Стоит ли им жить? - де Крюи Поль Генри (лучшие книги без регистрации txt) 📗
И если бы в нашей погибельной Америке это было чем-то вроде жертвенного празднества и я стоял бы перед грандиозным погребальным костром, на котором сжигаются все годовые жертвы этого микроба, убивающего больше граждан в цвете лет — от пятнадцати до сорокалетнего возраста, чем всякая иная болезнь…
В праве ли я был бы поинтересоваться загадкой существования туберкулеза, этой главной причины всех смертей?
В праве ли я был бы назвать это не загадкой, а преступлением?
Не должен ли я был бы — если я считаю себя еще человеком — закричать во всеуслышание: убийцу надо остановить!
Вполне естественно желание найти живого виновника этой ужасающей трагедии, этого грандиозного скандала. К этому я и стремлюсь, и виновника искать недалеко. Одним из соучастников этих убийств является не кто иной, как я сам, в качестве гражданина и охраняемого законом собственника в США. Все мы до одного, все граждане, все мужчины и женщины избирательного возраста, ответственны за продолжающийся разбой туберкулеза (ТБ). В последние годы туберкулез вышел за пределы компетенции одних только ученых и врачей. Если бы наши борцы со смертью не открыли больше ничего нового о нем, мы могли бы в какие-нибудь двадцать лет помочь им сделать эту «белую смерть» таким же воспоминанием, как вымершую птицу додо. Этот оригинальный демократизм в борьбе со смертью неожиданно стал возможным в последние несколько лет. Это объясняется широким распространением знаний об этой болезни, открытой пятьдесят лет тому назад, — и то, что нам о ней известно, заставляет нас особенно мобилизоваться. Каждый уличный прохожий знает, не хуже врача, о туберкулезных палочках, о туберкулезной пробе, о рентгеновских лучах (икс-лучах) и кое-что слышал, может быть, об активном способе лечения туберкулеза с помощью простой, но чудесной операции сдавления легких, которые благодаря этому получают покой, отдыхают и сами по себе выздоравливают.
К сожалению, многие из наших видных борцов со смертью сами еще недооценивают значение этой новой научной артиллерии. Они еще ясно не осознали, что можно сделать, если соединить вместе ее разрозненные части и приставить к ней докторов, работников здравоохранения, охотников за микробами, патронажных сестер и, что важнее всего, обыкновенных граждан, всех до одного, начиная от школьных ребят.
Дело, видите ли, в том, что недостаточно какого-нибудь простого всеисцеляющего укола в руку, чтобы освободиться всерьез и надолго от проклятия чахотки. Масса врачей, как и большинство нас, простых смертных, витает еще в облаках по вопросу о белой смерти. Нам нужно хорошенько очистить свои умы от якобы научных, но в действительности сильно устаревших понятий о том, как лечить ее и как от нее предохраняться. Нужно, чтобы ураган фактов выветрил из наших голов эти ложные представления, тогда мы сможем по-настоящему пустить в ход новую, чудесную, жизнеспасительную машину для искоренения туберкулеза основательно и навсегда.
До того как я понял смысл происходившего в Детройте, мое невежество относительно того, что бы я сделал, если бы микроб ТБ начал свою губительную деятельность в моих легких, было безмерным. «Ну что ж тут особенного? Если рано поставить диагноз, если захватить болезнь во-время, — так я думал, так я всем говорил, — то это уже не так страшно».
Но что значит рано в этой коварной, предательской болезни? Ну, скажем, когда я впервые начал покашливать, терять вес, чувствовать беспричинную усталость, понемногу лихорадить, а по ночам потеть и, возможно, замечать чуточку крови в утренней мокроте… достаточно это рано или нет?
Побегу я, скажем, к своему доктору. Он постучит меня молоточком по груди. Многозначительно нахмурится. Важно приложит свои трубки, выслушивая мою грудную клетку со всех сторон. С умным видом он будет вслушиваться в слабые, неясные шорохи, которые вызываются, по его мнению, скрытой работой ТБ-бацилл, начинающих разъедать мое легкое. В заключение он посмотрит на меня внимательно и покачает головой. Он постарается сделать веселое, но в то же время серьезное лицо. С напускной беспечностью станет ободрять и успокаивать меня.
