Мысли и сердце - Амосов Николай Михайлович (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Я пойду, Михаил Иванович? Сегодня у них в институте семинар. У Саши в отделе. Может быть, придете? Тема: «Моделирование личности».
— Нет, дорогая, не приду. Времени нет, да и трудно уже мне ходить на такие специальные семинары. Хватит и частных разговоров.
— Жаль.
— Скажите ему, пожалуйста, чтобы приехал на днях, показался. Боюсь, что он уже прочитал эти американские журналы. Нужно успокоить, убедить.
Простились.
Вот так-то, друг. Любовь.
У нее — да. А он? Помнишь, письмо? Может быть, изменилось. Он же хорошо себя чувствовал.
Не спросил ее о диссертации. Как это? «Методы кибернетики в искусстве»? Что-то в этом роде. Не помню.
Когда я письмо возвращал, он ничего не спросил. И вообще больше об Ирине не упоминалось. А после операции держался мужественно. Мария Дмитриевна хвалила. Всех очаровал. Да и не так уж тяжело протекал послеоперационный период. С шариковыми клапанами хуже идут больные. Все-таки шарик тяжелый, как бы ни уверяли, что по удельному весу равен крови.
А Раю тоже нужно предупредить или нет? Не буду пока. Нюни распустит, будет на него жалостливо глядеть, будет плохо. И так жизнь не мед, если роман продолжается.
Его дело. Не маленький.
Что-то не зовут в операционную. Уже, наверное, машину остановили — справились без меня. Скоро все операции начнут делать сами. Так и должно быть. Смена. Не та смена, что я бы хотел, но так, наверное, все шефы говорят. Ученики всегда кажутся недостаточно способными.
Пойду посмотрю опыт. Наверное, уже пора. Этот Виктор сильно самостоятельный. Может быть, я лишку ему доверяю? Почему? В конце концов он физиолог, кандидат.
Спускаюсь по лестнице, а в голове мелькают лица и обрывки мыслей. Симе как будто стыдно, что ей стало хуже. «Не оправдала надежд». Наверное, долго простояла на морозе, а теперь думает, что все от этого.
Еще этаж. Выхожу на улицу. Денек пасмурный — хорошо, не так жарко в камере.
Торопимся. А как не спешить, если больные ждут? Но жили же без камеры? Жили... Плохо жили. Что? Смертность теперь невелика. Да, а отказы? И умирают все-таки порядочно. После АИКа — пятнадцать процентов.
Какой разговор — камера нужна.
Может быть, ты для славы?
Нет. Нет. Что слава перед Симой, Сашей и теми синими ребятами, которым отказываем? «Не можем делать. Не можем. Не перенесет». — «Ну, пожалуйста, доктор, все равно умрет, а вдруг?» Вдруг не бывает.
Вот она, наша надежда. Вид невзрачный. Просто бочка, лежащая на боку. Но уже проектируют большую и среднюю. Говорят, по всем правилам. Чертежи приносили — расставляли оборудование для операций с АИКом. Тесно там будет, но можно. Если опыты будут столь же удачны, то дойду до самых высоких начальников — добиваться, чтобы скорей сделать настоящую.
Народ толчется. Помнишь, как испытывали? Нагнали кислорода до трех атмосфер, смонтировали и вольтову дугу. Все попрятались, больных из ближайших палат вывели и включили. Черт ее знает, вдруг взорвется? Хотя знали, не должна бы. Сердце все-таки замирало.
Ничего не случилось.
Теперь уже человек пятнадцать перебывали в камере — испытывали, как самочувствие.
Вспоминаю, как сам сидел. Немножко волновался. А Надя и Алла в оконце заглядывали — как там шеф? Не скис? Но я ничего не почувствовал. Только температура сильно менялась, когда давление повышали и снижали. И влажность большая. Вся рубашка прилипла от пота. В общем-то не очень комфортабельно. Тесно — всего метр восемьдесят. Ничего, будет большая.
Видимо, кислородная атмосфера хорошо переносится. Лучше, чем воздушная. Пузырьки азота не образуются при снижении давления в камере, в этом дело.
Кислород — это случайное наблюдение. Все-таки Виктор нерасторопный. Не может быть, чтобы в таком большом городе нельзя достать баллоны со сжатым воздухом. Конечно, легче лезть в кислородную атмосферу, чем ходить и добиваться. А теперь вообще в маленьких индивидуальных камерах используют чистый кислород. Англичане опубликовали. Нужно эту статью с описанием кислородной камеры сфотографировать и показать.
