Об истерии - Кречмер Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Вся сцена представляет нечто до того вполне типическое для всякого, кто был раньше военным терапевтом, что даже при одном воспоминании о ней он начинает испытывать скуку. Каким образом могут нам наскучить настолько поразительные вещи? «Внушение» – говорит военный терапевт – «истерически – измененное состояние сознания».
И заклейменное этими двумя старыми клеймами все это отбрасывается, как что – то ненужное. Но разве, в самом деле, сделано какое – либо серьезное наблюдение или сказано что-нибудь этим туманным заключением: «измененное состояние сознания». Как – будто бы не всякое сознание изменилось бы, сузилось и затуманилось под влиянием драматических напряжений и аффектов. Конечно, ухватимся лучше за то, что сам пациент нам подставляет в каждой мышце своего тела, в каждом волокне своего напряженного лица, о чем он громко кричит нам: он не хочет. «Скверный парень!» – прибавляет тотчас же военный терапевт. Но оставим мораль в покое. А если нам всетаки хочется прилепить к нему уже принятое суждение, то вернемся сразу же к самому древнему и самому достойному: образ одержимого, в котором сидит его демон, который рвет его и дергает, бьется, вздымается и покидает его одним внезапным толчком, – этот образ самый лучший; он плод наблюдения наивными глазами, но он вполне правилен. Две воли, обитающие в одном теле, и претендующие обе на право распоряжения им: одна естественная, но бессильная воля, отвечающая настоящей личности одержимого и просящая терапевта о помощи в борьбе с другой волей, с «демоном», которая властвует над его телом из глубины его души. Это «комплекс», который из бессознательного распоряжается истериком, говорили мы на современном языке. Но поскольку мы под бессознательным не представляем ничего, кроме туманного поля, и под комплексом персонифицированного маленького кобольда, чинящего безобразия, мы не далеко ушли от мифологии и от облеченного в телесную оболочку демона наивных воззрений.
Для нас не остается выбора: попробуем отрешиться от морали и от теологии; но отрешимся также на какие-нибудь полчаса и от Freud'a и Janet; представим себе, будто мы никогда еще не слышали ни одной теории и ни одного слова об истерии и постараемся не представлять себе ничего, кроме самих фактов в их чистой эмпирии, ничего кроме виденного нами, слышанного и осязаемого. И если мы начнем строить так с самого низа, то мы сможем сказать следующее по поводу только – что описанного денщика.
В самом деле: у этого человека две воли. Одна – ищущая исцеления; ее намерения честны, и она существует на самом деле; но она поверхностна и бессильна. И вторая воля, противящаяся исцелению; она крайне сильна и упруга, и она властвует, как неограниченный владыка, над двигательной сферой тела. Оба эти волевые направления резко друг от друга отграничены и отделены. Возникают ограниченные во времени душевные фазы, когда в предыдущую минуту он только – что еще хотел, а в следующую он решительно не хочет. От одного к другому не перекинуто даже маленького мостика. И тот же контраст, который проявляется в последовательном чередовании сцен лечения, существует одновременно в картине симптомов до лечения. Лицо и честный тон голоса говорили языком воли, которую изобличали во лжи забавные искривления ног.
Но дело идет не только о двух различных направлениях, но и о двух различных видах воли. И в этом как раз центральное место проблемы. Тот вид воли, при помощи которого наш пациент противится своему исцелению, обнаруживает совсем иную структуру в качественно – психологическом отношении, чем тот, которым он его домогается.
Рассмотрим этого человека таким, как он пришел на лечебный пункт. Долго и с большим усердием таскался он повсюду со своим расстройством походки; и когда пришел приказ о явке для лечения, он разобрался, несомненно, во всех за и против. Он знал, что, благодаря терапевтическому успеху, он потеряет свою пенсию. Но, с другой стороны, его должна была привлекать перспектива вернуться после этого уже не калекой, но молодым, здоровым человеком с хорошим и естественным наружным видом, – вернуться к своей работе и удовольствиям. В этом соперничестве мотивов перевес оказался на стороне его здорового чувства; и вот случилось так, что он пришел – что касается поверхности его души – с твердым намерением добровольно дать себя излечить. Это намерение сказывалось в выражении его лица, в тоне его голоса; в беседе с врачом он допускал воздействие на себя и подкрепление разумными доводами и доказательствами. Одним словом, его поведение вполне отвечало нормальной целевой воле, возникшей из мотивов.
