Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом - Тейлор Джилл Болти
Доктор Янг почтительно спросила меня, не против ли я, если на мне она покажет студентам, как проводят неврологический осмотр, и я согласилась. Как выяснилось, несмотря на то что я сама была нейробиологом, мне не удалось выполнить ни одного ее задания, и доктор Янг ушла от меня не раньше, чем убедилась, что мне от нее больше ничего не нужно. Направляясь к двери, она пожала мне руку, а затем большой палец на ноге. Я чувствовала колоссальное облегчение в связи с тем, что именно ей предстояло меня лечить. Я чувствовала, что она меня понимает.
В то же утро мне должны были сделать ангиограмму, чтобы показать, состояние различных сосудов в мозгу. Нам нужна была очень четкая картина того, какого именно типа кровоизлияние случилось, и ангиограмма была наилучшим способом это выяснить. Хотя мне казалась полным абсурдом возможность того, что меня в моем состоянии будут просить подписывать какую бы то ни было бумагу, подтверждающую мое согласие, я поняла, что порядок есть порядок! В конце концов, как вообще определяется значение формулировки "находясь в здравом уме"?
Худые вести, как известно, не лежат на месте. Молва о моем инсульте быстро пронеслась как по больнице МакЛейна, так и среди членов NAMI. Надо же было такому случиться: самый молодой человек за всю историю NAMI, избранный в совет директоров, оказывается в больнице с инсультом в 37-летнем возрасте!
Двое моих коллег по Банку мозга пришли навестить меня в тот день, пока я была в отделении неврологической интенсивной терапии. Марк и Пэм принесли небольшого плюшевого мишку, и я была признательна им. Хотя я и чувствовала, что поначалу они нервничали, они подарили мне позитивную энергию и сказали: "Ты Джилл, и с тобой все будет в порядке". Эта уверенность в моем полном выздоровлении была для меня бесценной.
К концу второго дня мне удалось накопить в теле достаточно энергии, чтобы поворачиваться с боку на бок, садиться прямо, если мне помогали, на краю кровати, а затем вставать, опираясь на того, кто был рядом. Хотя эти занятия, как выяснилось, и отнимали у меня всю энергию до капли, я делала огромные успехи в физическом отношении.
Правая рука была очень слаба и продолжала болеть, но я могла ею хоть как-то орудовать, пользуясь для этого мышцами плеча.
Энергия моего тела в течение дня то прибывала, то убывала, совершенно иссякая, падая от невысокого уровня до нулевого. Сон позволял немного пополнять ее запасы, и тогда я тратила накопленную энергию, пытаясь что-нибудь делать или о чем-нибудь думать. Когда запасы энергии истощались, мне нужно было снова спать. Я сразу усвоила, что у меня нет постоянного источника энергии, и, когда она вся улетучивалась, я падала без сил. Я поняла, что нужно очень внимательно рассчитывать свои силы. Мне предстояло научиться копить их и восстанавливать во сне.
Под конец второго дня меня навестил Стив, который сообщил, что завтра рано утром в Бостон должна приехать Джи-Джи. Поначалу я не понимала, что значит "Джи-Джи", ведь я забыла даже смысл понятия "мама". Весь вечер, когда я не спала, я пыталась воссоздать этот смысл в памяти, повторяя: "Мама, мама, мама. Джи-Джи, Джи-Джи, Джи-Джи". Я повторяла эти слова, чтобы найти соответствующие папки, открыть их и вспомнить, что это значит. В конце концов я худо-бедно поняла, что такое мама и кто такая Джи-Джи, ― по крайней мере в достаточной степени, чтобы с нетерпением ожидать ее завтрашнего приезда.
