковский. «Убежавшие» попытались заключить блок со Сталиным. Тот пошел на «гнилой компромисс», а затем обманул. Подсудимые выпили чашу унижений до дна. После этого их поставили к стенке.
На Двенадцатом съезде партии в 1923 году Осинский, один из старых большевиков, выразил недовольство широких кругов партии диктатурой «тройки». Сталин ответил ему, что Осинско-му не удастся разъединить Сталина с Зиновьевым и Каменевым. Зиновьев и Каменев могли бы напомнить об этом заявлении Сталину в своем последнем слове в качестве подсудимых, но договор с ГПУ лишил их возможности даже такого платонического удовлетворения.
