Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом - Тейлор Джилл Болти
Когда в моем мозгу запускаются циклы, которые, как я чувствую, слишком критичны, не помогают или выходят из-под контроля, я жду полторы минуты, пока рассеется эмоционально-физиологическая реакция, а затем обращаюсь к мозгу так, как обратилась бы к группе детей. Я искренне говорю: "Я ценю твою способность думать и чувствовать, но на самом деле мне больше не хочется думать и чувствовать именно это. Пожалуйста, давай не будем больше об этом говорить". По сути, я сознательно прошу мозг перестать зацикливаться на определенных мыслях. Разумеется, разные люди делают это по-разному. Некоторые используют лишь одно слово: "Отменить! Отменить!" — или кричат своему мозгу: "Я занят! Я слишком занят!" — или говорят: "Ну хватит уже, хватит! Прекрати!"
Однако часто мне оказывается недостаточным просто проговорить это про себя собственным внутренним голосом, чтобы донести мысль до моего рассказчика, увлеченного выполнением своих нормальных функций. Я обнаружила, что, когда сообщаю этим словам соответствующие эмоции и проговариваю их про себя с подлинным чувством, мой рассказчик охотнее прислушивается к такого рода просьбам. А если у меня никак не получается заставить мозг слушаться, я добавляю к словам еще и составляющую мышечного чувства, например покачиваю в воздухе указательным пальцем или становлюсь в грозную позу, уперев руки в бока. Мать, ругающая своего ребенка, добивается большего, когда говорит то, что хочет сказать, с чувством и убедительно.
Я искренне верю, что 99,999 % клеток моего мозга и тела желают мне счастья, здоровья и успеха. Однако крошечная часть моего рассказчика, судя по всему, не так уж безоговорочно привержена задаче радовать и прекрасно умеет погружаться в такие мысли, которые могут и лишить меня душевного покоя. Этой группе клеток давали разные названия, но к числу моих любимых относятся Галерея никчемности, Совет директоров и Мелкий мерзкий комитет. Это те клетки речевых структур нашего мозга, которые проявляют исключительную изобретательность, заставляя нас зацикливаться на мрачных и беспросветных мыслях. Эти клетки черпают свои силы из наших негативных эмоций типа зависти, страха или ярости. Они живут тем, что ноют и делятся со всеми своими мыслями о том, как все плохо.
В крайних случаях, когда мои клетки ни в какую не хотят меня слушаться, я пользуюсь собственным внутренним голосом, чтобы задать своей Галерее никчемности строгий временной график. Я даю моему рассказчику полное право ныть сколько влезет с 9:00 до 9:30 утра, а затем снова с 21:00 до 21:30. Если же он случайно пропускает свое время нытья, я не разрешаю ему снова этим заниматься вплоть до следующего назначенного часа. До моих клеток быстро доходит, что я всерьез решила не зацикливаться на негативе, только если я достаточно настойчива и строго слежу за тем, какие микросхемы работают в мозгу.
Я всей душой верю, что обращать внимание на то, как мы разговариваем сами с собой, жизненно важно для нашего психического здоровья. На мой взгляд, принять решение, что злоупотреблять разговорами с собой совершенно недопустимо, — значит сделать первый шаг к обретению глубокого душевного покоя. Мне прибавило власти над собой осознание того, что негативная часть рассказчика, сидящего у меня в мозгу, имеет поистине никчемные размеры! Только представьте себе, какой приятной была бы жизнь, если бы эти вредные клетки молчали! Чтобы восстановить левополушарное сознание, мне пришлось снова дать слово всем клеткам мозга.
Однако я поняла: чтобы защитить душевное здоровье, мне нужно ухаживать за садом своей психики и не давать этим клеткам выходить из-под контроля. Я обнаружила, что моего рассказчика нужно просто немного дисциплинировать, сознательно давая ему указания, чего я хочу, а что считаю неприемлемым. Благодаря тому что мы можем общаться сами с собой по открытой линии, мое подлинное "я" может намного сильнее влиять на то, что происходит с данной конкретной группой клеток, и я трачу очень мало времени, думая о вещах, зацикливаться на которых не хочу или считаю неуместным.
