Портреты гомеопатических препаратов (часть 1) - Култер Кэтрин Р. (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Следовательно, когда бы ни возникало у врача желание закричать пациенту: «Перестаньте рассказывать мне столько о вещах, о которых я не хочу знать!» или «Избавьте меня, я вас прошу, от этих ученых объяснений!», он должен подумать о том, чтобы прописать пациенту Sulphur.
Часто при повторном посещении врача такой пациент меняется, и его объяснения уже не звучат как текст из медицинского учебника, позволяя врачу задавать вопросы по-своему, его разговор становится более тактичным. Неоднократно врачи признавались после такого повторного визита: «Я бы никогда этому не поверил! Когда в прошлый раз он перечислял свои симптомы, это звучало как чтение еженедельного расписания поездов между Вашингтоном и Нью-Йорком — в них не было жизни, одни только факты. А теперь в том, что он говорит, звучат человеческие чувства и интерес!» Вообще, в рассказе Sulphur часто не хватает красок человечности, указывающих на то, что чрезмерное развитие интеллекта у такой личности идёт за счет нехватки эмоций.
Нехватка чувствительности у Sulphur изображена, карикатурно в одном из коротких рассказов Снупи: «Моя любовь к тебе, — говорит он своей возлюбленной, — так высока, как Эверест, который поднимается на высоту 32000 футов. Моя любовь к тебе глубже, чем Марианская впадина, глубина которой составляет 12000 футов. Моя любовь к тебе шире, чем сибирские степи, которые протянулись в ширину на 3000 миль.» На последнем рисунке видим Снупи, который комментирует с разочарованным взглядом: «По сути, герой — совершенная зануда».
При возможности Arsenicum album так же долго рассказывает о своём заболевании, приводя шаг за шагом отчет об истории своего заболевания и его природе с множеством научных подробностей, как и Sulphur. По манере рассказывать о своей болезни эти два средства часто перекрывают одно другое, особенно у мужчин. Оба любят рассказывать со всеми подробностями то, что они прочитали о своей собственной болезни (а они обычно читают очень много), и то, что им сказали или не сказали те многочисленные доктора, у которых они консультировались, а также о всех лечениях и лекарствах, принятых ими. Но Sulphur, если можно так выразиться, — это «педантичный Arsenicum album», а Arsenicum album — это «более назойливый Sulphur». На физическом уровне Sulphur и Arsenicum album прекрасно дополняют друг друга и могут применяться, взаимозаменяя друг друга, при многих заболеваниях (см. «Лекции» Кента и Борланда).
Как педантичность, значимость и утомительность зачастую характеризуют манеру изложения мыслей Sulphur, так в то же время характеризует её и широта взглядов. Многие из самых глубоких и разносторонних умов мира были Sulphur, и они создали ученые труды мирового значения и уровня. Исходя логически из того, что одна умная мысль или представление могут определять или контролировать все человеческие знания, сильный интеллект использует энциклопедический подход к организации знаний, овладению широкими теоретическими познаниями и внедрению их во всеохватные системы таким образом, каким мало какой конституциональный тип даже пытается помыслить.
Массивы кратко изложенных фактов и исчерпывающие к ним комментарии, такие как в Талмуде, принадлежат Sulphur как по понятиям, так и по стилю изложения, как мы помним; и Фома Аквинский, чья Сумма Теологика внесла порядок в мысли и придала нравственное направление в прежде хаотичную область теологических размышлений, является ярким примером работы этого типа интеллекта. Методическое придание интеллектуального направления моральным и эмоциональным вопросам веры и спасения, классификация относительно того, где кто находится в глазах Господа, и каков порядок мира являются классической антитезой изображению апокалипсической природы милосердия и веры, сделанному св. Августином (который был Lachesis) в его «Признаниях». «Капитал» Карла Маркса, который так глубоко повлиял на ход истории и который, однако, так редко читается полностью до конца (поскольку является слишком квинтэссенцией описаний Sulphur для обычного восприятия), — это ещё одна работа, типичная для Sulphur.
