Из плена иллюзий - Углов Федор Григорьевич (книги хорошего качества .txt) 📗
Человек должен знать, что действие алкоголя на его организм таит в себе много самых коварных и опасных неожиданностей. В то время как для одних даже сильное опьянение может пройти, не дав видимых вредных последствий, для других - одноразовое употребление алкоголя вызывает глубокие и продолжительные психические и нервные расстройства. Повторный же прием алкоголя в любых дозах и во всех без исключения случаях скажется отрицательно прежде всего на высших центрах коры головного мозга.
Отец наш от темна до темна был на работе, а придя домой и немного отдохнув, делал что-нибудь по хозяйству. Мама была все время занята: кормила отца, нас, шестерых детей, ухаживала за коровой, всех обшивала, обстирывала. Мы всегда ходили в чистой и отглаженной одежде. Можно только удивляться, как мама успевала все это делать.
Мы тоже никогда не сидели без дела. Придя из школы и выучив уроки, работали по дому и по двору. Надо было убрать снег, принести и наколоть дров, несколько раз в день дать корове сено, вычистить двор, а главное, навозить воды с реки как для семьи, так и для коровы. Корова нас кормила, поэтому мы тщательно берегли ее, ухаживали за ней. В периоды, когда она не доилась, мы бедовали.
В те давние годы, как я уже говорил, мы жили по гудку. Зимой отец ходил по нему на работу и с работы, а летом мы с нетерпением ждали гудка парохода, на котором отец работал помощником машиниста, а затем и машинистом. Гудок этого парохода мы отличали от десятка других, и, заслышав его, все бросали и бежали встречать отца. Дни, когда он оставался дома, были для нас праздничными днями.
Обычно пароход уходил в дальние рейсы, сплавляя грузы в Якутск, на Алдан или даже до Тикси. В короткие рейсы, например, до Усть-Кута, который от Киренска отстоит на 360 километров, отец иногда брал с собой маму и кого-нибудь из нас. Это было настоящей радостью. Я до сих пор не могу без волнения находиться в машинном отделении парохода. Шум и запах машин сразу же напоминают мне детство, когда я, забравшись к отцу в машинное отделение во время его вахты, часами сидел в теплом, уютном уголке, наблюдая за вертящимися механизмами и слушая их несмолкающий гул. Мне как-то пришлось ехать с отцом на пароходе поздней осенью, когда уже пошла шуга (льдины, плывущие по реке). Капитан торопился довести пароход до Киренского затона, чтобы там стать на ремонт. Поэтому, несмотря на все усиливавшийся холод, пароход, не останавливаясь, шел и шел вперед. Между тем мороз крепчал, и мы в любой момент могли остановиться, столкнувшись вместо отдельных льдин с полным ледоставом. К счастью, в тот раз мы все же успели дойти до Киренска и завести пароход в затон.
Во время моих поездок с отцом на пароходе я любил, забравшись на шканец, наблюдать за работой лоцманов. Искусство это наисложнейшее. Во время весеннего ледохода фарватер меняется. Там, где была мель, становится глубоко, а мель образовывается в других местах. На уже проверенных участках реки устанавливаются белые и красные бакены. Но там, где это еще не сделано, приходится идти, что называется, ощупью, избегая коварных речных сюрпризов.
Стоишь на шканце и смотришь, как энергично работает рулевым колесом штурвальный, а на носу парохода матрос измеряет глубину реки. Время от времени он выкрикивает данные о ее уровне, лоцман или капитан внимательно прислушиваются к его голосу и отдают команды: "Девять! Десять! Двенадцать! Средний вперед! Под табан! Полный вперед!" Опасность миновала, сложное место прошли благополучно.
А таких мест в верховьях Лены немало. Да и в среднем течении, где Лена распадается на много рукавов, пароходу тоже нужен опытный лоцман. Я поинтересовался у одного из них, почему матрос кричит: "Под табан!" Что это означает?
- Видишь ли, Федя, сколько времени существует у нас судоходство, столько держится и это выражение. Точно никто не знает его значение. Предполагается, что оно, видоизменившись, идет от слов "под табак". Когда матросы прыгали в воду, то для того, чтобы не замочить табак, они держали его под подбородком. И если глубина была большая и доходила до подбородка, значит, она подходила уже под табак. Видимо, поэтому, если шест коснулся дна, и кричат: "Под табан!" Так ли это на самом деле - не знаю, но по всей Лене кричат таким же образом.
