Реанимация Записки врача - Найдин Владимир Львович (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Эффект от этих тренировок был невелик — самостоятельно ходить он все равно не мог. Я посоветовал прекратить эти изнурительные «болтанки». Он послушался и окончательно стал «колясочником». Однако попытки «накачать» мышцы рук-ног-туловища не оставил и по многу часов упражнялся.
В это время появились в специальных журналах статьи о спинальниках, которые изнуряют себя подобными тренировками. В результате возникает опаснейший синдром — миокардиодист- рофия, а проще говоря, по-русски — истощение сердечной мышцы. Это очень опасно для жизни. В моей практике тоже появились подобные случаи. Я стал его попугивать. Он хмурился, но продолжал свои самоистязания. Надеялся подняться еще хоть на одну ступеньку. «На ступень прогресса, мать его за ногу!» — возглашал Валентин, утираясь огромным махровым полотенцем, которое жена несколько раз за день заменяла на сухое.
Часто приходила дочка, она жила неподалеку с бабушкой и дедушкой. Ее кормили чем-нибудь вкусным, а потом они с отцом занимались арифметикой. Она ловко решала задачки, раскалывала «как орешки», Валя радовался и гордился. Потом они играли в «угадайку» — Валя закрывал глаза, а Оля сгибала и разгибала отцовские пальцы на ноге и требовала ответа. «Вверх или вниз?» — строго вопрошала она. Его умиляла строгость тона, но он почти всегда ошибался: чувствительность так и не восстанавливалась. А главное, гасла надежда на восстановление. Время-то уходило!
По своему характеру он был человеком упорным, настойчивым, даже жестким, но с большой долей самокритичности и абсолютно лишенным чувства какой-то своей исключительности. Трезво смотрел на всю ситуацию и на свои ограниченные возможности.
Это его выгодно отличало от «птичников-отличников», о которых уже была речь. Те умельцы бодро и неистощимо упражняли те мышцы, которые уже и так восстановились. А слабые, полупарализованные мускулы оставались заброшенными. Я однажды с таким спинальником поговорил — откровенно и нелицеприятно: «Упражняйте те мышцы, которые ослаблены, а восстановленные мускулы и так достаточно хороши. Поменяйте акцент и вектор занятий!» Научно так поговорил. Он когда-то был врачом, правда, санитарным. Однажды неудачно прыгнул с доморощенного трамплина, приземлился попой на пенек и стал спинальником, но повреждение было не фатальным, и он быстро выбился в отличники. Хотел всех остальных дураков учить жизни. На мои слова окрысился: «Это я — я сам вылечил себя. Постепенно подтяну и остальные участки. Что же я, зря столько мучился?» Такому человеку доказывать, что мышцы и так бы восстановились? Ревизовать все эти месяцы и годы напряженных упражнений? На это я не решился. И он тоже всячески избегал продолжения неприятного «ревизионного» разбирательства.
С Валей можно было все это легко обсуждать, он был открыт для «конструктивной критики» (как модно говорилось). Но вот остановить его многочасовой изнурительный труд я никак не мог. Он гнул свою, только ему ведомую линию. «Он не отступит, — говорила Ольга Афанасьевна, — с детства упертый, как грецкий орех. Скорее расколется, чем сомнется. Отец у нас такой был. Из-за этого много неприятностей терпел. Да и я тоже особа неуступчивая. Но за его здоровье волнуюсь… Очень он бледный становится после занятий. И голова болит. Давление скачет».
Я назначил ему какие-то сердечные лекарства. Но он их принимал нерегулярно, от случая к случаю. Я его поругивал, но сам точно так же лечился — безалаберно. Хотя «сердечные» проблемы у меня уже тоже появились — время-то шло, а здоровья не прибавлялось. Я и сейчас так же лечусь, по той же системе. Как попало.
Я ему был уже не очень нужен и стал бывать гораздо реже — работа, заботы, дети, другие больные. Изредка перезванивались, но говорили чаще на отвлеченные темы.
