Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Совершенно иную историю имело общинное владение в России. По аналогии со всеми другими народами можно думать, что и здесь первоначально родовая община совокупно владела землею. На это указывает господство родового быта в первые времена русской истории. Известно выражение летописца: "живуще кождо с родом своим, володеюще родом своим". Но собственно документальных сведений о форме поземельной собственности в этот период мы не имеем. Когда же начинают появляться исторические документы, то есть в XV веке, мы находим поземельную общину уже совершенно разложившеюся.
Условия древнерусской жизни сильно способствовали этому разложению. Патриархальный тип общины может сохраниться только там, где роды сидят на местах, более или менее разобщенные друг с другом. Историческая жизнь проносится по их поверхности, не затрагивая их корней, приросших к земле. Напротив, бродячая жизнь населения и проистекающее отсюда смешение элементов неизбежно ведут к разрушению патриархального быта. А именно такая бродячая жизнь господствовала в России в средние века. Крестьяне, так же как бояре и слуги, переходили с места на место, селились там, где им было удобно, и охотно покидали свои участки, как скоро поселение на другом месте представляло им более выгоды. С своей стороны землевладельцы и свободные общины старались переманивать их к себе и прикреплять их к земле всякими льготами. Они не только не думали ограничивать права их на занимаемые ими участки, но рады были иметь поселенцев пожизненных и даже потомственных. При обилии земли и скудости населения иначе и не могло быть. Никому не было нужды переделять землю, которой значительная часть вечно находилась впусте. Всякий селился, где хотел, и занимал пространство, "куда топор, соха и коса ходили".
При незначительности землевладельческого элемента, обширные пространства оставались во владении свободных общин. Однако же эти так называемые "черные волости" не считались собственниками земли. Черная земля признавалась собственностью князя, обстоятельство, которое играло весьма значительную роль в последующем развитии поземельных отношений. Мэн замечает, что в истории учреждений необходимо различать двоякий элемент: самое племя и его начальника. Отсюда, в приложении к поземельной собственности, двоякое историческое движение: с одной стороны, выделение личности из совокупных прав союза, с другой стороны, расширение прав начальника [194]. Вернее, может быть, отправляться от различия собственности родовой и племенной, из которых первая присваивается роду, а последняя князю, как представителю племени. Но к этому качеству везде, где происходило завоевание, у князя присоединяется другое, именно, значение начальника дружины, которому по этому самому присваиваются завоеванные земли, не состоящие в личном владении. Таким образом, первоначальная родовая собственность разлагается, с одной стороны, личным элементом, с другой стороны, распространением княжеского права на все общественные земли.
У германцев король мало-помалу стал считаться собственником всех земель, не находившихся в частном владении [195]. В России это начало приняло самые широкие размеры. Все, что не принадлежало служилым людям и церковным установлениям, считалось собственностью князя. Не только пустопорожние земли, но и потомственные участки крестьян постоянно обозначаются словами: "земля Великого Князя, а нашего владения". Это право собственности князя выражалось, с одной стороны, в тягле, то есть в лежащих на земле податях и повинностях, с другой стороны, в том, что черные земли князь мог беспрепятственно жаловать частным лицам и монастырям. То, что не было роздано или обращено в дворцовое имущество, оставалось в распоряжении волости, на которой лежало тягло и которая отвечала за него круговою порукою. Волость раздавала земли новым поселенцам, сколько каждый хотел взять, с тем только условием, чтобы он нес соответствующее тягло, причем ему давались и льготные годы. Полученная таким образом земля, которая все же считалась собственностью князя, приобреталась в вечное и потомственное владение. Крестьянин мог делить ее между детьми, продавать и даже отдавать "по душе" в монастырь, с тем только, чтобы с участка продолжали уплачиваться лежащие на нем подати и повинности. Ни о каком ограничении права, ни еще менее о переделе, не было речи [196].
Все это, однако, должно было измениться с укреплением крестьян. В противоположность тому, что совершилось в новое время в Западное Европе, Россия перешла не от крепостного состояния к свободе, а от свободы к крепостному состоянию. С этим вместе и поземельные отношения приняли совершенно новую форму. Свобода разрушила поземельную общину; крепостное состояние ее восстановило. Естественно, что при укреплении к местам отношения крестьян к земле не могли оставаться такими же, какими они были во времена вольного передвижения. В средние века люди были свободны, а тягло лежало на земле. Но при обилии земли и скудости населения, когда не земля, а рабочие руки давали доход, подобная система не могла соответствовать государственным потребностям. Это и было одною из главных причин укрепления крестьян: для того чтобы земля давала доход, надобно было удержать на ней население. Но так как главный источник дохода все-таки заключался в рабочей силе, то подати, естественно, были перенесены на людей, а земля стала раздаваться им как средство нести наложенное на них тягло. Вместо свободного договора с отдельными лицами наступил общий надел. А так как лица были равны, то естественно было наделять их поровну. С уменьшением же количества земли и с водворением неравенства должен был наступить передел. Этот порядок одинаково водворился в частных владениях и на государственных землях, ибо в обоих случаях положение крестьян и отношения их к земле были одинаковы. Земля принадлежала не им, а владельцу; поселенные же на ней крестьяне были крепостные люди, лишенные всяких прав и получавшие землю как средство для отбывания повинностей.