С окончанием навигации жизнь на Лене замирала. Она вся концентрировалась в затонах, где ремонтировались и готовились к новым рейсам пароходы. Наши отцы работали в ремонтных мастерских, мы же учились. Летом, после окончания занятий в школе, мы вместе с мамой уезжали на лето в деревню Чугуево, откуда мама родом и где почти все мы родились. Мы жили там у наших родственников, работая вместе с двоюродными братьями и сестрами: боронили, гребли сено, жали хлеб, а осенью молотили его цепами. Родственники наши жили бедно, хотя они и работали с утра до ночи. Жизнь сибирского крестьянина была нелегка, земли мало, обрабатывать ее трудно, лето короткое, урожаи невысокие. Новый участок земли нужно отвоевывать у леса, а это при ручном труде буквально каторжная работа.
Питались скромно. Пшеничный хлеб был лакомством, ржаной ели редко. В основном питались ячменным хлебом и картошкой. Мясо было изысканным блюдом. А мы, ребята, чаще ели рыбу, которую взрослым ловить было некогда. Ловили ее удочками да иногда ставили корчаги (плетенная из прутьев закрытая корзина с узким ходом, внутри которой лежали блестящие стеклышки).
В Киренске мы обосновались с 1914 года. Старшие брат и сестра иногда приглашали своих друзей к нам домой. Мама их угощала чем-нибудь вкусным, а молодые люди читали свои стихи, книги русских писателей, пели песни, заводили увлекательные игры. Особенно любили мы петь русские народные песни. Любовь к ним у меня сохранилась и поныне.
Большой мастерицей и знатоком русских песен была наша мама, имевшая очень приятный голос. И сейчас, став уже немолодыми, мы любим собираться с нашими детьми и вместе петь те песни, которые любила когда-то мама: "Зачем сидишь до полуночи у растворенного окна", "Сиротинкою взросла, как былинка в поле", "Плыла лебедь с лебедятами, со малыми со дитятами", "Соловей кукушку уговаривал" и многие другие.
Любил слушать пение мамы и отец. Сам он не пел, но песни понимал тонко. Особенно по душе ему пришлись песни "Запродала меня мать государю служить", "За Уралом, за рекой казаки гуляют, они ночи мало спят, в поле разъезжают". Это, так сказать, мужские песни. Мы с сыном частенько поем их сегодня, к удовольствию наших гостей.
Все молодежные вечера проходили тогда у нас без вина. Даже домашнее пиво, которое мама готовила очень вкусным и не очень хмельным, не подавалось молодым людям. В ту пору нам странно и непривычно было бы видеть на столе в кругу молодежи бутылку со спиртным, хотя старшему брату тогда перевалило уже за 18. Даже взрослых гостей родители угощали только чаем. Пиво, домашнее вино ставилось на стол лишь по большим праздникам или торжественным дням, да и то в ограниченном количестве. Пили немного, небольшими стопками или рюмками. Больше танцевали, пели, играли.
И в детстве, и в юности, которые у меня прошли в Сибири, не помню случаев, чтобы из компании кто-то "выпадал" по причине сильного опьянения. И как бы поздно ни расходились гости, отец знал, что завтра в шесть утра ему надлежит быть на работе. Поэтому всегда был "в форме".
В Киренске я знал, пожалуй, только трех человек, которые пили постоянно. Их имена стали буквально нарицательными. Одним из них был Гриб Соленый, о котором я уже толковал.
У Гриба Соленого все замкнулось на рюмке водки. Даже работа, которую он любил и которой многие годы предавался с воодушевлением, и та перестала для него существовать. И если он все же что-то делал, то исключительно для того, чтобы заработать на выпивку. Его умственный кругозор был крайне ограничен, интересы сужены до ничтожных размеров. У него не было ни жены, ни детей, жилище напоминало пещеру. Одежда была до последней крайности грязна и неряшлива. Отсутствие заботы о своем костюме вообще составляет отличительный признак пьяницы. Вид одежды такого человека нередко свидетельствует о том, что владелец ее полностью утратил не только эстетическое чувство, но и чувство стыда.