Автор и ученый восемнадцатого столетия Самюэль Джонсон представляет собой самую наглядную картину (почти карикатуру) представителя данного конституционального типа. Это был физически крупный, с красным лицом, потеющий, «вонючий, как хорек», человек с грязной золотушной кожей и немытыми, нечесанными волосами, такими же непокорными, как и его необычный характер. Он любил поесть, ел жадно и имел ужасные манеры за столом (зачастую запихивая огромные количества пищи себе в рот прямо двумя руками) Он любил спорить, держал себя с чувством собственного превосходства, был чрезмерно самоуверен, временами до оскорбительной степени.
Он был женат на глупой, вульгарной, непривлекательной и пустой женщине, которую считал самым красивым и очаровательным существом в мире. И в то время, как этот факт приводил в сильное замешательство его современников и биографов, с гомеопатической точки зрения это объясняется склонностью Sulphur «видеть красивым то, что красивым не является» по той простой причине, что он воспринимает красивым всё, чем владеет.
Он был учёным с выдающимися талантами, имел репутацию человека, который «прочёл больше книг, чем кто-либо из живущих на земле людей» (Адам Смит), и был плодовитым автором во многих жанрах: поэзии, биографиях, эссе, молитвах, медитациях, описаниях путешествий, коротких рассказах, афоризмах и других литературных произведениях. Он был также блестящим рассказчиком (его устные рассказы впоследствии записаны Восуэллом). В своё время он приобрел наибольшую известность как лексикограф и составитель большого «Словаря» (собирание, классификация и этимологическое толкование слов — это занятие, глубоко родственное для натуры Sulphur), его описания и дидактические изречения демонстрируют чётко выраженные нравоучительные, почти помпезные черты Sulphur («Если человек, проживая жизнь, не приобретает новых знакомых, то вскоре увидит себя одиноким; человек, сударь, должен постоянно поддерживать в хорошем состоянии свои знакомства», «Допустить, чтобы дружба умирала в пренебрежении и молчании, это, безусловно, неразумно. Это добровольный отказ от одного из самых больших удовольствий в нашем печальном существовании»). У него также был выражен «мужской шовинизм» в высокой степени, который является неотъемлемой частью конституции Sulphur у многих мужчин («Мужчине в основном больше нравится, когда у него на столе хороший обед, чем когда жена несёт всякую глупость») и который не слишком-то изменился в течение последних столетий.
По способности понимания теоретических положений и тяге к построению систем представители Sulphur не ограничиваются только философами и теологами. Себастьян Бах, который кроме практически сверхчеловеческой производительности в создании музыкальных произведений сам систематизировал принципы функциональной гармонии и разработал шкалу темпирования для клавишных инструментов, был в значительной степени представителем Sulphur.
Однако для наших целей наилучшей иллюстрацией Sulphur может служить Самюэль Ганеман собственной персоной. При его взрывном характере, который толкал его к противоречиям, и с его умом, постоянно с большой смелостью толкующим провокационные и спорные медицинские представления, он обладал также феноменальной памятью, проявляя великолепные знания ещё не менее, чем на пяти языках, кроме своего родного немецкого (французский, итальянский, английский, латинский и греческий), и если доверять легендам, которые сложились вокруг него, то он был компетентен ещё в нескольких языках. Ещё когда ему было 17 лет, в начале его профессиональной жизни, гонимый из города в город врачами и фармацевтами, он поддерживал свою большую семью тем, что по ночам делал медицинские переводы. Его знания были обширны, а ученость выдающейся в нескольких областях. Он был ведущим химиком своего времени и считался второстепенным автором в создании истории этой науки; возможно, он стал бы одним из известнейших ученых в химии во всем мире, если бы не выбрал гомеопатию. Стиль его письма на немецком языке можно сравнить со стилем Лютера и другими, кто сыграл заметную роль в историческом развитии этого языка. В соответствии с дошедшими до нас сведениями, Ганеман был способен соединять свою практическую работу с обширными литературными работами благодаря тому, что в течение продолжительного периода своей жизни он спал только каждую вторую ночь.
