Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович (читаемые книги читать txt) 📗
Все эти аналогии объясняют тот факт, что Троцкий при характеристике сталинского политического режима часто использовал понятие «бонапартизм».
Одна из наиболее ярких работ Троцкого — статья «Бонапартистская философия государства» представляла отклик на доклад Сталина на XVIII съезде партии, центральным местом которого Троцкий считал «возвещение новой теории государства». В противовес учению Маркса, Энгельса и Ленина о постепенном отмирании государства в социалистическом обществе здесь была выдвинута «теория» об усилении государства не только при социализме, но даже и при коммунизме, который, согласно «открытию» Сталина, сделанному в том же докладе, также можно построить в одной стране. При этом, как подчёркивал Троцкий, «социализм объявлен осуществлённым. Согласно официальной версии, страна находится на пути к полному коммунизму. Кто сомневается, того Берия убедит [83]. Но тут открывается основное затруднение. Если верить Марксу, Энгельсу и Ленину, государство есть организация классового господства… Что же означает в таком случае государство в стране, где „классы уничтожены“? Над этим вопросом кремлёвские мудрецы не раз ломали себе головы… Нужно было дать хоть подобие теоретического объяснения сталинского абсолютизма».
На XVII съезде Сталин и Молотов объявили, что государство необходимо для борьбы с «остатками» старых господствующих классов и в особенности с «осколками» троцкизма, которые хотя и «ничтожны», но зато крайне «ожесточены». Поэтому борьба с ними требует высшей бдительности и беспощадности. «Теория эта,— писал Троцкий,— больше всего поражала своей глупостью. Почему для борьбы с бессильными „остатками“ понадобилось тоталитарное государство, тогда как для низвержения самих господствующих классов вполне достаточно было советской демократии? На этот вопрос никто не дал ответа».
Теорию периода XVII съезда пришлось отбросить и потому, что пять лет после этого съезда ушли на истребление «осколков троцкизма». При этом «дело зашло так далеко, что Сталин на последнем съезде вынужден был для успокоения своего собственного аппарата обещать, что в дальнейшем не будет прибегать к суммарным чисткам. Это, конечно, неправда: бонапартистское государство вынуждено будет и впредь пожирать общество не только духовно, но и физически. Однако Сталин в этом признаться не может. Он клянётся, что чистки не возобновятся. Но если так, если „осколки“ троцкизма вместе с „остатками“ старых господствующих классов истреблены окончательно, то спрашивается: против кого же нужно государство?» [84]
На XVIII съезде Сталин ответил на этот вопрос следующим образом: необходимость государства вызывается капиталистическим окружением и вытекающими из него опасностями для страны социализма. Поэтому армия, карательные органы и разведка «своим остриём обращены уже не во внутрь страны, а во вне её, против внешних врагов» [85].
«Новая теория Сталина,— замечал Троцкий,— верна лишь в той части, в какой она опровергает его старую теорию; во всём остальном она никуда не годна» [86]. Особенно чётко это видно из рассуждений Сталина о функциях карательных органов и разведки, которые, по его словам, необходимы «для вылавливания и наказания шпионов, убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой» [87]. В этой связи вставал вопрос о том, какое место занимают шпионы, террористы и саботажники по отношению к большинству советских граждан. Ведь такого рода элементы нуждаются в прикрытии, в сочувственной среде. Между тем сам Сталин много раз говорил в своём докладе о внутренней солидарности и пресловутой «монолитности» советского общества. «Чем выше солидарность общества и его привязанность к существующему режиму,— писал по этому поводу Троцкий,— тем меньше простора для антисоциальных элементов. Как же объяснить, что в СССР, если верить Сталину, совершаются на каждом шагу такие преступления, подобных которым не встретить в загнивающем буржуазном обществе? Не достаточно ведь одной злой воли империалистских государств! Действие микробов определяется не столько их вирулентностью, сколько силой сопротивления живого организма. Каким же образом в „монолитном“ социалистическом обществе империалисты могут находить бесчисленное число агентов, причём на самых выдающихся постах? …Наконец, если социалистическое общество в такой степени лишено внутренней упругости, что спасать его приходится посредством всесильной универсальной и тоталитарной разведки, то дело выглядит очень плохо, раз во главе самой разведки оказываются негодяи, которых приходится расстреливать, как Ягоду, или с позором прогонять, как Ежова. На что же надеяться? На Берию? Но и его час пробьёт!»
Троцкий указывал, что в действительности НКВД истребляет не шпионов и империалистических агентов, а политических противников правящей клики. Каковы же те причины, которые вынуждают бюрократию маскировать свои действительные цели и именовать своих революционных противников иностранными шпионами? Наличие этих подлогов нельзя объяснить действиями капиталистического окружения. «Причины должны быть внутреннего порядка, т. е. вытекать из структуры самого советского общества» [88].
IX
Политический режим и социальные отношения
Троцкий выводил тоталитарный характер сталинистского политического режима из сложившихся в СССР социальных отношений, прежде всего отношений в сфере распределения. Подчёркивая поверхностность объяснения тоталитарного характера власти личным властолюбием Сталина, он писал: «Власть не есть нечто бестелесное. Власть даёт возможность распоряжаться материальными ценностями и присваивать их себе». Узурпировав власть рабочего класса, бюрократия, вынужденная ещё приспосабливаться к традициям и завоеваниям Октябрьской революции (национализированная собственность и плановое хозяйство), эксплуатирует эти завоевания ради собственных интересов, враждебных интересам народа и социалистического развития страны.
Считая главным принципом социализма полное социальное равенство, Троцкий указывал на то, что такого равенства нельзя достигнуть одним скачком. На данной стадии развития СССР сохранение дифференциации в оплате труда диктуется интересами развития производительных сил и объективно выступает «буржуазным орудием социалистического прогресса». Решающее значение для оценки социальной природы общества имеет, однако, не статика, а динамика социальных отношений, т. е. основное направление развития общества — развивается ли оно в сторону равенства или в сторону роста привилегий. Ответ на этот вопрос не оставляет места ни для каких сомнений. Социальная дифференциация в советском обществе давно вышла за пределы экономической необходимости. «Переходный характер нынешнего строя нисколько не оправдывает тех чудовищных, явных и тайных привилегий, которые присваивают себе бесконтрольные верхи бюрократии» [89]. Эти материальные привилегии нарастают как лавина. Страшась своей изолированности от масс, бюрократия пытается создать себе социальную опору в виде рабочей и колхозной аристократии.
Главную причину тоталитарного перерождения советского государства Троцкий видел в том, что советское общество «развивается не в сторону социализма, а в сторону возрождения социальных противоречий. Если процесс пойдёт и дальше по этому пути, он неизбежно приведёт… к ликвидации планового хозяйства и к восстановлению капиталистической собственности» [90].
Против такого объяснения обычно выдвигалось в качестве аргумента положение Маркса о неизбежности социального неравенства и несправедливости на первых этапах социалистического строительства. Называя этот аргумент «жвачкой, которую жуют все наёмные адвокаты Сталина», Троцкий писал, что, разумеется, «на первых ступенях социализма не может быть полного равенства, что это задача коммунизма. Вопрос, однако, совсем не в этом, а в том, что за последние годы, вместе с ростом всевластия бюрократии, чудовищно растёт неравенство… В СССР неравенство не смягчается, а обостряется, причём не по дням, а по часам. Приостановить этот рост социального неравенства невозможно иначе, как революционными мерами против новой аристократии. В этом и только в этом суть нашей позиции» [91].
