Записки педагога: Осовободите слона! - Макарова Елена А. (читать книги полностью TXT) 📗
Уникумы мои меж тем улюлюкают над своими обезьянками. Почти все смогли слепить обезьянку из целого куска, а раньше таким способом лепить удавалось только единицам. Стало быть, смогли дети проникнуться чувством цельности, единства! Говоря по-взрослому, они научились.
Если бы взрослые так относились к живым животным, как дети — к слепленным! Вот они им и еду слепили, и постельки. И даже имена дали.
Я приустала. Впереди еще четыре группы. Чтобы встряхнуться, навожу ревизию в шкафу, ищу сама для себя приманку. И нахожу.
Шишки. Их принесла та же бабушка Наташи. Тоже персонаж. Завалила меня всякими «нужностями» — цветками, шишками, бусинками, всегда у нее Наташа аккуратно одета, причесана, внешне полное благополучие. А как-то услышала я из туалета рев. Заглянула — и вижу: лупит бабушка свою внучку; а та орет не своим голосом. А лупит за то, что платье гуашью измазала. Вот тебе и доброта!
Но шишки эти, несмотря на злобность дарительницы, я сейчас и использую. Устроим урок для аналитиков. Те же обезьяны, та же версия, но только вместо глины пластилин и шишки.
До дому меня провожают дети с родителями последней, пятнадцатой группы. Это единственные родители, с которыми у меня тесный контакт — мы успеваем беседовать. На беседу с ними трачу последний порох. Я устала. Язык не ворочается. А впереди еще одна игра. Со своими детьми. На которых у меня тоже не хватает времени.
УРОК
Урок — это импровизация, игра, мистификация, но никак не затверженная из года в год программа. Детей не надо искусственно возбуждать, заводить. Стоит верно почувствовать, чем живет каждый из сидящих на голубой лавке за низеньким длинным столом, уловить нерв, определяющий доминанту данного урока, — и рождается действо, в котором все участвуют на равных правах. Часто задним числом я пытаюсь осмыслить, что побудило меня сделать или сказать то-то, и вдруг с какой-то необыкновенной яркостью увижу перед собой детские глаза и пойму, что именно они и спровоцировали меня на данный поступок или фразу. Мы проживаем вместе каждую минуту, между нами тесная связь, что только и дает возможность личностного подхода к каждому ребенку. Вместе и каждый сам по себе, мы возводим свой, общий мир.
Поначалу детей больше интересует моя «затравка» — тема или предмет разыгрывания на уроке. Но постепенно их внимание переключается на задачу: как слепить? Они атакуют меня бесчисленными вопросами. Как вылепить шерстку? Как сделать так, чтобы бежал и не падал? Как сделать круглое и колючее? Как сделать дырку?
Один из таких вопросов превратился для меня в «домашнее задание».
КАК ВЫЛЕПИТЬ «ОТФЫРКИВАНИЕ»
— Твой Человек-Туча — просто находка для лепки, — говорю я мужу, непосредственному участнику наших занятий. Он придумывает для нас сказки.
Его Человек-Туча — человек, как все, но с одной странностью: стоит ему огорчиться, как он превращается в тучу. В первый раз это случилось с ним в школе. Учительница, не зная за ним такой особенности, поставила ему двойку. И тут на глазах у всего класса он стал расплываться, увеличиваться, «тучнеть», и из него хлынул такой дождь, что все, включая учительницу, промокли до нитки. Пришлось повесить ему на грудь предупредительную табличку: «Если сильно огорчаюсь, сразу в тучу превращаюсь».
— Понимаешь, в нем есть признаки и «тучности», и «человечности». Как лепить тучу, дети сразу догадались, лепить человека все могут, а вот поди найди пластическое решение для совокупного образа!
Олег говорит:
— «Тучность» я еще могу изобразить, а вот как вылепить «летучность»? Туча летуча, а пластилин не летает, — потом подумал, сделал высокий пьедестал, получился памятник «Человеку-Туче». — Пусть будет памятник, памятник от слова «память». Пусть помнят в народе о человеке, умеющем по-настоящему огорчаться.
Да, но самое-то главное — дальше. Сидит, смотрит изучающим взглядом на свою работу, беседует сам с собой:
— Все готово, осталось вылепить «отфыркивание». Ему во влажной туче тяжело по-человечески дышать, и вместо дыхания выходит отфыркивание. Как его слепишь? Если бы нарисовать, я бы нарисовал пузыри, как в аквариуме. Они образуются от дыхания рыб под водой при помощи жабр. «Отфыркивание» – это баранки из пластилина, куда их приделать? Заметь, какой язык, от неологизмов до канцеляризмов — и все в одной фразе.
