Публичные лекции о гомеопатии - Бразоль Лев Евгеньевич (книги хорошего качества TXT) 📗
Председатель: А что Вы называете выжидательным?
Доктор Бразоль: Неназначение никаких средств. А сравнение между выжидательным методом и гомеопатическим, произведённым в английских, французких и немецких госпиталях людьми науки и аллопатами, взявшимися за это дело с тем, чтобы опровергнуть гомеопатическое лечение, приводит к тому результату, что гомеопатическое лечение даёт наименьший процент смертности, т. е. меньший, чем при выжидательном лечении, из чего можно заключить, что гомеопатическое лечение не есть бездействующее, а именно активное.
(Рукоплескания).
Доктор Тернер: Я не желаю вдаваться в разбор вопросов гомеопатических и аллопатических, так как большинство публики, здесь присутствующей, незнакомо со многими терминами, которые так щедро употреблял почтенный лектор. Но для того, чтобы доказать вам, что даже программа его заключает в себе некоторые несообразности, я прочту 1-й пункт её: «Гомеопатия есть ничто иное, как сравнительная патология естественных и лекарственных болезней, и в этом смысле представляет истинно научную физиологическую терапию». Мы, врачи, вышедшие из той же школы, как и лектор, т. е. из Военно-Медицинской академии, конечно, будем пользоваться одной и той же терминологией. Под патологией мы разумеем науку о существе самой болезни, а под словом «гомеопатия», как все, слова, кончающиеся на «патия», будем подразумевать науку о лечении болезней. И вот говорят, гомеопатия есть сравнительная патология? Из того, что мы здесь слышали, мы не знаем, что же такое гомеопатия: есть ли она наука о лечении, есть ли она терапия или нет? Мы бы сказали так, что гомеопатия есть ничто иное, как истинно научная физиологическая терапия, основанная на научной патологии. Для нас это было бы понятно, но такое определение в программе я отказываюсь понимать.
Далее, употребляется, например, такое выражение: «патогенез»; почтенный лектор употребляет выражение: «патогенез лекарственных веществ». Под патогенезом мы разумеем способ происхождения болезней, например, патогенез холеры или тифа, — это я понимаю; но патогенез лекарственных веществ я отказываюсь понимать.
Далее, возьмём 10-й пункт, в конце которого читаем: «…что достигается посредством изучения токсикологии, фармакологии и симптоматологии лекарственных веществ» и т. д. Опять-таки: симптоматология есть наука о симптомах, симптоматология всегда связана с болезнями, так что «симптоматология лекарственных веществ» для меня опять нечто тёмное, что я, как врач, отказываюсь понимать. Этим я закончу свои замечания, так как по существу трудно разбирать вопрос — это вопрос чисто специальный.
Доктор Бразоль: Доктор Тернер отказывается понимать смысл выражений: «патогенез лекарственных веществ» и «симптоматология лекарственных веществ», не приводя никаких доводов, отчего он отказывается их понимать. Я говорю и объясняю в своей беседе, что лекарственные вещества имеют способность вызывать в здоровом человеческом организме всевозможные болезненные явления, и подтверждал свои слова примерами. На основании вышесказанного, лекарственные вещества способны вызывать в организме комплекс болезненных симптомов, субъективных и объективных. Следовательно, если можно говорить о симптоматологии холеры, то можно говорить и о симптоматологии мышьяка, т. е. о совокупности тех симптомов, которые мышьяк вызывает в здоровом организме. Под «патогенезом лекарственных веществ» я разумею совокупность тех болезненных явлений, которые вызываются лекарственным веществом в здоровом организме. Патогенетическое действие я рассматриваю как синоним физиологического действия; физиологическое же действие лекарств представляет те болезненные патологические явления, которые лекарства вызывают в здоровом человеческом организме. Следовательно, если я могу говорить о патогенезе холеры или дизентерии, т. е. о болезнетворном действии, положим, коховской «запятой», то я могу с таким же правом говорить и о патогенезе мышьяка и сулемы, т. е. о тех болезнетворных явлениях, которые эти лекарственные вещества вызывают или производят в здоровом человеческом организме; потому что, повторяю, «патогенетическое» и «физиологическое» действие лекарств суть синонимы [13].