Однако при всем этом мне нередко случается поддаваться на коварные уловки, на которые идет мой рассказчик в ответ на такого рода указания. Я обнаружила, что эти клетки, совсем как маленькие дети, иногда не слушаются моего собственного внутреннего голоса, как бы проверяя меня на прочность. Если попросить их замолчать, они могут ненадолго стихнуть, чтобы потом вновь задействовать запретные циклы. Если я не проявлю настойчивости в своем стремлении думать о другом и сознательно запускать новые мыслительные микросхемы, эти незваные циклы могут набраться сил и снова начать овладевать моими мыслями. Чтобы противодействовать этим процессам, я храню в памяти список вещей, к которым могу при необходимости прибегнуть: 1) вспомнить что-нибудь, чем я сильно интересуюсь и о чем хотела бы глубже поразмышлять; 2) подумать о чем-то, что приводит меня в дикий восторг; 3) подумать о чем-то, что мне хотелось бы сделать. Когда мне отчаянно нужно перестать о чем-либо думать, я прибегаю к подобным средствам.
Кроме того, я обнаружила, что эти негативные микросхемы склонны поднимать свои неприятные головы как раз тогда, когда я этого меньше всего ожидаю — когда я физически устаю или чувствую себя эмоционально ранимой. Чем четче я сознаю то, что говорит мой мозг, и то, как эти мысли ощущаются в моем теле, тем больше у меня власти решать, на какие мысли я хочу тратить время и как я хочу себя чувствовать. Если мне хочется сохранить душевный покой, я должна быть готова последовательно и настойчиво поминутно ухаживать за садом своей психики и принимать соответствующее решение хоть тысячу раз в день.
В основе наших мыслей лежат обширные многомерные нейронные сети, и мы способны научиться внимательно отслеживать их работу. Во-первых, у всякой мысли есть предмет — то, о чем я думаю. Предположим, я думаю о моей собаке Ниа, которая провела немалую часть последних восьми лет, сидя у меня на коленях и помогая мне писать эту книгу. Мысли о Ниа — это работа особой микросхемы у меня в мозгу. Во-вторых, мысли о любом предмете могут сопровождаться, а могут и не сопровождаться работой сопутствующей эмоциональной микросхемы, о характере которой мне известно. Когда я думаю о Ниа, я обычно испытываю сильную радость, потому что это удивительное и влюбленное в меня существо. Предметная микросхема мыслей о Ниа и эмоциональная микросхема радости тесно связаны у меня в мозгу. Наконец, эти мыслительная и эмоциональная микросхемы могут также быть связаны с какими-то из моих более сложных физиологических микросхем, стимуляция которых вызывает предсказуемую реакцию.
Например, когда я думаю о Ниа (мыслительная микросхема), я испытываю чувство радости (эмоциональная микросхема), а также в большинстве случаев сильный восторг (физиологическая микросхема) и демонстрирую щенячье поведение (многомерные микросхемы). Мои глаза широко распахиваются, а голос начинает звучать по-детски. Моя радость делается ощутимой, и я непроизвольно покачиваю телом, словно виляю хвостом! И все же помимо включения этих микросхем восторга и подвижности временами мысли о Ниа могут вызывать у меня и острую душевную боль — боль утраты моего горячо любимого четвероногого друга. Как только в моих мыслях, а также в работе соответствующих эмоциональных и физиологических микросхем, происходит эта перемена, мои глаза вполне могут наполниться слезами. Я зацикливаюсь на своем горе, моя грудная клетка сжимается, дыхание становится неглубоким, в эмоциях наступает депрессия. Я чувствую слабость в коленях, силы покидают меня, я окончательно зацикливаюсь на мрачных мыслях.
Эти сильные мысли и чувства способны внезапно охватывать мое сознание, но, как я уже отмечала, нахлынув, они уходят через полторы минуты, и тогда в моей власти сознательно решить, на каких эмоциональных и физиологических реакциях я хочу зацикливаться. Я полагаю, что для нашего здоровья жизненно важно уделять много внимания тому, сколько времени мы проводим, зациклившись на работе микросхем страха или глубокого отчаяния. Если надолго зацикливаться на работе данных эмоционально нагруженных микросхем, это может иметь разрушительные последствия для нашего физического и психического здоровья, так велика их власть над эмоциональными и физиологическими нейронными сетями. Однако при всем этом в равной степени важно, чтобы мы чтили право этих эмоций прокатываться по нам волной. Когда автоматическая работа таких нейронных сетей вызывает у меня сильные эмоции, я благодарю свои клетки за то, что они способны на эти чувства, а затем решаю вернуться мыслями к текущему моменту.