— Ну и что он придумал?
— Ничего. Не представляю, как вылепить «отфыркивание». Сейчас попробую.
Дети спят. Тишина. Единственное время, когда можно подумать о своем. А свое — это опять-таки дети. Замкнутый круг. Да нет, разомкнутый. Дети, за исключением особых случаев, – системы разомкнутые, свободные, они-то как раз и связывают меня с миром, через них я проникаю в светлые глубины.
Как вылепить «отфыркивание»? Мой Человек-Туча выходит похожим на причудливый мешок, из которого высовывается голова: щеки надуты, губы вытянуты в трубочку. Получается литературная интерпретация, человек фыркает, а надо — от-фыркивание, чтобы что-то от-летало, от-почковывалось от цельной формы.
— Плохо, что у нас нет специального издательства, публикующего произведения детей. Оно могло бы печатать и их устное творчество, фольклор, и их первые письменные труды. Приключенческие романы, которые сочиняют дети вместе с иллюстрациями, можно было бы выпускать факсимильным изданием. И нашу словесность это бы обогатило, и многих профессиональных детских писателей отвернуло бы от сочинения фальшивых книг.
— А дети не терпят фальши, сюсюканья, — подхватываю я. — Сюсюканьем взрослые стараются подделаться под детей. Даже старшие дети с появлением в семье маленького ребенка тут же начинают копировать в своей речи малышей. У детей, скажем, это неосознанно, по склонности к подражанию, а у взрослых приобретает характер заискивания. И ребенок немедленно реагирует на фальшивую интонацию. Непонятно, откуда у них абсолютный слух на слово?
Я говорю «непонятно», хотя, кажется, мне понятно. Оттуда же, откуда у них врожденное чувство ритма, композиционного строя гармонии. Непонятно мне по-прежнему одно — как справиться этим «отфыркиванием». Сама же убеждаю детей: нет ничего такого, что нельзя было бы передать в форме. Может, сделать ее ажурной, дырявой? Тогда отпадет главный признак — тучность.
— Дети одарены великим даром слова. Мы находим в их словах иногда смешное, иногда чудное, парадоксальное, иногда глубокомысленное. Они же ничего этого не видят, потому что — свободны. Свобода эта не бесцельна и не бессмысленна. Выражая себя в слове и словесной игре и воспринимая выражения других, ребенок вступает в общение с «большим» миром, осваивает нравственные и культурные ценности, определяет свое место в «среде обитания». Только путь у него детский.
— И тут самое важное — переход от слова к делу. — Я сломала прежнего Человека-Тучу и, кажется, нащупала новое решение. Теперь «тучность» у меня не мешковатая, она состоит из тонких пластин с расплывчатыми краями, соединенных друг с другом. Внутри — сквозная дыра, в ней — кольца, сложенные пирамидой, сквозь них продета фигурка человека с оттопыренными щеками и надутыми губами.— Для ребенка очень важно найти адекватную форму любому слову или выражению. Кстати, папа Олега подарил мне страничку с высказываниями. Полюбуйся: «Олег поздно вечером просит помидорку. Ему отвечают, что уже поздно и помидоры спят. Олег отвечает: «Я могу съесть и сонные помидоры».
— Слушай, это великолепно, расскажи мне про этого Олега.
— Олегу шесть лет. Он вундеркинд. Он знает все страны мира, все низменности и возвышенности, флору и фауну пяти континентов, тома детских стихотворений — наизусть, при этом не механически запоминая, умеет пересказать их прозой. Знает названия и свойства разных камней, откуда берутся краски, как добывается жидкий водород… Перечень того, что он знает, мог бы занять десятки страниц. Информацию эту никто ему не навязывает, он ее жаждет сам. Жаждет и получает. Безусловно, при таком интеллекте страдает «деятельность». Потому-то мудрый папа и привел его к нам в студию. Идея! Придумай, пожалуйста, сказку про сонный помидор. Во-первых, он очень удивится, оказывается, не один он на свете столь изобретателен, и обрадуется, он не кичлив, и, самое главное, ему надо будет вылепить этот самый сонный помидор, материализовать образ, ему придется передать состояние помидора, его «сонность», это задача непростая. Решать-то ее придется не в уме, а на деле.