Глава 10
День третий: приезд Джи-Джи
Утром третьего дня меня перевели из отделения неврологической интенсивной терапии, и я оказалась в одной палате с очень интересным персонажем. Эта женщина страдала эпилептическими припадками, поэтому врачи обмотали ей голову большим белым полотенцем, от которого во все стороны расходились многочисленные электроды и провода. Провода были подсоединены к разнообразной регистрирующей аппаратуре, установленной вдоль стены в ее половине палаты, и, хотя она могла свободно перемещаться между кроватью, стулом и туалетом, зрелище было еще то! Я уверена, что всем, кто меня навещал, приходило в голову, что она напоминает горгону Медузу. Ей было скучно, и она всякий раз заговаривала со всеми, кто ко мне заходил. Мне же в свою очередь отчаянно хотелось тишины и чтобы внешних раздражителей было как можно меньше. Шум телевизора из ее половины палаты причинял мне боль и высасывал энергию. Я полагала, что эти условия были прямой противоположностью тем, которые способствовали моему излечению.
То утро выдалось бурным. Уже прибыли мои коллеги Франсин и Стив, и несколько врачей непрерывно суетились вокруг меня. Результатом их суеты стала ангиограмма, а это означало, что настало время определения плана моего лечения. Я отчетливо помню тот момент, когда из-за угла в мою палату вошла Джи-Джи. Она посмотрела мне прямо в глаза и подошла к койке. Вежливо и спокойно она поздоровалась со всеми, кто был в палате, а затем приподняла простыню, которой я была накрыта, и легла рядом со мной. Она сразу обвила меня руками, и я вся растаяла, прижавшись к ней как ребенок. Это был поразительный эпизод моей жизни. Она каким-то чутьем поняла, что я больше не та ее дочь, которая была гарвардским ученым, а снова новорожденный младенец. Она говорит, что любая мать на ее месте поступила бы так же, но я не уверена. Первое и главное, в чем мне повезло в жизни, ― родиться ее дочерью. И теперь мне снова удивительно повезло родиться у нее вновь.
Окутанной материнской любовью, мне решительно все нравилось. Мама была доброй и ласковой, хотя и встревоженной, но в целом она была очень мила. Ни с чем не сравнимое ощущение, ведь ничего больше и пожелать нельзя! Мне ввели катетеры, чтобы не нужно было вставать с постели, а теперь эта милейшая женщина вошла в мою жизнь и окружила своей любовью!
А затем начался консилиум. Все познакомились, результаты были на руках, ключевые игроки стояли по местам. Доктор Янг задала тон консилиума, обратившись непосредственно ко мне, как будто я понимала, что она говорит. Мне было очень приятно, что она обратилась не к другим, а прежде всего именно ко мне. Она начала с того, что представила доктора Кристофера Огилви ― нейрохирурга, специализирующегося на артериовенозных мальформациях (АВМ). Доктор Огилви объяснил, что ангиограмма подтвердила наличие у меня в мозгу АВМ ― врожденной мальформации, из-за которой и случилось кровоизлияние. У меня не раз бывали приступы мигрени, которые никак не удавалось снять лекарствами от головной боли. Как выяснилось, врачи и раньше предполагали, что это вовсе не мигрень, а небольшие кровотечения, которые повторялись из года в год.
Я не понимала многого из того, что говорилось во время этого совещания, но сосредоточилась на вещах, передававшихся на невербальном уровне. Выражения лиц, интонации, положение тел во время обмена информацией ― все это было мне интересно. Забавно: меня в некотором роде утешало, что тяжесть моего положения действительно требовала всей этой суеты. Никому не захочется, чтобы такая суматоха поднялась только ради того, чтобы узнать, что ее причиной оказался, например, вовсе не инфаркт, а просто скопление газов.
Когда доктор Огилви описывал проблему с кровеносными сосудами у меня в мозгу, атмосфера в комнате была напряженной. Когда он предложил сделать трепанацию черепа, чтобы удалить остатки АВМ и сгусток свернувшейся крови размером с мяч для гольфа, Джи-Джи не на шутку встревожилась, и ее волнение нельзя было не заметить. Тогда доктор Огилви объяснил, что, если не удалить АВМ хирургическим путем, у меня с большой вероятностью может произойти новое кровоизлияние, и не исключено, что в следующий раз повезет меньше, а помощь не будет оказана своевременно.
