Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Владелец машины, к которому они обратились, запросил 50 долларов.
Писатель даже присвистнул от возмущения.
Ф: Я же говорю, такси нам не по карману. Это у нас называется переходом к рынку.
П: Весь мир объездил и облетал, а такого рынка нигде не видал.
Ф: У нас в России все явления цивилизации принимают такой вид, что остается только смеяться или плакать. Поехали автобусом! Этот пережиток «проклятого коммунистического прошлого» еще функционирует.
Дорогой говорили сначала о каких-то пустяках, как это обычно бывает после долгой разлуки. Писатель жадно глядел по сторонам, кое-что узнавая, а многое — нет, — было построено уже во время его эмиграции.
П: Ничего себе «застойный период»! Сколько всего понастроили!
Ф: Это выражение «застойный период» — типичная идеологически-пропагандистская пустышка. Незадолго до начала «перестройки» даже западные специалисты признавали, что мы во многих отношениях не уступали Западу, а то и превосходили его. По жилищному строительству мы были на одном из первых мест в мире, если не на первом. Это после 85-го года начался... даже не застойный, а упадочный период.
Москва показалась Писателю посеревшей, обветшалой, разваливающейся и запушенной, хотя там, где они ехали, разруха была почти не видна. Но еще более его поразили бесчисленные вывески и рекламы на иностранных языках. А те, что были на русском, выглядели как театральные декорации к сатирической пьесе на тему о дореволюционной жизни в России или о жизни на Западе, как ее представляли в годы его юности. Повсюду, где только можно было приткнуться, громоздились киоски с заграничными алкогольными и безалкогольными напитками, со всякой мелочью, какую можно было видеть на Западе в магазинчиках для туристов. Ларьки и лотки с фруктами и овощами. Около каждого — по нескольку молодых людей явно из южных и азиатских бывших советских республик, одетых во все западное. Множество пожилых москвичей, продающих всякие вещи, в основном — заграничные. Писатель знал обо всем этом из газет и телевизионных передач. Но тут он увидел это воочию и физически ощутил, что это не кошмарный сон и не гипертрофированные слухи, а реальность. У него защемило сердце. Боже, неужели это наваждение пришло всерьез и надолго, может быть насовсем?! Так ради чего же были принесены такие жертвы?!
Ф: В Москве сейчас расположилось до десяти тысяч представительств западных фирм. Больше двухсот тысяч иностранцев с Запада. Столько же, если не больше, «лиц южных национальностей», как теперь называют грузин, азербайджанцев, чеченцев, таджиков, узбеков и т.д. Спекулянты. Мафиози. Вечером на улицу лучше не выходить. В городе ночью господствуют бандиты, причем — организованные.
П: Куда едем?
Ф: Ты просил подыскать гостиницу подешевле или комнату в тихой квартире. Самая дешевая гостиница стоит бешеных денег. А комната связана с проблемами. И дерут теперь, кстати сказать, тоже безбожно. Так что будешь жить у меня. Мы с женой остались вдвоем. К тому же она большую часть времени проводит в деревне. Мы домишко купили с участком в 200 километрах от города. Жена там с овощами возится, кур и поросят разводит. Это нас здорово выручает. Сейчас многие так живут. На пенсию и на зарплату не прокормишься. Так что мы будем жить по-холостяцки.
П: Если мне не изменяет память, твоя жена — доктор биологических наук. Ценный специалист!
Ф: Это в «застойные годы» она была ценным специалистом. Теперь ее профессия не нужна. Теперь спекулянты и жулики нужнее. Ее лабораторию закрыли. Ценнейшие результаты экспериментов трех десятилетий за гроши продали американцам. Теперь профессора и доктора наук занимаются чем придется, лишь бы выжить.
П: Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
Ф: Если бы боролись! А то ведь просто так проглотили. Без всякой борьбы в ту или иную сторону.
П: Сейчас вроде бы назревает что-то похожее на борьбу. Я в самолете читал, что Ельцин собирается прогнать Руцкого, а тот грозится прогнать самого Ельцина.
Ф: Сегодня Ельцин действительно отстранил Руцкого от должности. Пока временно. Но думаю, всерьез. Обвиняет Руцкого в коррупции.
П: Обвинение справедливое?
Ф: Кто знает?! Они все там жулики и взяточники.
