Французский «рыцарский роман» - Михайлов Андрей Дмитриевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Идею новой, упрочивающейся королевской власти нужно было умело вплести в контекст мировой истории, и Генрих II активнейшим образом принялся это делать. Тут пошли в ход и легенды о троянце Брутусе, прародителе британцев, и о короле Артуре, сначала вожде островных кельтов, а затем императоре всего Западного мира. Генрих окружил себя мудрыми советчиками, искусными дипломатами, вдумчивыми и изобретательными историками. Он окружил себя, наконец, поэтами, поставив их творчество на службу своим не только политическим, но— шире — идеологическим целям.
Отметим прежде всего космополитический характер окружения Генриха. Помимо англичан, например Иоанна Сольсберийского, мы находим тут выходца из Западной Франции Петра Блуаского, нормандцев Фому Бекета, Васа, Тома Английского, валлийцев Вальтера Мана и Гираута де Барри, пуатевинца Бенуа де Сент-Мора, француза (т. е. выходца из Иль-де-Франс) Вальтера Шатильонского, наконец, провансальца Бернарта де Вентадорна (который, впрочем, пробыл при анжуйском дворе недолго).* Но дело не только в космополитичиости этого двора (хотя это тоже немаловажное обстоятельство, способствовавшее расцвету рыцарского романа). Мы перечислили, конечно, лишь немногих из входивших в окружение Генриха и его, супруги. Мы сделали вполне определенный отбор. Действительно, все перечисленные нами — первоклассные литераторы: законовед («легист») Бекет, замечательные хронисты и бытописатели Иоанн Сольсберийский, Петр Блуаский, Вальтер Ман, поэты Вас, Тома Английский и Бенуа де Сент-Мор, поэт-латинист Вальтер Шатильонский, этнограф Гираут де Барри. К ним можно было бы добавить еще многих — ученых, правоведов, политиков или поэта-сатирика Нигела Верекера. Космополитический характер литературного окружения Генриха II способствовал взаимообогащению различных культурных традиций, которые как раз здесь столь счастливым образом соприкоснулись.
Итак, литературные интересы если и не доминировали при этом дворе, то занимали при нем очень значительное место. По свидетельству хронистов, Генрих любил литературу с юных лет. Один из них, Петр Блуаский, оставил очень интересную характеристику молодого короля, где он, в частности, писал: «Когда он не держит в руке лук или меч, он находится в совете или занят чтением. Нет человека более остроумного и красноречивого, и, когда он может освободиться от своих забот, он любит спорить с учеными» [29]. Генрих бегло читал по-латыни, понимал по-провансальски и по-итальянски. Его родным языком был, естественно, французский. Английского языка он не знал.
Таким образом, если французский рыцарский роман и сложился при английском королевском дворе, в этом нет ничего парадоксального: этот двор не только по языку и по вкусам, но даже территориально был французским. И Генрих, и его сын Ричард Львиное Сердце большую часть жизни провели в своих заморских владениях, т. е. во Франции. Что касается королевы Альеноры, то она подолгу живала у себя в Пуатье, где постоянно была окружена поэтами[30]. В крестовом походе 1147 г., ставшим столь роковым в семейной судьбе Альеноры и Людовика VII, принимал участие и знаменитый трубадур Джауфре Рюдель. Полагают, что одну из песен он посвятил Альеноре. Еще более тесные связи соединяли Генриха II и его жену с самым искренним певцом куртуазной любви Бернартом де Вентадорном. Он посвятил королеве одну песню (№ 33), а Генриху пять (№ 15, 17, 21, 26, 36).
Другие феодальные дворы с ярко выраженными литературными интересами и меценатством, за исключением двора графов Пуатье, где издавна был центр трубадуров, развились несколько позже, под непосредственным влиянием деятельности Генриха II и Альеноры Аквитанской и их литературного окружения. Большую роль в этих дворах играли, между прочим, дочери Альеноры — Мария Шампанская (1145—1198) и Аэлиса Блуа-Шартрская (1149—1183?), а также близкая приятельница Альеноры Эрменгарда Нарбоннская (ум. 1197). Меценатство, покровительство поэтам, прямые заказы им — вот что характеризует эти феодальные дворы и их августейших покровительниц. Мужчины не отставали тут от благородных дам. Таковы были, например, Филипп Фландрский (1142—1191), разделявший любовь к литературе со своей женой Изабеллой Вермандуа (ум. 1182), Тибо Блуаский (ум. 1191), или Бодуэн Генегаузский (1150—1195).
