Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача - Автор неизвестен (полная версия книги .txt) 📗
Раек поднялся и снова попытался прервать наш спор:
— Пожалуйста, прекратите оба, как председатель комитета я закрываю эту дискуссию. Этот случай представлялся на М&М конференции? Нет? Что же, мы дадим задание резидентам провести анализ истории болезни и представить ее на М&М. Доктор Илкади, есть возражения?
— Не возражаю.
— ДокторГотахеди?
— Согласен, доктор Раек, в любом случае ее надо представлять на М&М конференции. А что касается качества оказанной помощи, это кошерный случай, я предлагаю записать, что мы утвердили доклад Илкади.
— Полный бред! — прокричал я. — Все, что я хочу, посмотреть записи в истории болезни!
Я чувствовал, что покраснел как рак.
— Извините, но я отказываюсь принимать участие вэтой нескончаемой междоусобице. — Расмуссен поднялсяи демонстративно вышел из комнаты.
Раек кивнул мне, как будто ничего не произошло, и сказал:
— Отлично, посмотрите записи. Доктор Фальков, выанализировали случай, пожалуйста, вам слово.
Митч Фальков был частнопрактикующим торакальным хирургом, бедняга оказался сейчас в глубоком дерьме. На прошлой неделе он прооперировал больного не на той стороне грудной клетки, этому нет оправданий…
После заседания комитета Сэм Глэтман проследовал за мной в кабинет, жуя сэндвич с ветчиной и яйцом, я же умирал от голода, где он только его раздобыл?
— Хочешь куснуть? — спросил Сэм, по-видимому, заметив, что я не отвожу глаз от его бутерброда.
Мне, конечно, жутко захотелось отхватить большой кусок, но мой желудок вряд ли справится с этим сейчас, яйцо, майонез и соляная кислота плохо сочетаются. Я покачал головой.
— Эх, а я голоден до чертиков! Почему бы Вайнстоунуне организовать нам немного жратвы на этих малоприятных совещаниях?
Он откусил еще и с набитым ртом проговорил:
— Ладно, Марк, что там за история с урокиназой, где тыэто откопал? Ты считаешь, что Манцур просто приговорилбольного таким назначением. Он же не сумасшедший.
Я плотно закрыл дверь.
— Хорошо, Сэм, я объясню.
Глэтман вытер крошки с усов рукавом своего белого халата, посмотрел на потолок, а затем на рабочий телефон на столе.
— Марк, твоя комната случайно не прослушивается? Тебе надо быть осторожнее.
Я постарался собраться с мыслями.
— Ты знаешь, я не стану клевать на пустяки, две недели назад я сидел здесь в кабинете, когда около пяти вечера зашел Адаме.
— Адаме?
— Джим Адаме, резидент второго года, он из Бостона, неплохой малый.
— А, да-да, встречал его пару раз на операциях, ничего парень, мне он понравился. — Тут еще один большой кусок отправился Сэму в рот, сопровождаемый громким чавканьем. — Продолжай!
— Адаме выглядел неважно, бледный, подавленный, я спросил его, в чем дело. Он начал говорить: «Доктор Зо-хар, мы потеряли пациента в операционной… Приступили к операции с самого утра, она длилась до сих пор… пациент умер на столе». Сэм, представь резидента второго года. Это была для него первая смерть на столе, пациент пришел в операционную на своих ногах, а покинул ее уже мертвым, для Адамса это было слишком.
Глэтман посмотрел на часы, я еще плохо завладел его вниманием.
— Да-да, кончай комментировать и выкладывай конкретные факты, я должен идти.
— Адаме рассказал мне об аневризме, как больной кро-вил отовсюду, как вызвали Илкади, как они пытались ушить проксимальный анастомоз — и все бесполезно. Я старался его приободрить: «Джим, это случается в нашей практике, если ты оперируешь, могут быть и осложнения».
Глэтман опять посмотрел на часы, торопится черт!
— Адаме вдруг мимоходом спросил меня: «Доктор Зо-хар, как вы думаете, зачем они вводили урокиназу?» Яподпрыгнул в кресле, когда Адаме рассказал, что Манцурввел в аорту почти сто тысяч единиц урокиназы.
Сэм выпрямился, наклонил голову, наконец-то он стал более внимателен.
