Сердце хирурга - Углов Федор Григорьевич (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Я понимаю коллег, которые не берутся за новые и сложные операции, зная, что условий для этого пока нет. Ведь штаты, снабжение не рассчитаешь на обслуживание подобных больных. А на одном энтузиазме, без реальной поддержки воз в гору тащить тяжело. Но когда мы получали отличный результат — это было, нам вознаграждением за все переживания и часто нечеловеческий труд!..
За свою многолетнюю врачебную деятельность я, несомненно, ошибался и в объеме операции, и в показаниях к ней. Мог переоценить и свои силы, и силы больного, и тем причинить ему непоправимый вред. Одно несомненно, что к любой, самой незначительной по объему и характеру операции относился со всей серьезностью, не забывая правила, что в хирургии нет мелочей, пустяков. К каждой операции надо готовиться со всей тщательностью, помня, что «большая подготовка — малая операция; малая подготовка — большая операция». Эти положения усвоены мною в самом начале хирургической учебы, закреплены собственным опытом, и я никогда их не нарушаю.
Работа хирурга такова, что даже при строгом соблюдении всех правил, добросовестном и даже самозабвенном отношении к делу, могут быть несчастья, за которые хирург расплачивается дорогой ценой тяжелых переживаний, бессонных ночей и, в конечном итоге, глубоких рубцов на собственном сердце.
Я удалял больному легкое, пораженное раковой опухолью. Были большие технические трудности, и, когда обвел лигатуру вокруг легочной артерии, не мог ее завязать сам, так как одна моя рука была занята. Попросил сделать это своего ассистента — опытного хирурга. После прошивания второй лигатуры он опять завязал нитку.
Завязывание нитки на крупном сосуде — один из самых ответственных моментов операции, и, как правило, я завязываю сам, доверяя лишь в исключительных случаях очень опытным ассистентам. Обычно после того, как ассистент завяжет первый узел, я беру у него концы нитей и, проверив прочность узла, затягиваю его до нужной крепости. Так делаю потому, что при перевязке крупного сосуда можно или несколько не дотянуть узел, тогда лигатура соскользнет, или перетянуть и тем самым перерезать стенку сосуда. В том и другом случае исход один: мощное кровотечение и нередко печальный исход. Но здесь, подчеркиваю, у меня рука была занята, и, кроме того, надеялся на опытность ассистента...
Операцию закончили, удалив все легкое и произведя обработку бронха. Когда рана грудной клетки была уже зашита и я, сняв перчатки, выходил из операционной, наркотизатор вдруг заметил, что больной побледнел, зрачки его расширились и пульс перестал определяться.
Кровотечение в плевральную полость! Раскрыли рану. А там уже все заполнено кровью! Оказалось, соскользнула лигатура, завязанная ассистентом. Сердце и сосуды в короткий срок были обескровлены. Наступила остановка сердца. Нам с большим трудом удалось восстановить его работу.
Была допущена, казалось бы, небольшая ошибка: ассистент не дотянул нитку, может быть, на один-два миллиметра. Для близких умершего, для меня, моего помощника это чуть не стало трагедией.
Возможность тяжелых последствий любой, самой «мелкой» операции наблюдательный хирург может видеть на каждом шагу. Кажется, чего проще удалить бородавку! Есть ли еще операция более пустячная, чем эта? Однако, если к ней отнестись несерьезно, поддаться самонадеянности или нарушить правило иссечения, то один шаг до катастрофы.
...У Нади Н. с детства на коже под правой лопаткой была довольно крупная бородавка, которая часто травмировалась, воспалялась, иногда кровоточила. Она пошла в поликлинику. Там молодой самоуверенный врач, осмотрев девушку, сказал, что операцию надо делать не откладывая. «Две-три минуты, и не будет вашей бородавки».
При этой «простой» операции хирург допустил грубую ошибку. Он сделал разрез так, что его нож прошел совсем рядом с бородавкой, и тем самым нарушил так называемую ростковую зону. Операция как будто была сделана хорошо, и рана через неделю зажила. А еще через три недели вокруг разреза появилось несколько бородавок, а под мышкой образовался целый конгломерат увеличенных лимфатических узлов...