Таким образом, рыцарский роман сложился при северо-французских феодальных дворах в обстановке утончавшейся, рафинировавшейся и конституировавшейся рыцарской культуры, определенной кодификации и закрепления рыцарской морали, отразившейся как в отдельных компонентах придворного этикета, так и во всей системе куртуазных представлений и норм. Они были именно системными, что не устраняло их сложности и противоречивости и даже открытого противоборства разных тенденций, что, как увидим, достаточно ярко отразилось в эволюции куртуазного романа уже на первых порах его существования.
Первый этап развития французского рыцарского романа был коротким и оставил нам не так уж много памятников. Приходится он приблизительно на 50-е годы XII в. Параллельно шла разработка двух тем, точнее двух сюжетных пластов. Оба связаны с переосмыслением истории. История соотносилась с современностью. Современности отыскивались отдаленные истоки. Два персонажа находятся в центре внимания поэтов, как бы соперничая между собой, — Александр Македонский и Артур. Оба трактуются мифологизирование, и эта открытая мифологизация истории (реальной или полулегендарной) заставляет некоторых исследователей выводить первые французские стихотворные обработки повествований об Александре и Артуре за рамки истории романа. Однако подобная точка зрения несомненно ошибочна. В памятниках этого периода действительно еще не было многих существенных признаков романа (индивидуальность подвига, сконцентрированность вокруг одного эпизода и т. п.). Но были важные черты, которые легли затем в основу всех последующих рыцарских романов.
Собственно, в этот начальный период развития французского куртуазного романа речь может идти о четырех основных памятниках. Это «Роман об Александре», «Роман о Бруте» Васа, «Роман о Трое» Бенуа де Сент-Мора и «Роман о Фивах». Точную хронологическую последовательность этих книг установить вряд ли возможно. Лишь Вас датировал свой роман (1155). Остальные этого не сделали. «Роман о Фивах» анонимен. Бенуа де Сент-Мор, по-видимому, работал одновременно с Васом, у «Романа об Александре» слишком много авторов; некоторые из них трудились над бесконечными продолжениями романа еще во времена Кретьена, поэтому в данном случае пас может интересовать лишь начальная дата.
Провансалисты датируют первую, так называемую франко-провансальскую версию «Романа об Александре» 20-ми годами XII в. В наше время эту дату передвинули к началу 30-х годов. От этой версии сохранился лишь отрывок в 105 стихов (восстанавливать первоначальный вариант всей книги на основании немецкой переработки Лампрехта из Трира вряд ли правомерно). Поэма была написана лессами, построенными на ассонансах. Автором этой первой версии был некий Альберик из Бриансона (или Безансона), т. е. уроженец долины Роны и так называемых Провансальских Альп. Сохранившийся отрывок слишком невелик, чтобы судить об утраченном целом. В нем, однако, отчетливо проглядывает воздействие латинских средневековых версий Псевдо-Каллисфена, Юлия Валерия, архипресвитера Льва и т. д.18, с другой же стороны — поэтика жест.
Следующими к теме об Александре Македонском обратились поэты из центральной и северо-западной Франции, развивая идеи, заложенные уже в произведении Альберика, но дополнив их одним существенным моментом. Альберик подробно говорит о системе воспитания молодого принца, который с детства искал общества настоящих рыцарей. В систему этого воспитания входит обучение и языкам, и владению копьем и мечом, и верховой езде; знакомство с литературой и уложениями законов, умение играть на музыкальных инструментах и т. д. Здесь перед нами уже воспитание не сурового воина, героя жест, а феодала как бы новой формации. Этот многозначительный текст, излагающий, конечно, не особенности обучения исторического Александра Македонского, а проецирующий это обучение на феодальную действительность занимает 30 стихов, т. е. почти треть сохранившегося отрывка.