Совсем в ином роде оказался второй волевой компонент, поскольку он проявился во время сцены лечения. Эта воля производит по отношению ко всей личности впечатление инородного тела. Она слепа, без воспоминания о своем прошлом, без просвета в свое будущее; она сократилась до размера точки, уменьшилась до актуальной секунды: характер ее реакций определяется ничем иным, как впечатлением именно этой секунды, совершенно безразлично, противоречит ли она предыдущей или последующей. На нее невозможно воздействовать убеждением, упражнением или разумными доводами; они ее даже не задевают, их не слышно, они для нее пустое место. Зато воздействуют совсем другие вещи: короткая громкая команда, например, или внезапный удар, боль, следовательно, элементарные психические раздражения или агенты наполовину психические, обладающие еще сильным чувственным компонентом (напр., акустическим или болевым), и стоящие, таким образом, на границе между настойчивым телесным раздражением органов чувств и примитивным приказом.
Следовательно, в кратких словах: та первая воля возникает из мотивов, эта вторая реагирует на раздражения.
Во – вторых: та, первая воля не есть, как мы уже видели, что – либо отличное от личности; это скорее сама личность, взятая с определенной стороны; в средней величине, выведенной из ее отдельных решений, отражается общая жизненная цель, отдельное решение укладывается по направлению господствующей тенденции общего характера, из которого она и возникает, благодаря уравновешенной игре сложных смешений мотивов. А так как линия жизни взрослого и полноценного человека обладает твердым и прямым курсом, то и все его повседневные отдельные решения ложатся с небольшими лишь колебаниями вдоль этой прямой линии.
Совсем иначе выглядит тот второй способ хотеть, с которым мы познакомились во время сеанса лечения. Эта воля не шла твердым курсом к заранее намеченной воле. Напротив того, она поддавалась целиком то в одну, то в другую сторону в зависимости от наступающего раздражения момента. Сеансы так – называемого активного лечения истерии проходят в тяжелых случаях типически, по резко зигзагообразному курсу, в виде своеобразного метания толчками то взад, то вперед, от слепого послушания к упорному сопротивлению, от негативизма к автоматизму на приказ. Каждое отдельное движение истерика приходится терапевту вначале у пациента отвоевывать, пользуясь минутным успехом в борьбе между внезапным отливом и резким толчкообразным новым приливом волевой энергии.
Следовательно, если целевая воля прямолинейна [23], то этот второй волевой тип антагонистичен по своему строению. Если при целевой воле из мотивов взаимно – противоположного направления вырастает известная равнодействующая, то при этом волевом типе противоположно направленные раздражения бросают стрелку то к одному, то к другому крайнему полюсу шкалы.
Далее. Дело идет не просто о гладких отклонениях к антагонистическим полюсам; выражаются они не той мягкой закругленной линией, которая свойственна целевой воле, если там решение по необходимости переводится в другое, диаметрально – противоположное. Вместо того, этот волевой тип дает своеобразную, причудливую кривую, по которой он и может быть распознан всюду, где он обнаруживается. Дело в том, что раздражение дает здесь реакцию не только крайне одностороннюю, но с совершенно нецелесообразной тратой сил и притом такую, которая может надолго пережить самое раздражение. Если я, например, обращусь к пациенту во время лечения с каким – нибудь коротким приказом, то последний может у него вызвать чудовищный протест, дикое, длящееся минутами сопротивление, сопровождающееся напряжением всей мускулатуры тела; в силе этого сопротивления, в его большой продолжительности нет никакого соответствия со степенью полученного раздражения. Эти волевые судороги доставляют множество затруднений при лечении. Часто оказываемся мы в таком положении, когда отданное приказание мало или вовсе не трогает пациента, потому что его воля находится еще в тетанусе от предыдущего раздражения. Все это вещи, которые можно увидеть и установить чисто – эмпирическим образом на лечебном столе. Невероятная трата волевой энергии и мышечной силы приводят под конец сеанса к проливному поту и тяжелому утомлению, красноречиво говорящим об этом совсем неэкономном и необузданном способе волевой функции.
23
Прямолинейна, поскольку дело касается равнодействующей волевых решений. Задаток мотивов антагонистичен и здесь.