Тайная битва сверхдержав - Орлов Александр (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Но как бы там ни было, к началу 1949 года учебная подготовка сотрудников поля в основном была закончена и все специалисты, а также необходимая аппаратура для работы сосредоточены на полигоне.
По-прежнему острейшей проблемой с наступлением холодов оставалось жилье. Если строители к осени 1948-го уже подготовили для себя хоть какое-то жилье (в основном землянки), то прибывавшие сотрудники опытного поля оказывались в трудном положении. Дело в том, что главные строительные работы в 1947—1948 годы велись на ближайшей железнодорожной станции Жана-Семей, где был построен современный аэродром, и на самом опытном поле. В то же время на берегу Иртыша, в штабном городке, получившем название «Берег», к октябрю 1948-го было построено только два жилых дома, два двухэтажных лабораторных корпуса, здание штаба части, виварий для подопытных животных и корпус патологоанатомической лаборатории. Поэтому приехавшие специалисты жили в палатках — даже землянки строителей были для них мечтой. Только после доклада Б. М. Малютова в Генштабе и бурной дискуссии там с маршалом инженерных войск М. П. Воробьевым, отвечавшим за строительство Учебного полигона № 2, личному составу опытного поля удалось отвоевать для зимовки лабораторные корпуса, которые конечно же имели весьма мало общего с жилыми помещениями.
В период подготовки и проведения первого атомного взрыва на полигоне был установлен чрезвычайный, жесткий режим сохранения секретности работ. Все служебные записи велись в состоявших на учете тетрадях, которые хранились в чемоданах, опечатывавшихся личной печатью и в конце рабочего дня сдававшихся на хранение в секретный отдел. Генерал-майор В. А. Болятко каждый раз, посещая лабораторию, сам осматривал ящики письменных столов, проверяя, не оставлено ли в них каких-либо бумаг с записями. Не было ни одного случая осознанного нарушения режима секретности или каких-либо враждебных действий.
Можно с полным правом сказать, что огромный коллектив сотрудников полигона, понимая всю свою ответственность за успешное решение задачи государственной важности, трудился во имя ее исполнения, не щадя сил и здоровья. Были недостатки в работе, но они проистекали главным образом из-за новизны дела. Вот такое было поколение людей.
В. В. Алексеев, возглавлявший тогда отдел проникающих излучений, вспоминал, что со столь жестким режимом однажды, незадолго до испытания бомбы, ему пришлось пережить весьма напряженную ситуацию:
«Дело было в том, что в лабораторных шкафах хранились стеклянные вакуумные дозиметры, каждый в своей коробке, обернутые ватой. Они должны были быть применимы для определения доз гамма-излучения при взрыве. Стали их извлекать для проверки перед установкой на опытном поле. И тут оказалось, что почти у всех дозиметров лопнули стеклянные баллоны. Следовательно, приборы вышли из строя. Скандал! Немедленно доложили руководству. Созданная комиссия провела расследование. С помощью поляриметра обнаружилось внутреннее перенапряжение в стекле, образовавшееся при пайке. Подозрения о какой-либо диверсии отпали» {19}.
Вообще при подготовке первого атомного взрыва было немало проблем с дозиметрической аппаратурой, необходимой для обеспечения радиационной безопасности при проведении испытания. Начинать пришлось с нуля. Никакой дозиметрической аппаратуры для работы в полевых условиях попросту не существовало. В сжатые сроки необходимо было создать такую аппаратуру для проведения радиационной разведки на земле, в районе взрыва, для авиационной разведки и дозиметрического контроля облучения участников испытаний по возвращении их из зараженных районов. Вся эта работа была развернута на базе Института биофизики Академии медицинских наук СССР под руководством заместителя директора института Б. М. Исаева. Создать новую аппаратуру в сжатые сроки подготовки полигона к испытанию было немыслимо. Оставалось одно: приспособить к работе в полевых условиях уже имевшиеся лабораторные образцы и макеты.
Для радиационной разведки района взрыва были оборудованы два танка со снятыми орудийными башнями. Днище и борта танков были обиты свинцовыми листами, а впереди них на штанге были выставлены измерительные датчики. Аналогично дооборудовали и несколько автомашин. Для авиационной разведки дозиметры и рентгенометры размещались на обычном транспортном самолете. А проверка дозы облучения, полученной участниками испытаний, производилась с помощью индивидуальных фотокассет.
Колорит того времени передают воспоминания Сергея Львовича Давыдова, в ту пору инженер-майора, который волею судьбы стал в нашей стране первым человеком, нажавшим кнопку пуска подрыва атомного заряда на первом испытании атомной бомбы. Программный автомат (АП, как его называли на полигоне) должен был обладать абсолютной надежностью, так как по его командам включались в работу все измерительные приборы. Ответственность осуществлявшего пуск многократно увеличивалась еще и потому, что производился подрыв единственного в стране атомного заряда, второго такого еще не было, — повторить все было невозможно.
Инженер-майор С. Л. Давыдов, назначенный в мае 1948-го старшим научным сотрудником лаборатории автоматики учебного полигона, весной 1949-го с группой коллег по новой работе выехал в Семипалатинск. Вот как он вспоминает о своем прибытии на полигон:
«Прибыть нам следовало на станцию Жана-Семей, на левом берегу Иртыша, пригород Семипалатинска, а вот билеты, ради секретности нашей поездки, были приобретены до станции Чарская (следующая за Семипалатинском узловая станция).
До Новосибирска ехали с комфортом и получали от путешествия удовольствие. Вагоны удобные, просторные, чистые и почти совершенно новые — только что появившиеся цельнометаллические. Проезжали старинные русские города: Вологду, Ярославль, Киров, Пензу, Свердловск. С удовольствием выходили на привокзальные площади этих городов, в те годы еще сохранявшие свой самобытный облик.