— Я объяснил Адамсу, что урокиназа является сильным противосвертывающим средством, образно говоря, она растворяет все тромбы. Ее можно использоватьпри операциях на сосудах конечностей, вводить в сосуды для растворения тромбов, но она абсолютно противопоказана при операциях на аорте, особенно когда имеется большая раневая поверхность, как в этом конкретном случае.
— Неудивительно, что пациент кровил изо всех дыр, — громко заговорил Глэтман. — Кровь просто не могла свернуться. Они пробовали аминокапроновую кислоту или криопреципитат, чтобы прервать тромболизис?
— По словам Адамса, нет. Я сказал ему, что этим они убили пациента. На всякий случай уточнил введенную до- зу. Он еще раз ее подтвердил и заверил меня, что именно Манцур попросил медсестру об урокиназе. По его мнению, она должна была записать это в протокол.
— Что заставило старика использовать урокиназу? — спросил меня Глэтман. Он уже забыл про часы.
— Он работает по привычке, теряет навыки. Использовал урокиназу при бедренно-подколенном шунтировании для растворения остаточных тромбов и просто забыл, что в данном случае имел дело с аневризмой брюшной аорты.
— Ну а Илкади, он же не дурак?
— Илкади позвали уже после того как. Он понятия не имел, что вводилась урокиназа. Анестезиолог дремал, сестры выполняли требования, резиденты тянули крючки — обычная история.
— Марк, а кто был старшим резидентом, может, он что-нибудь объяснит?
— Старшим был Ассад, он обожает Манцура, мечтает только больше оперировать, он не скажет ни слова против Падрино.
— Скорей всего, так, — согласился Сэм. — Послушай, Марк, ты знаешь, что я не гигант, так, средний хирург, у меня самого достаточно проблем и осложнений. Но эта история вызывает отвращение, а Вайнстоун вряд ли поставит вопрос ребром.
Он глубоко вздохнул.
— Что-то нужно делать, но я понятия не имею, что именно.
— Сэм, ты хорошо знаешь, что делать, ты же местный парень, знаешь все ходы и выходы, знаешь кто чем дышит, — ехидно заметил я.
— Я ничего не могу без твоего списка, ты знаешь, о чем я говорю.
— Пока нет, Сэм, сейчас я не могу. Зарплату мне платит Вайнстоун, ты хочешь, чтобы я совершил финансовое самоубийство? Я буду действовать, но не сейчас, еще не время.
— Тогда ладно, — закончил Сэм и решительно сменил тему. — Чем ты занимаешься в выходные, не подстрахуешь меня? Я улетаю на Багамы, надо порадовать мою подружку.
Глэтман подмигнул мне, прежде чем я успел что-либо ответить, он знал, что я отвечу «да».
Беверли, секретарша Вайнстоуна, поджидала меня у дверей моего кабинета с синим компакт-диском в руках. Она носила туфли на высоких каблуках и настолько короткую юбку, что воображению негде было разгуляться. Я знал об эффекте высоких каблуков, но ноги ее мне показались еще длиннее и изящнее, чем раньше. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и надеюсь, мне это удалось. Беверли проследовала за мной в кабинет и уселась по другую сторону стола. Мне нравятся женщины, изображающие недоступность, и она это знала. Однако Беверли не старалась выглядеть такой уж скромной.
— Доктор Зохар, как вы сегодня? — Она провелапо столу рукой с ярко накрашенными ногтями. — Вамнравится?
Эта сучка меня дразнила, я постарался сохранить деловой тон, меня мало волновали ее ногти, что она припасла еще?
— Выглядит великолепно, — ответил я, оценивая ее соблазнительную фигуру. — Вы ждали меня?
— Без особой причины, так, дружеский визит. Вам налить кофе? С молоком и без сахара, как вы любите? Что слышно у нас, какие новости?
Дружеский визит, с чего это вдруг? Насколько помню, я закрывал свой кабинет…
— Нет, спасибо, как ваш друг?
— Брюс просто прелесть! Он великолепный любовник, но мне иногда кажется, что он слишком юн для меня, вы понимаете, о чем я? — произнесла она с очаровательной улыбкой.
«Опасность!»
— Бев, Брюс отличная пара для вас, он вас любит. Мужчины постарше могут быть поопытней, но мы еще и лысые, менее опрятные и, что хуже, часто импотенты. А сейчас я должен извиниться — накопилась куча дел, не забудьте, вы обещали мне кофе.
