Неизвестное наше тело - Нудельман Рафаил Ильич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Почему в гомеопатию верят? Этот интересный вопрос составляет часть другого, более интересного вопроса, почему люди верят вообще. Не пытаясь даже подступиться к нему, отметим лишь одну любопытную особенность современной веры. Многие миллионы секулярных людей, а также еще большие миллионы мусульман, иудеев, христиан, буддистов и адептов всевозможных других религий сегодня объединяет вера в летающие тарелки, тайны египетских пирамид, коды Библии, дианетику Хаббарда, «12-ю планету» Ситчина, планетарные катастрофы Великовского и многие другие мифы, общим для которых является их квазинаучная упаковка. Миф сегодня должен быть сервирован научно — даже если этот миф, по сути, науку отрицает, как, скажем, астрология. Конечно, тому же Питеру Фишеру было бы проще всего объявить себя и своих коллег людьми, практикующими новый, революционный вид медицины — «лечение без лекарств», ибо плацебо — это как раз «не лекарство». Или, еще лучше, «лечение внушением». Вообще, я иногда думаю, что многие затяжные споры можно было бы решить, объединив гомеопатию, гипноз, «наведение порчи» или «снятие» ее, «исправление кармы», «очищение ауры», «удаление отрицательной психической энергии» и прочие виды аналогичных лечений под какой-нибудь общей шапкой типа «суггестивная медицина». Но я тут же одергиваю себя, потому что прекрасно понимаю, что, если какой-нибудь врач-гомеопат скажет пришедшему к нему человеку, что будет лечить его пустой таблеткой, не содержащей ни грана лечебных препаратов, человек этот посмотрит на него диким взглядом и пойдет искать себе «настоящего гомеопата». А если не уйдет, то знание, что ему предлагают пустую таблетку, скорее всего, сведет на нет ее возможное психологическое воздействие.
Люди во все времена ждут от врачей чудес. Но в наше время они ждут их особенно нетерпеливо. И, не дождавшись, обращаются к тем, кто такие чудеса предлагает, кто их рекламирует. Идут к «чудесникам» с последней, а потому особенно пылкой верой, и кое-кому эта вера действительно помогает — когда скрытые восстановительные ресурсы организма оказываются для этого достаточны. Гомеопатия процветает, ее фишеры и спенсы благоденствуют, и даже многие из серьезных врачей уже стали подрабатывать в свободное время на этой моде, но, в общем-то, гомеопаты оказались в некой ловушке. Те из них, кто понимает, что своим благосостоянием они обязаны пустой таблетке, успокаивают себя мыслью, что, всячески скрывая этот печальный факт, они помогают больному верить в излечение, так что их ложь в конечном счете оборачивается во спасение. Остальные, к счастью, верят в благодетельную силу своих растворов точно так же, как и их больные, и потому пылают праведным гневом против критиков, а тем более разоблачителей. Блаженны эти нищие духом, ибо не ведают, что творят. А не ведают чаще всего потому, что за двести с лишним лет своего существования их «гомеопатия» так далеко ушла от учения доктора Ганемана, что сегодня подавляющей части гомеопатов даже его имя, пожалуй, уже не известно. Что уж говорить о его благородных мотивах!
Самуил Ганеман родился в 1755 году в городе Мейсене, в семье потомственных саксонских художников по фарфору. Он учился медицине в Лейпциге, Вене и Эрлангене, к двадцати годам знал девять языков, включая иврит и арабский, в 1779 году получил диплом с отличием и до 1784 года работал сельским врачом, после чего оставил это занятие по причине глубокого разочарования в тогдашней медицине. Массовая медицина тех времен действительно могла разочаровать — и не только. Диагноз зачастую ставился по запаху тела больного («скарлатина напоминает запах залежавшегося сыра, корь — запах дикого животного, краснуха — запах свежевыщипанных гусиных перьев»), основным способом лечения были пиявки и кровопускания (доктор Бруссе одному из своих больных сделал тридцать два кровопускания подряд и даже самому себе прописал семь кровопусканий для излечения насморка), «болезнетворные начала» изгонялись из организма с помощью прижиганий, надрезов на коже ног, искусственно вызванных нагноений и т. п. Как позднее писал Ганеман: «Чувство врачебной ответственности не позволяло мне лечить моих страдающих неизвестными болезнями собратьев неизвестными лекарствами. Мысль о том, что я могу стать убийцей или мучителем других человеческих существ, приводила меня в такой ужас, что в конце концов после первого года семейной жизни я совсем отказался от врачевания и стал зарабатывать на жизнь химией и переводами».
