Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача - Автор неизвестен (полная версия книги .txt) 📗
— Госпожа Макфадден хочет видеть вас, конечно, послетого, как вы закончите разговор с доктором Зохаром.
Беверли улыбнулась в мою сторону и вышла. Ей было около тридцати, высокая блондинка с привлекательным, но слегка угловатым лицом, подчеркнуто красивой улыбкой, крепкими ногами и хорошо очерченной задницей. Типичная девочка из Новой Англии. С Беверли у меня никогда не было дружеских отношений, но не было и неприязни. Вайнстоун любил ее — он всегда был рад красивой женщине. Он подчеркивал снова и снова, что его исполнительный секретарь должна быть «презентабельной». Я был не единственным, кто думал, что его слова звучат слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она дразнила меня несколько раз в прошлом и играла на моих искушениях.
Мне пришлось сопротивляться этому, уступить искушениям было бы убийственным для меня. Наш бывший администратор отдела Тамара, чернокожая девочка, была уволена доктором Вайнстоуном и пыталась предъявить иск ему и мне за «сексуальные домогательства». Ему — за то, что он неоднократно сжимал ее локоть, мне — за то, что я переодевался на операцию, не закрывая дверь. Я хорошо знал, что в этой стране любая женщина рядом с тобой может быть опасна.
Вайнстоун вернулся к столу и махнул мне на прощание. «Выгодная у него тактика — есть и пить с триумвиратом», — подумал я, возвращаясь к палатам.
На седьмом этаже мне повстречался Радецки с резидентом и двумя серьезными студентами, идущими следом. Операционная шапочка все еще была у него на голове, должно быть, только что закончил операцию. Павел весело подмигнул мне. Любопытно поговорить с ним, он выглядел счастливым.
— Доктор Зохар! Интересуетесь, как мы закончили? Было ясно, что двое студентов понятия не имели, о чем мы говорим, резидент вообще еще не проснулся.
— Да, Павел, рассказывай, что ты и это пресмыкающееся сотворили? Надеюсь, не угробили беднягу?
— Угробили? Ваш шеф-резидент Павел не угробитникого, даже Сорки все делает правильно, когда яс ним. До вашего ухода мы с вами закончили пересекать блуждающий нерв, так? Потом мы сделали красивую гастрэктомию, всего сорок пять минут — нечего делать! Мы использовали степлеры! Никаких ручныхшвов и прочей ерунды…
— Павел, какая гастрэктомия? Бильрот-I или II? Вы исследовали двенадцатиперстную кишку? Нашли и разобрались с кровоточащей язвой?
Радецки снял шапочку и пригладил тонкие белокурые волосы, вспоминая:
— Мы сделали Бильрот-I, отсекли дистальную часть желудка и сшили проксимальную его часть с двенадцатиперстной кишкой. Нет, мы не видели язвы, мы даже не открывали двенадцатиперстную кишку, сделали все степлерами.
— Павел, — сказал я с таким сарказмом, на какой только был способен, — ты веришь в Бога?
Его перепуганный взгляд перескакивал то на студентов, то на меня.
— Тогда молись! Проси Господа, чтобы дно дуоденальной язвы, которое вы не тронули, не начало кровоточитьснова. Фактически вам с твоим новым дружком Соркиудалось, что называется, удалить желудок без ликвидации причины, послужившей показанием к операции. Ферштейн?
Радецки был озадачен. Никакому хирургу, даже резиденту, не понравится, когда про него скажут спустя несколько минут после операции, что его технический шедевр концептуально дефектен.
— Доктор Зохар, — не мог он успокоиться, — может, не все так плохо? Мы с вами сделали ваготомию, пересеклинервы, сокращая кислотную продукцию. Это предотвратитлюбое возобновление кровотечения!
Дубина Сорки, недоразумение ходячее. Украл у меня операцию, «слепил туфту» больному, да еще и резидента ввел в заблуждение.
— Послушай, Павел, я бы на твоем месте присматривалза этим пациентом в оба, держу пари, что он закровитопять. Удачи!