Надю Н. показали мне. При исследовании выяснилось, что эти лимфатические узлы содержат метастазы опухоли. Значит, в момент амбулаторного иссечения бородавка была уже раковой опухолью, и неправильным разрезом хирург спровоцировал ее бурный рост и метастазирование. Я предпринял расширенную операцию, удалив все вновь появившиеся опухоли и метастазы под мышкой одним блоком. Но вскоре они появились в других местах. И менее чем через год Надя умерла от метастазов в мозг...
История хирургии содержит немало трагических ошибок при выполнении таких «обычных» и «простых» операций, как аппендэктомия и грыжесечение. Я однажды разбирал дело хирурга, который при операции по поводу аппендицита поранил подвздошную артерию, в результате чего больной чуть не погиб от кровотечения и потерял ногу. Известна и трагическая ошибка, которую допустил хирург, оперируя ребенка по поводу грыжи.
Конечно, далеко не всегда подобные ошибки — результат невежества или легкомысленного отношения к делу. Они могут быть из-за сложности анатомических взаимоотношений тканей, изменившихся под влиянием патологического процесса. И чем в большем душевном равновесии находится хирург, тем меньше ошибок. Однако редко какой хирург живет спокойно и без трудностей — слишком беспокойна и ответственна его профессия!
Но все эти трудности увеличиваются, когда люди с недобрым сердцем, нередко его коллеги или даже ученики, пишут на него клеветнические письма, от которых ему приходится отбиваться.
Было такое и со мной. Одно утешает, что подобное не миновало выдающихся людей. Даже И. П. Павлов не был обойден клеветниками. Но к чести руководителей, они не стали звонить Ивану Петровичу и создавать комиссий, а послали клеветническое заявление ему самому с просьбой принять меры. Иван Петрович на одной из «сред» зачитал письмо, назвал фамилию клеветника и, обращаясь к нему, сказал: «КАК ЖЕ ЭТО ВЫ?!» И больше к этому вопросу не возвращался.
Операция — благо, поскольку она избавляет человека от мук или дарует ему жизнь. Однако при операциях почти неизбежен какой-то процент смертности. Пусть он не большой. Но он есть! И чем хирург опытнее и внимательнее, тем этот процент будет меньше.
Вопрос вопросов — правильный диагноз. Чем сложнее, опаснее заболевание, тем труднее поставить его точно. А он жизненно необходим! Вот почему врачи применяют самые различные, иногда очень сложные методы диагностики, лишь бы иметь перед операцией наиболее совершенный, твердый диагноз.
Многие наши сложные хирургические методы исследования несут в себе какую-то долю опасности. В их разработке и развитии — много славных страниц самопожертвования со стороны пионеров этого дела. Так, чтобы добиться тех успехов, что мы сейчас имеем при катетеризации сердца, врачи-экспериментаторы вначале испробовали этот метод на себе, доказывая его эффективность.., Постепенно, совершенствуясь, он действительно стал почти безопасным. Однако опять же «почти»! И задача каждого исследователя — исключить это «почти».
Один хирург, потеряв ребенка при катетеризации, спокойно сказал:
— Неприятно... Однако на столько-то исследований мы потеряли столько-то больных. Законный процент!
Я взорвался... Меня всегда глубоко возмущает такая философия. Этакий взгляд со стороны!
— Если бы в результате исследования погиб ваш собственный ребенок, считали бы, что тут законный процент?! — сказал я тому хирургу. — Остались бы так чудовищно спокойны? Сомневаюсь!..
Это тот самый случай, когда хирург относится к больному как к материалу. Душевная черствость, скудость чувств...
Хирургическая профессия исключительно сложна и специфична. Она требует от хирурга высокого гуманизма и чуткости не только в делах, но и в словах. Поэтому, обращаясь к молодым людям, раздумывающим о профессии для себя, я говорю: «Если у Вас жестокое сердце, если не чувствуете сострадания к больным — не идите в хирургию! Ибо здесь должны работать люди с повышенной отзывчивостью на человеческое горе!»,