В Новосибирске совершили пересадку. Радостное настроение сменилось грустным. Вагоны старого образца, тесные, душные, запыленные, плохо освещенные. Проводники, как ни стараются, не могут добиться чистоты, избавиться от всюду проникающей пыли степного песка. При пересадке женщина-проводник внимательно просмотрела наши билеты, взглянула на нас и сказала, что если мы будем выходить не на Чарской, а в Жана-Семей, то к выходу следует подготовиться еще в Семипалатинске: поезд стоит одну минуту. От секрета нашей поездки ничего не осталось. Мы поблагодарили за предупреждение, оно было нелишним, так как у сотрудников Мамаева и Денисова было много пакетов. Поступили так, как советовала проводник: переезжая Иртыш, находились уже в тамбуре.
В Жана-Семей мы не задержались. Малютова встречал комендант, и к поезду были поданы автомашины. Забрались в кузов грузовика, и нас повезли в объезд железнодорожной станции к землянкам, находившимся с другой стороны станционных путей. В комендантской землянке представитель службы режима проверил выданные нам в Москве специальные талончики — допуски на право въезда на полигон — и удостоверения личности. Все документы оказались в порядке. Нас снова усадили в грузовик и отправили в дальнейший путь. Малютов с профессорами поехал на легковой машине военного образца ГАЗ-67, которую здесь называли «козлик».
Грунтовая дорога шла вдоль левого берега Иртыша, но не повторяла извилистых очертаний реки. Слева от дороги вытянулась прямая как струна столбовая телефонно-телеграфная линия. Было только 21 апреля, а за автомашинами на сотню метров уже тянулись хвосты пыли. Если бы не боковой ветер, сносивший облако пыли в сторону, грузовик не смог бы ехать за «козликом». Предупрежденные товарищами, мы еще в Москве обзавелись противопыльными очками.
По обеим сторонам дороги простиралась однообразная песчаная степь. Кругом песок. Только когда приближаешься к берегу, взор услаждается зеленью, обильно покрывающей пойму реки, да за рекой справа виднелись не очень густые сосновые рощи. Слева же было голо до самого горизонта, где в дымке проступали контуры гор. Кое-где встречались обработанные под просо прошлогодние делянки, разрушенные и брошенные владельцами саманные стойбища, попадались могильники. Ехавшие с нами на грузовике «старожилы» полигона объяснили, что коренных жителей из окрестностей полигона выселили. Действительно, ни одного казаха мы на своем пути не встретили. Так доехали до реки Чаган (Шаган), притока Иртыша. Здесь был оборудован обогревательный пункт для отдыха, особенно необходимый в зимнее время. Тут же можно было заправить горючим автомашины. Обслуживали пункт солдаты дорожно-ремонтного подразделения.
После короткой разминки тронулись дальше. Та же безрадостная картина. От однообразия стали уже уставать, когда слева показались три хилые, одиноко стоящие сосны. На память приходит фраза Чехова: «Кто их поставил и зачем они здесь?» («Степь»). «Старожилы» рекомендуют проститься с ними, как последними представителями флоры. Дальше деревьев не будет. Становится грустно от такого предупреждения, и мы взглядами провожаем постепенно исчезающие из поля зрения деревца.
Наконец впереди изгородь из трех рядов колючей проволоки. Слышим произносимое с горечью слово «Лимония». Грузовик останавливается перед шлагбаумом. Рядом — караульное помещение: контрольно-пропускной пункт (КПП). Совсем молодые солдаты и представитель службы режима проверяют наши документы, сверяют со списком и поодиночке пропускают нас за колючую проволоку. Проезжает и осмотренный внутри грузовик с вещами. Забираемся в кузов и едем.
За проволокой картина резко изменилась. Первое, что бросилось в глаза, — множество беспорядочно наезженных автомобильных дорог. Одни веером расходились от КПП, другие шли поперек, пересекая одна другую. Всюду снующие туда и сюда грузовики, самосвалы. То там, то здесь виднеются копошащиеся землеройные машины. Земля изрыта котлованами, траншеями, во многих местах горы вынутого песка. Справа вдоль берега, насколько хватает глаз, вытянулся сплошной ряд землянок — городок военных строителей.
Лавируя среди этого хаоса, грузовик через несколько километров приблизился к цепочке довольно редко выстроившихся двухэтажных домов. Многие из них еще строились. Первый попался на глаза посаженный на берегу деревянный особнячок. Непропорционально высокий, с остроконечной крышей, он напоминал скворечник. Таких «скворечников» для приема высокопоставленных лиц на полигоне должно было быть выстроено три, но ограничились одним. Недалеко от «скворечника», тоже на берегу реки, виднелся небольшой восьмиквартирный двухэтажный кирпичный дом — «коробочка» с почти плоской крышей и балконами. В доме проживало командование полигона. Сюда и свернул «козлик» Малютова.
Проехав метров сто вперед, грузовик остановился у недостроенного здания будущей гарнизонной столовой — дальше пути не было. Канавы, траншеи, кучи песка, бревна, трубы — все перегораживало проезд. Это был центр площадки «М», как тогда называли территорию будущего жилого городка. Справа от нас, на самом берегу, играя в лучах послеполуденного солнца, вытянулся только что отстроенный большой двухэтажный корпус. В нем находился штаб полигона. Перед штабом, несколько сбоку, почти напротив столовой, разместилась уже достроенная двухэтажная гостиница для руководящего состава атомной промышленности. Напротив гостиницы, с другой стороны штаба, — два деревянных домика. Временно я разместился в одном из домов-общежитий» {20}.