Глава 3. Неблагоприятные исходы
Оперировать надо только в случае реального шанса на благоприятный исход. Оперировать, не имея такого шанса, значит проституировать прекрасным искусством и наукой — хирургией.
«Представляю пациентку девяноста лет. Диагноз — стеноз сонных артерий, осложнение — инсульт со смертельным исходом, операция — эндартерэктомия правой сонной артерии. Хирург — доктор Манцур, резидент — доктор Мошеш…»
Вторник, 3 октября 1998 года, восемь часов утра. В главной аудитории госпиталя началась еженедельная конференция по разбору хирургических осложнений и причин смерти оперированных больных. Эта конференция, известная каждому врачу как М&М конференция или просто М&М, пожалуй, самое горячее событие среди всех остальных в жизни академических хирургических отделений.
На М&М обсуждаются так называемые «неблагоприятные исходы», допущенные сотрудниками госпиталя. У нас в Парк-госпитале накапливается немалый список подобных историй, поэтому пара недель с момента смерти пациента до обсуждения — обычный срок. Пострадавшим пациентам уже все равно, возможно, будущим больным наши конференции принесут какую-то пользу.
По крайней мере, М&М должны помогать хирургам извлекать уроки из собственных ошибок. Регулярное всеобщее обсуждение ошибок позволяет избежать их в будущем. Другой, менее желательный эффект — стимулирование страхом: «Если я знаю, что все мои промахи будут подвергнуты огласке, я буду осторожнее, постараюсь творить поменьше глупостей, буду советоваться с коллегами в сложных ситуациях». Никто не желает быть высеченным публично!
Цели М&М благородны, и поэтому на них должна царить атмосфера благожелательности и объективности. Правила здесь просты: на конференцию представляются все осложнения и смертельные исходы, допущенные любым врачом отделения. Осложнение есть осложнение, независимо от того, чем закончилось дело — триумфом или трагедией.
М&М обязана быть демократической процедурой. Просчет босса или местного «хирургического гиганта» интересует присутствующих не меньше, чем оплошность младшего резидента. Любой просчет требует равного подхода.
До сих пор во многих уголках мира подобные конференции не проводятся вовсе, а ошибки и провалы врачей складываются под сукно и скрываются от общественности. В других местах М&М проводятся только для галочки—обсуждаются лишь такие ситуации, когда неблагоприятный исход был неизбежен, или демонстрируются удачные исходы, казалось бы, в безвыходной ситуации. Объективность М&М зависит, главным образом, от председателя конференции и его ближайшего окружения…
В этот день конференцию вел Лоренс Вайнстоун. Рядом с председателем восседал резидент Мошеш, представлявший случай для обсуждения. По сравнению с этой громадиной доктор Вайнстоун казался карликом.
По соседству со мной сидел заведующий хирургической реанимацией доктор Башир Бахус. Я прошептал ему на ухо: «Вот чудеса! Старик Ларри всегда появляется, если представляются ошибки Падрино». Бахус не отреагировал, но прекрасно понял мои слова.
Вайнстоун глянул поверх очков на текст заключения:
— Доложите подробнее, что случилось, доктор Мошеш.
Тот медленно продолжил чтение отчета:
— Престарелая женщина была доставлена в сосудистый центр с преходящими ишемическими нарушениями кровообращения в области правого полушария мозга. Дуплексное сканирование артерий позволило выявить стеноз семидесяти процентов левой сонной артерии. Терапевтическое обследование не выявило у больной противопоказаний к операции, и ей была выполнена эндарте-рэктомия и шунтирование под общей анестезией. Операция прошла без особенностей…
«На операцию эту несчастную благословил Сусман, — прогудел мне в ухо руководитель хирургического обучения Малкольм Раек. — Толстяк Херб отыщет показания к операции даже у мертвого, если оперировать будет Манцур!»
В аудитории было тихо, наступившее напряженное молчание для многих стало привычным в момент представления еженедельных осложнений доктора Манцура. Манцур носил слуховой аппарат, но сейчас он им не пользовался, вместо этого он приставил руку к правому уху и внимательно слушал. Он сидел в центре второго ряда.