Исключение составляли только те местности, куда не проникло укрепление или где оно не было вполне приложено. Таковы были обширные северные пространства, наполненные черносошными людьми. Здесь продолжались и переходы крестьян с места на место и свободное отчуждение земель; хотя правительство старалось положить этому предел, однако отрывочные его меры не помогали. Только в <середине> XVIII века, когда общими Межевыми Инструкциями велено было на каждую душу отмежевать известное количество десятин земли с запрещением ее отчуждать, и тут введено было общинное владение. Этот пример бросает яркий свет на возникновение у нас общинного владения и на причины его вызвавшие [197].
Точно так же ушла от общинного владения и Малороссия. Здесь укрепление крестьян совершилось только в половине XVIII века, при Екатерине II. Но отбирать частные земли у малороссийских крестьян было не так легко, как на пустынном Севере; казаки крепко за них держались, вследствие чего здесь сохранилось личное владение.
Наконец, оно удержалось и у однодворцев относительно тех земель, которые принадлежали им в собственность. Напротив, те земли, на которых они были положены в подушный оклад, подверглись общему наделу с запрещением отчуждения. И тут вследствие Межевых Инструкций водворилось общинное владение. Этот пример служит опять явным доказательством исторического значения этого учреждения и причин его произведших. Оно возникло у нас не в силу издревле идущего обычая, а вследствие того, что бесправное насилие сидело на чужой земле, помещичьей или казенной, и наделялось поголовно, без всякого внимания к тому, что лицо могло приобрести своею собственною деятельностью. У государственных крестьян в особенности это было приложением древнего правила, что черная земля составляет собственность князя. Пока крестьяне были свободны, княжеское право выражалось в тягле; с укреплением же их и с возрастающим при этом бесправием, это начало привело, наконец, к тому, что существовавшее исстари личное владение, переходившее потомственно, было уничтожено, земли были отобраны у владельцев и поделены поровну между крепостными крестьянами. Тут мы видим уже не остаток первобытных патриархальных порядков, а чисто искусственное учреждение, порожденное крепостным правом. Развитие общинного владения в России составляет в этом отношении драгоценный вклад в историю сельской общины, которую она освещает с особенной стороны. Какой же общий вывод можем мы сделать из этих исторических данных? Скажем ли мы, как некоторые защитники общинной собственности, что она составляет всеобщее и коренное человеческое учреждение, тогда как личная собственность есть не более как поздний пришелец, который может иметь значение только исторической категории? Такой вывод был бы извращением законов человеческого развития. Из того, что в первобытные времена, при господстве кровной связи, общинное владение составляло всеобщее явление человеческой жизни, вовсе не следует, что таково именно нормальное устройство человеческих обществ. Мы уже не раз указывали на то, что в развивающемся существе нормальное состояние является плодом развития. Нормальный человек - взрослый, а не ребенок. Развитие человеческих обществ в силу непреложного закона ведет к свободе, следовательно, и к частной собственности. Этот закон яркими чертами написан на всей истории человечества, которая вследствие этого изображает нам постепенное разложение первобытной общины и выделение из нее личной собственности. Но так как развитие свободы не представляет непрерывного процесса, который тянется через всю историю без затмений и без промежутков, так как в жизни народов бывают времена, когда, напротив, необходимо бывает стеснить свободу во имя общественного начала, то с этим вместе является и возможность подчинения личной собственности общественной. Таково именно было положение России при возникновении Московского государства. Чтобы создать и скрепить это громадное тело, нужно было порабощение всего народонаселения. Все должны были в продолжение всей своей жизни вести тяжелую службу государству. Личные права более и более исчезают; крепостное состояние распространяется на все отношения. С тем вместе исчезает и личная собственность у низшего народонаселения, на котором всего более отразилось общее бесправие. Но порядок, пригодный для крепостного состояния, непригоден для свободы. Последняя в развивающемся обществе окончательно берет верх, а с тем вместе наступает неизбежно разложение общественной собственности личною. Это именно та задача, которая предстоит России в настоящее время.