Подхожу. Давление на манометре полторы атмосферы. Ага, значит, опыт уже в разгаре. Новый наш работник, совсем еще юноша, Алеша, сидит перед осциллографом, крутит ручки прибора. Техник Коля по телефону с Виктором разговаривает. Кричит.
— Подключать еще баллон или нет? В этом сорок атмосфер!.. Ладно. Давление полторы. Жарко?! Можно облить водой. Перетерпите?
— Давно начали? Кто там внутри?
— Виктор Петрович и Надя. А начали минут пятнадцать. Собака была почти мертвая.
— Неужели? Алла, расскажите, что делали.
Алла сидит, что-то пишет. Наверное, протокол опыта. Все заведено, как в лучших домах. Подняла голову — приятная девушка. Показала записи и графики.
— Сегодня мы ставили опыт с шоком так, как вы сказали. Выпустили собаке пол-литра крови из артерии, давление упало до шестидесяти миллиметров ртутного столба. Однако через полчаса стало повышаться. Тогда снова кровопускание, пока давление не понизилось до сорока, потом еще раз пришлось повторить. После этого уже наступил настоящий шок, давление тридцать-сорок, дыхание еле-еле, на окрик не реагирует. Через два часа после начала совсем стала умирать — видите, как давление упало, почти до нуля. Тогда закрыли люк и дали кислород. Вот за четырнадцать минут подняли до полутора атмосфер. Не знаю, что будет.
Молодцы, все правильно, делают, как говорил. Это уже настоящий тяжелый шок.
Помню во время войны: если раненый два часа был с очень низким давлением — пятьдесят-шестьдесят, его никогда не удавалось спасти. Это уж точно.
— А ну, дай мне с ним поговорить. Постучи, Коля.
Это такой знак — ключом по стенке. Проще, чем звонить. Беру трубку.
— Виктор? Как там пес?
— Пока неважно. Давление поднялось до семидесяти — и больше никак. Может быть, немножко крови перелить? Кубиков сто? А?
— Хотелось бы без крови, но если не будет лучше, тогда перелейте. Подождите еще минут пятнадцать. Давление еще повысите?
— Да, до двух.
— Ну хорошо, ждем.
Зашипел кислород — Виктор открыл кран внутри. Стрелка медленно поползла вправо. Один и восемь десятых... два. Коля стучит и закручивает вентиль на баллоне.
Спрашиваю Алешу об электрокардиограмме. Частота пульса увеличилась до ста двадцати пяти. Но зубцы низкие. Однако собака жива. Мальчик Алеша — как красная девица. Небось девчонки им командуют.
Ждем. Хожу вокруг камеры. Люк открывается внутрь, его прочно прижимает давлением кислорода. Наружные барашки откинуты, значит, как давление упадет, так можно самому открыть изнутри.
Едва ли эта мера нужна — не забудем же мы Виктора в камере? Но все-таки. А давление изнутри спустить нельзя — это плохо. И охлаждение нужно туда провести.
Недоделанную камеру с завода привезли. Торопили их. Конечно, не три месяца, как обещали, а почти все шесть, но ничего.
Электричество они проводили уже здесь, присылали своих проектантов и мастеров. И телефон — тоже. И аппаратуру для подключения баллонов.
Хорошие ребята. Такие вежливые, деликатные. Как будто мы им одолжение делаем, а не они нам. Нужно сходить в бухгалтерию — деньги еще до сих пор заводу не перевели. Некрасиво.
Стучит. Подбегаю к телефону.
— Что?
— Я перелью грамм сто крови, Михаил Иванович? Не повышается давление.
— Переливайте.
Посмотрим. При обычном шоке такой давности и тяжести переливай сколько угодно — не подействует.
Помню... Война. Медсанбат. Шоковая палатка. Ряды носилок на козлах. Движок стучит. Тусклая лампочка под куполом. Тени на белых стенах. Саша Матюшенко ходит неслышно, меряет давление, переливает кровь, чуть живая от усталости. Халат грязный, волосы выбились из-под косынки. Изредка тихий стон. Шоковые раненые молчат. «Нет, Михаил Иванович, не повышается. Слишком поздно доставили солдата». Сколько я видел этих шоков! Чего только не пробовали! Все бесполезно, если поздно. Много похоронили. Много.
Что там делается, за этой черной железной стенкой? Пока это только собака. Заглянем в окно. Плохо видно — туман, да и плексиглас слишком толстый. Вот Виктор поднял ампулу с кровью, а Надя что-то копошится у собаки. Лиц не разобрать.