Озарение пришло к нему, когда в одной из переведенных им книг он прочел, что кора перуанского дерева кинхон помогает от малярии (из нее действительно делают хинин), и решил попробовать это на себе. Он ощутил, что она вызывает у него симптомы, подобные симптомам настоящей малярии, и после долгих размышлений заключил, что всякое вещество, которое способно излечить болезнь, должно вызывать у здорового человека ослабленные симптомы той же болезни. Иными словами, «подобное лечится подобным» (Similia similibus curentur). Он понял, что стоит на пороге переворота в медицине. Теперь в его руках был «универсальный» метод поиска лекарств, которые могли бы заменить все прежние пиявки и прижигания. Этот метод он изложил в книге «Опыт нового принципа для нахождения целительных средств лекарственных веществ», опубликованной в 1796 году. Вся остальная его жизнь (а она была не только трудной, но и долгой — он скончался в Париже в возрасте 89 лет) была посвящена развитию и приложению этого принципа.
Итак, метод Ганемана. Прежде всего, лекарства нужно искать рационально. Их нужно проверять. Их нужно проверять на людях, а не на животных, потому что одни и те же лекарства могут действовать на животных и на человека по-разному. Их нужно проверять на здоровых людях. Вещества, потенциально пригодные на роль лекарств, нужно проверять на людях, начиная с малых доз и постепенно повышая их до массивных, пока у здорового человека не появятся признаки какой-нибудь болезни, и, если эти признаки появятся, следует затем лечить людей, страдающих этой болезнью, этим лекарством. Такая проверка длилась у Ганемана порой до 40–50 и более дней на каждое вещество с помощью платных добровольцев, причем симптомы — все до самого мельчайшего — регистрировались ими в специальном «Дневнике симптомов». Все это время Ганеман запрещал им потреблять кофе, чай, специи и вино. Играть в шахматы он им тоже запрещал, так как шахматы «слишком возбуждают». Впрочем, пить пиво он им разрешал — как же немцы без пива! Какое ж лечение без пива! По окончании проверки добровольцы поднимали руку и клялись на Библии, что записывали все свои симптомы в своем «Дневнике» правдиво и неукоснительно, и только после этого они получали наконец свое вознаграждение (сейчас дело, увы, зачастую обстоит наоборот — вознаграждение получают сами врачи, вперед и без всяких клятв на Библии).
Этот метод «проверки целебности», предложенный Ганеманом (и ставший впоследствии ядром всей современной гомеопатической практики), был, понятно, продиктован благородным желанием сделать выбор гомеопатических средств лечения максимально «научным» (в рамках «принципа подобия», разумеется). И конечно же, он был не только весьма трудоемким и далеко не безошибочным, но и весьма рискованным — ведь, как справедливо заметил один ироничный современный автор, такая проверка могла, чего доброго, привести к выводу, что цианистый калий пригоден для лечения смерти. Тем не менее уже в первой книге своей Ганеман описал 27 растительных веществ, которые он испробовал подобным образом на себе или на здоровых (платных) добровольцах, хотя не указал, в каких дозах (в книге 1810 года он добавил к ним еще 65 веществ). Хотя некоторые из рекомендованных им в этих книгах лекарственных доз для тех или иных болезней представляются, на нынешний взгляд, попросту смертельными (например мышьяк — против периодической головной боли — он рекомендовал по 6–10 миллиграммов на прием), в целом он стоял за максимальное разведение лекарств, полагая (впрочем, без всяких на то оснований), что «принцип подобия» (то есть подобия действия лекарства действию болезни) сохраняется при любых дозах. В этом смысле Ганеман постепенно дошел до абсурда, утверждая, по сути, что его принцип подобия сохраняет силу не только при малых, но и вообще при любых, даже самых фантастических, разведениях лекарственных веществ.
