Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914) - Бовуа Даниэль
Начиная с 1989 г., т.е. с момента краха коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе, новая польская историческая школа стала утверждать идею единства, гражданского равенства и шляхетского парламентаризма, представляемых в качестве неоспоримых достоинств политической нации Польши, ставшей после Люблинской унии 1569 г. нацией «Речи Посполитой Двух Народов». Эта неошляхетская концепция была разработана прежде всего двумя историками из Люблина: Е. Клочовским и А.С. Каминским 28. Первый обратил внимание на очевидные схожие моменты в эволюции высшего сословия Венгрии и Польши: в обеих странах еще в XIV в. рыцарско-шляхетское сословие стремилось к объединению (communitas) с властными представителями этих стран. В Венгрии образовывались комитаты (universitas), в которых при каждом правителе небольшой области состояли представители рыцарства. Венгерское дворянство постепенно получало все большую автономию, избирая собственных судей (indices nobilium) среди «среднего дворянства» (его границы до сих пор сложно определить), а в 1517 г. Стефан (Иштван) Вербоци окончательно определил автономный статус дворянства 29. В Польше аналогичный процесс, согласно традиционному видению большинства историков, привел к формированию знаменитой «шляхетской демократии» 30. В конце XV в. представители сеймиков уже собирались на общегосударственном уровне, постепенно создав сейм, что было закреплено Нишавским статутом 1454 г. Одновременно с этим Королевский совет получил статус сената. Таким образом, в этой части Европы достаточно рано (в 1493 г.) была создана двухпалатная система, ставшая в скором времени отличительной чертой Речи Посполитой. Развитие государственности в Польше пошло по пути, отличному от других держав, постепенно превращавшихся в сильные централизованные монархии. В 1505 г. сейм навязал королю принцип, названный по первым словам «Nihil novi…» («ничего нового»). С этого времени король не мог принять ни одного решения без одобрения обеих палат. Таковым было рождение «политической нации», которой на протяжении XVI в. удалось полностью вытеснить мещанство из политической сферы жизни и закрепостить крестьян.
Недостатки в этом подходе видны, даже если абстрагироваться от неточностей языка, связанных с поиском (насколько это возможно) аналогов существования «гражданского общества» или образцов демократии по образцу ХХ – ХХІ вв. в системе, где власть принадлежит достаточно многочисленной группе, пусть даже лидерство в ней принадлежало крупной шляхте.
Понятие communitas, лежащее в основе данного подхода, т.е. идея всеобщего и солидарного участия рыцарского сословия в осуществлении власти, идея безусловного представительства всего шляхетского сословия на сеймиках и сеймах, представляется по сути своей идеалом, далеким от реальности. Ни в одной исторической работе, ни в одном документе не приводятся факты, дающие возможность количественно подтвердить действительное участие в этой т.н. демократии. Историки не ставили четко вопросы о воздержании от голосования, лишении права голоса или частичном использовании гражданских прав ни в эпоху функционирования этой системы, т.е. до 1795 г. (кроме периода 1788 – 1791 гг.), ни, за небольшими исключениями, позднее. Мы полностью осознаем, что затрагиваем одну из догм польской историографии, бросаем тень на образ страны, которая первой воплотила в жизнь демократические идеалы, однако этот вопрос стоит того, чтобы его задать. Данная работа не представит на него полного ответа, но, возможно, будет способствовать его рассмотрению.
На землях Правобережной Украины, которая до 1569 г. входила в состав ВКЛ, процесс формирования принципов функционирования шляхетских институтов несколько отставал по сравнению с центральными землями Речи Посполитой. И хотя в битве с тевтонскими рыцарями при Грюнвальде (1410 г.) хоругви руськой 31 шляхты прекрасно проявили себя наравне с польской кавалерией, нет сомнений в том, что во времена Витовта, союзника двоюродного брата Владислава-Ягайлы, отношения между великим князем и его дружиной строились по вертикали. Система понятий «преддемократического» равенства communitas станет привлекательной позже среди руськой шляхты.