(Рукоплескания).
Г. Гольдштейн: Прежде всего, позволю себе сказать, что меня поражает в этой программе странное сочетание слов, но уже не в смысле чисто лексикологическом, а в чисто логическом. Предупреждаю, что я не врач, не специалист этого дела, и отношусь к нему с точки зрения физики. В науке обыкновенно привыкли употреблять такие термины, как «закон» с большой осторожностью. Слово «закон» предполагает не то, как заявлял лектор, что индуктивный закон предполагает такой вывод, который основан на опытах каких бы то ни было. Когда говорят, например, о законе распространения света, говорят о силе света, что она обратно пропорциональна квадратам расстояния, то говорят кое о чем, что подлежит измерению при помощи приборов вполне точных, каждому доступных и могущих быть в руках каждого человека. Поэтому, закон подобия, как некоторое сопоставление слов, доступное и понятное исключительно известной группе людей, не предрешает вопроса о том, насколько это справедливо. Но закон подобия я, прежде всего с точки зрения строгой науки, отрицаю — такого закона не существует [14].
Затем, я хотел бы спросить у лектора следующее: признается ли современной гомеопатией в целости тот величайший ученый, на которого каждый гомеопат считает необходимым ссылаться с первой строки своего произведения. Этот действительно величайший врач — Самуил Ганеман. Признается ли современной гомеопатией, что те принципы — я не говорю детали — которые были выставлены этим знаменитым врачом в его сочинении «Органон», что эти принципы и в настоящее время остались справедливы? Я просил бы д-ра Бразоля дать на этот вопрос категорический ответ: да или нет?
Доктор Бразоль: Дело в том, что патологические и философские теории и воззрения Ганемана, изложенные им в «Органоне», давным-давно опровергнуты наукой и не принимаются современной гомеопатией; таковы, например, его воззрения на псору, сикоз, динамизацию лекарств и т. д. В деятельности Ганемана нужно различать, по крайней мере, три периода, из которых первый период будет приблизительно до 1812 г., затем следует средний период и, наконец, последний, в котором появилось последнее 5-е издание его сочинения «Органон». Воззрения, которые он высказывал в последнее время о патологической теории болезней, в настоящее время научно-образованными врачами не принимаются. Это, впрочем, моё личное мнение, и очень может быть, что не все врачи-гомеопаты согласятся с ним. Я знаю многих врачей, которые привыкли jurare in verba magistri; для них Ганеман есть недосягаемый гений, и они без всякой критики принимают на веру каждое его слово от первого до последнего. Мне же кажется, что в многолетней деятельности Ганемана нужно отличать несколько различных периодов и что многое из сказанного им в конце его жизни в настоящее время не может быть защищаемо и отстаиваемо [15].
Г. Гольдштейн: Итак, выясняется, что между гомеопатами существуют две школы, из которых последователи одной принимают всё, что сказал Ганеман, а последователи другой этого не принимают. Доктор Бразоль принадлежит к числу последних. Тогда, обращаясь к содержанию той лекции, которую мы только что выслушали, я обращаюсь опять-таки с вопросом. Ганеман говорит, что в болезни нет надобности искать причины; для него безразлично, есть ли та или другая причина болезни, лишь бы врач знал симптомы её. Признаёт ли доктор Бразоль это положение [16]?
Доктор Бразоль: Во первых, я не признаю, чтобы Ганеман это высказывал; я должен категорически это отвергнуть и, напротив, утверждаю, что Ганеман везде указывает на необходимость искания причины болезни, так что удаление причины болезни составляет у него главное показание.