И если я человек со средствами — хотя такие люди редко болеют туберкулезом, — я поспешу уехать в хороший санаторий. А если я беден — что для девятисот тысяч чахоточных более правдоподобно, — я тотчас же запишусь в хвост длиннейшей очереди кандидатов в казенный санаторий и отчаянно буду надеяться попасть туда, прежде чем моя болезнь из стадии, которую доктора называют «ранней», перейдет в форму, которую любой человек сможет назвать запущенной. Я буду ждать, стараясь проводить домашнее «лечение покоем», если только смогу прервать работу или если мой дом хоть немного лучше свиного стойла, в каких живет теперь большая часть туберкулезных. Я буду неподвижно лежать на спине, ожидая, пока очередь в санаторий дойдет до меня, и, дожидаясь падения температуры, буду усердно питаться самыми изысканными блюдами, если моя чековая книжка это позволит, и полной грудью вдыхать свежий воздух, если не живу в атмосфере отработанного автомобильного газа и зловонных испарений современного города.
Вот как в данном случае поступил бы я сам и что вполне одобрил, если бы доктора посоветовали это другим. Увы! До посещения Детройта я не знал, что если доктор выслушал вас стетоскопом и с уверенностью высказался о туберкулезе, то это значит, что крошечные убийцы ТБ произвели уже очень опасные разрушения в легких.
Я не понимал еще, что когда появляются первые определенные симптомы чахотки, то это уже не рано.
И девять докторов из десяти тоже этого не понимают. Их не учили этому ни в медицинских школах, ни в институтах Ослера.
И если бы у меня были, повторяю, эти так называемые ранние симптомы, которые, в действительности, являются поздними, и я пришел бы встревоженный к своему доктору, и он приложил бы трубку к моей груди, внимательно выслушал и не услышал ничего — что бывает часто, когда болезнь уже свирепствует во-всю, — и если бы он весело похлопал меня по спине и сказал: «Ерунда! Все в порядке, Поль. Нечего волноваться!», я не понимал бы еще тогда, что это могло быть моим смертным приговором.
Так погибают теперь тысячи людей благодаря ложным показаниям стетоскопов, так внушается им ложная беспечность, так посылаются они навстречу своей гибели.
Но это было только частицей знаний, которые я почерпнул у детройтских борцов с ТБ. Они показали мне, что, поскольку стетоскопы абсолютно бессильны определить ранний туберкулез, постольку же и прославленное лечение хорошим питанием, свежим воздухом и пребыванием в постели является слабейшим средством защиты против чахотки, если дело дошло уже до появления тех симптомов, которые никогда не бывают ранними.
До того как детройтцы мне все это объяснили, я не имел никакого понятия о дальнейшей судьбе людей с туберкулезными бациллами в мокроте и кавернами в легких.
Какое лечебное действие имеет само по себе пребывание в постели?
Доктор Барнс из санатория Валлум-Лэйк в Род-Айлэнде, до того как самому сделаться жертвой белой смерти, нашел ответ на этот вопрос. Он собрал сведения о продолжительности жизни тысячи четырехсот человек, поступивших в его санаторий в той стадии болезни, когда в легких можно определенно подозревать каверну, а микроскоп показывает туберкулезных микробов в мокроте.
Это было в те времена, когда новый хирургический метод, обеспечивающий покой легкому, только начинал еще применяться в Америке, и мотивом к собиранию этих жутких данных явилось для Барнса подозрение, что одного только пребывания в постели недостаточно.
Он должен был с горечью признать, что жестоко обманулся. Он вспоминал, как многие из них приходили к нему со светлыми надеждами, как он с искренней уверенностью ободрял их, как они под влиянием великолепного постельного режима в Валлум-Лэйке показывали кажущееся улучшение. Многие из них полнели, прибавляли в весе; о да, им теперь стало значительно лучше, большое спасибо, доктор, они хотели бы скорее вернуться домой…