В последнее десятилетие появилось две статьи, несколько проливающие свет на историю мелкой шляхты на Белой Руси в XV – XVI вв. 32 Однако, несмотря на всю ценность представленного материала, в них не дается ответа на вопрос о социальном статусе мелкой шляхты. Из них следует, что великий князь Александр и Сигизмунд І Старый были готовы присоединить эту категорию свободных воинов к шляхте, однако в результате передела земли магнатами эти воины так и остались среди непривилегированных категорий. Можно предположить, что на Украине, в приграничной зоне, подобной белорусской, опасность татарских набегов вынуждала держать большее количество путных слуг и панцирных бояр. В любом случае в первом из трех Литовских статутов 1529 г. эти категории людей, сохранявшие личную свободу, приравнены к крестьянам (разделы XI, XII и XIII) 33. На какие привилегии могла рассчитывать эта группа в случае войны или призыва в ряды посполитого рушенья (всеобщее шляхетское ополчение)? Проблема маргинализации этой многочисленной части шляхты так же стара, на наш взгляд, как и само понятие шляхты.
Знакомство с упомянутым Первым Литовским статутом дает возможность определить положение шляхты в ВКЛ, т.е. в том числе и на Украине. Несомненно, в этот период средняя шляхта не ограничивала власть великого князя настолько, насколько была ограничена власть короля (с 1386 г. он был фактически и великим князем) принципом Nihil novi и т.н. Статутами Лаского 1506 г. В Литовских статутах подчеркивается авторитет господаря (так именовался великий князь) и целостность территории ВКЛ, что свидетельствует о сохранении в 1529 г. сильной централизованной власти.
В Первом Литовском статуте определение «шляхта» охватывало всю знать, хотя, как отмечает Ю. Бардах, многозначность его использования показывает, что процесс формирования шляхетского сословия еще не достиг уровня коронных земель Речи Посполитой. Особого внимания заслуживают несколько параграфов из третьего раздела Статута 1529 г., поскольку в них зафиксирована переходная стадия от статуса шляхтича к статусу простолюдина. Хотя в тексте официальной кодификации виленские юристы признали необходимым подчеркнуть существовавшие барьеры между двумя группами, не указывая на критерии этой классификации (можно предположить, что этим критерием было уже тогда владение землей), все-таки существовавшая граница была еще весьма подвижной. В § 10 третьего раздела отмечается, что «теж не шляхту над шляхту не маем повышати, але усю шляхту маем заховати у их почтивости». Однако это предписание представляется относительным в свете последующих 11 – 13 параграфов, посвященных представлению доказательств шляхетства. Необходимость представления доказательств своего происхождения еще во времена рождения шляхетского сословия свидетельствует о том, что уже тогда это было предметом споров. Именно это явление и будет нас в наибольшей степени интересовать на протяжении всего исследования. Следует также отметить, что легкость, с которой проходила эта процедура (достаточно было представить двух свидетелей), говорит о том, что попасть в ряды шляхты было не слишком сложно 34. К сожалению, узнать больше о численности и характере этой группы представляется невозможным.
Даже работы лучших специалистов в области изучения шляхты не могут послужить подспорьем в наших поисках. К примеру, материалы франко-польского коллоквиума, проходившего в Люблине в 1975 г., не содержат какой-либо информации о Правобережной Украине. Внимание исследователей было сосредоточено лишь на магнатерии 35. А. Вычанский разработал крайне интересную шкалу собственности 947 землевладельцев Краковского воеводства в XVI в., однако не раскрыл проблемы, заявленной в названии статьи: «Анализ структуры польской шляхты в XVI – XVII вв.: методологические замечания», ограничившись тем, что отметил неадекватность традиционного деления по сравнению с существовавшей стратификацией общества. В опубликованной четверть века спустя более амбициозной работе автор вновь обратил внимание во введении на недостаток данных о численности шляхты 36. В случае Литвы он опирается на данные, представленные в незадолго до того опубликованной работе 37 и утверждает, что в 1528 г. в ВКЛ насчитывалось 2 714 000 жителей, из которых 105 600, т.е. 3,9 %, составляла шляхта (мещанство – 6,8 %). На этом основании он утверждает: «Впрочем, в последнее время тезис о существовании крайне большого количества мелкой и бедной шляхты в давней Речи Посполитой вызывает у историков все большие сомнения». Стоит отметить, что в англоязычном сборнике, посвященном польской шляхте (правда, ВКЛ в нем не освещается), не менее известный историк А. Мончак писал, что общее количество шляхты в XVI в. достигало 8 % от всего населения 38.