Потом как-то внезапно умерла Ольга Афанасьевна. Сердце не выдержало. Для него это был смертельный удар. И вскоре он тоже умер. Тоже сердце. И тоже не выдержало этого изнурительного и беспощадного самоистязания. Незадолго до смерти он мне сказал: «Эх, Львович, если бы я тогда знал, как пройдут эти годы, я бы попросил друзей отключить этот чертов дыхательный аппарат. Чик — и все, готово, и все мучения, которые меня ждали впереди, остались бы позади или вообще бы не состоялись!» Что я ему мог ответить? Как возразить? Сильный он был человек, трагическая личность. Незаурядная. Достойная подражания. Во мне он глубоко живет, и память моя к нему часто возвращается. Особенно когда мне трудно.
Держи дистанцию
Он лежал в ванне, закрыв глаза, серьезный, как йог, натурально голый, но в офицерской фуражке с высокой тульей. Фуражка была с силой натянута на уши, которые изрядно посинели. Правда, они могли посинеть и от холода: вода-то давно остыла.
«Вот, — с плачем объясняла жена Лидка, — пришел ночью пьяный и который час уже так лежит. Соседям в ванную нужно, а он не вылезает, всех отгоняет и ругается. Может, хоть вы его образумите? Перед соседями стыдно».
Да-с, визит к моему подопечному Севке Володину получился необычным. Понедельник, раннее утро, огромная коммуналка на задворках Тверской, соседи ползают злые, как мухи. На работу надо, а этот разлегся без трусов. Перед бабами неудобно, хотя там смотреть-то особенно не на что: от холодной воды все срамные части скукожились до нуля. Но он все-таки подполковник танковых войск, да еще кандидат физико-математических наук, и в таком непотребном виде. Кошмар!
Я давно занимаюсь этим индивидом, уже несколько лет. Однажды кто-то из моих коллег попросил приехать на консультацию в госпиталь Бурденко, в Лефортово. Пациент перенес клещевой энцефалит. Гадкая болезнь. Таежный клещ кусает человека где-то на Урале, в тайге, на привале, в кустах, например. Когда он присел покакать. Попа-то голая. В этот момент клещ кусает и прямо ввинчивается в этот теплый желанный объект. И привет. Несколько дней все нормально, никаких признаков, и вдруг… Турист, геолог, охотник возвращается на базу или даже домой, на радостях ничего не замечает, только чуть температурит, думает, что слегка простыл. Пьет водку, аспирин. Потом — и то, и другое. Но энцефалитный вирус уже бурно размножается, крепнет от часа к часу, плюет и на аспирин, и на водку, поселяется в мозгу и «выстреливает». Да так, что мало не покажется.
Этот вирус такой же сноб, как и вирус полиомиелита, развивается в своих излюбленных местах — в двигательных центрах головного и спинного мозга, там он начинает свою разрушительную работу.
У человека наступает паралич шеи, рук, верхней части грудной клетки. Ноги и голова остаются сохранными, он может ходить, думать, разговаривать. Но этой сохранной голове не на чем держаться. Шея так слаба, что голова падает вперед, назад, вбок. Куда угодно. Поэтому ее приходится держать на подушке или в головодержателе. Руки — тоже не лучше. Пальцы еще кое-как шевелятся, но лопатки и мышцы спины совершенно не держат, поднять руки вперед или вверх невозможно, нет опоры для них. Лопатки, как два треугольных крыла, нелепо оттопыриваются, и толку от них мало.
Человек становится инвалидом. Лечить это нечем, только сложной специальной гимнастикой. Потому меня и пригласили. Посчитали меня специалистом в этой области. Ну, раз посчитали, я и поехал.
Смотрю, человек пытается сидеть, обложен подушками, перед ним прикроватный столик, на нем тарелка супа. Он прикрепил ложку к своим пальцам обычными канцелярскими резиночками и пытается самостоятельно кушать. Получается плохо. Как только он наклоняет голову ближе к тарелке, она плюхается в эту тарелку. Кошмарное зрелище. Санитарка вынимает голову, обтирает лицо и быстро впихивает в него несколько ложек супа. Но он упорно мотает головой и снова пытается поесть самостоятельно. «Упертый какой, — ворчит нянечка, — в прошлый раз чуть в горячих щах не утоп».
Больной отвечает хриплым баском: «Главное, чтоб суп в уши не заливался, а то тебя не услышу». Все соседи по палате смеются, нянька взвизгивает громче всех. Полуживой человек, но с юмором. Вызывает уважение.