П: А ты на чьей стороне?
Ф: Ни на чьей. Хрен редьки не слаще. Большинство интеллигенции поддерживает Ельцина. Он обещает порядок. Сильную власть. А эти...
П: Кто «эти»?
Ф: Верховный Совет. «Парламент»! Спикер Хасбулатов. Вице-президент Руцкой. Смешно: спикер парламента! Как будто русских слов нету. Ты знаешь, что Дом Советов в подражание американцам называют «Белым домом»?
П: Да. Только в США в Белом доме помещается президент, а не парламент.
Ф: Мы — Россия. У нас все шиворот-навыворот. Предатели считаются спасителями отечества, патриоты — бандитами, бандиты — демократами, разрушители — созидателями... Россия!
Дом, в котором жил философ, был одним из многих, построенных еще в «застойные годы». Тогда он казался Писателю дворцом. Он даже не мечтал получить жилье в таком доме. Теперь же дом выглядел как трущоба.
Ф: Страшно смотреть с непривычки? Больше десяти лет без ремонта. Сам знаешь наши принципы. Сеяли больше, чем могли убрать. Убирали больше, чем могли сохранить. Строили больше, чем могли ремонтировать. Да и строили так, что сразу же ремонт требовался.
П: А теперь лучше?
Ф: Теперь совсем ничего не строим. Ломаем. Правда, новые правители и миллионеры строят роскошные виллы и коттеджи. Но это не про нас.
Квартира философа выглядела как типичная квартира московского среднего интеллигента шестидесятых-семидесятых годов. Философ за все эти годы, как и большинство прочих московских интеллигентов, так и не преуспел в бытовом отношении.
В квартире доминировали книги. Книги повсюду — в комнатах на стендах до потолка, в коридорчике, на кухоньке и даже в туалете. Книги — главное богатство русского интеллигента. Ничего подобного он за двадцать лет не видал на Западе, побывав во многих десятках домов и квартир самого различного уровня. Тут соотношение, как с едой. Многие западные люди, посещавшие Россию, единодушно отмечали, что в российских магазинах — пусто, а стол для гостей даже самые бедные русские устраивали такой, какой не позволяли себе даже западные миллионеры, хотя западные магазины переполнены съестными продуктами на любой вкус. Когда Писатель оказался на Западе, его больше всего потрясли книжные магазины. Он еще до эмиграции много слышал о богатстве западных продовольственных, одежных и прочих магазинов вещей быта. Но никто и никогда не говорил о магазинах книжных. Богатство последних превосходило всякое воображение. Он часами бродил в них, наслаждаясь видом этого богатства. Когда его спрашивали, что бы он стал делать, если бы стал миллионером, он говорил, что стал бы покупать книги. Его не понимали — надо было быть русским, вырасти и прожить жизнь в условиях обожествления книги, чтобы понять его умонастроения. Миллионером он не стал. Книги были дорогие, чудовищно дорогие с точки зрения русского человека, приобретавшего книги за гроши. Жизнь сложилась так, что ему просто негде было бы хранить книги и таскать этот тяжелый груз по свету. И он так и не обзавелся библиотекой, к какой в свое время привык в Москве. А в домах западных людей, в которых ему приходилось бывать, книг было ничтожно мало или даже не было видно совсем.
Однажды в Чикаго Писатель случайно столкнулся на улице со старым знакомым из Москвы. Тот оказался здесь по какому-то делу. Был, разумеется, в неописуемом восторге от всего, что видел вокруг. Они вышли на улицу, застроенную по обеим сторонам коттеджами. Писатель хорошо знал эту улицу — он жил в отеле неподалеку. Знакомый спросил, кто живет в этих «шикарных особняках». Обычные люди, сказал Писатель. В основном — низший слой и низший подслой среднего слоя. Знакомый был ошеломлен. Вот это уровень! У нас, в России, даже профессора, академики, генералы, артисты не имеют таких домов! Как бы он, Знакомый, хотел заглянуть внутрь их! Писатель сказал, что он знаком с самим мэром города, который может удовлетворить наше любопытство и даст нам охрану. Охрану, удивился знакомый, а это зачем?! Писатель сказал, что после посещения этих «дворцов» знакомый сам найдет правильный ответ на свой вопрос.
