Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
Впрочем, Толкин вполне всерьез вынашивал идею (пусть даже в конечном счете отказался от нее как от нежизнеспособной) о том, что Благословенный Край в итоге стал Англией, причем Англия в прошлом была тем самым Одиноким островом Тол Эрессэа, Уорик был эльфийским городом Кортирионом, а деревенька Грейт Хейвуд в Стаффордшире, где Толкин провел часть своего армейского отпуска по состоянию здоровья, — Тавробелем, в котором Эриол открыл для себя «утраченные сказания» эльфийской мифологии («Книга утраченных сказаний. Часть I»).
Эта теория, конечно, не могла иметь ничего общего с действительностью. Толкину как минимум было прекрасно известно, что англичане и сами были иммигрантами, прибывшими в Британию (в то время она еще никак не могла называться Англией, то есть землей англов) около пятнадцати веков тому назад. И хотя они, подобно хоббитам в Хоббитании, «сразу же полюбили свой новообретенный край» и забыли о том, что у них когда-то был другой дом, ни один серьезный историк не смог бы допустить вероятность того, что в одном и том же месте людям удалось сохранять преемственность традиций начиная с предков валлийского народа и времен, предшествовавших римским завоеваниям, и до прибытия тех, кого Толкин считал собственными предками. Тем не менее Толкину хотелось придумать мифологию своего народа, которая позволила бы установить связь между современными жителями графств Западного Мидленда и их древними предшественниками и одновременно сохранить то немногое, что осталось от реально существовавших когда-то мифов и легенд.
Одним из наглядных свидетельств того, что именно эту задачу и ставил перед собой Толкин, может послужить использование им слова lays, например в названии «Песни Белерианда» (The Lays of Beleriand). Это слово, которое сегодня звучит непривычно и не имеет четкого общепризнанного значения, в старину, судя по всему, служило для обозначения поэтического произведения. Впрочем, у Толкина на сей счет было иное мнение. Для того чтобы понять, в чем оно заключалось, можно обратиться к другому знаменитому литературному произведению под названием «Песни Древнего Рима», которое веком ранее написал лорд Маколей. Многим доводилось читать как минимум одну из его частей, знаменитую поэму «Гораций» (Horatius), в которой рассказывается о битве Горация на мосту, однако редкий читатель сегодня понимает, какую цель ставил перед собой Маколей при работе над книгой, хотя он достаточно четко поясняет это в предисловии. До выхода в свет работы Маколея (в 1842 году) главным и привычным источником знаний на эту тему оставались труды вроде «Римской истории от основания города» Тита Ливия, которые из века в век изучали школяры. К этим книгам, однако, относились как к простым историям, и даже если у кого-то и возникали сомнения по поводу их достоверности, ни исправить их, ни изучить более ранние источники, которыми наверняка должен был пользоваться сам Ливий, не представлялось возможным (поскольку никаких следов от них давно уже не осталось).
Однако вместе с зарождением в Германии так называемой высокой критики появились и методы (по большей части субъективные, но порой имеющие под собой лингвистическую основу), которые позволяли отделить ранние пласты истории от более поздних, равно как и подлинные древние традиции от их современной имитации. Специалисты пришли к выводу, что в основе масштабных эпических произведений авторства Гомера, Вергилия, Тита Ливия, таких поэм, как «Беовульф», и даже историй Ветхого Завета должны лежать древние дописьменные литературные традиции, которыми и вдохновлялись писатели последующих эпох. И вполне вероятно, что наилучшим отражением этих традиций могли служить короткие поэтические произведения, сочиненные одновременно с воспеваемыми в них событиями или немного позже. Немцы называли эти произведения, которые, по сути, существовали лишь гипотетически, словом Lieder, а англоязычные авторы разделились во мнении: некоторые считали их балладами (ballads), а кто-то именовал их песнями (lays). В Оксфордском словаре английского языка предлагается следующее техническое определение слова lay: «термин, обозначающий народную историческую балладу, подобную тем, которые, по мнению некоторых специалистов, легли в основу поэм Гомера. Некоторые писатели ошибочно используют его для обозначения масштабных эпических поэм, таких как „Песнь о Нибелунгах“ или „Беовульф“».
Судя по оговоркам типа «ошибочно используют» и «по мнению некоторых специалистов», вся эта теория казалась редактору Оксфордского словаря английского языка не слишком убедительной, но зато в нее поверил лорд Маколей. В предисловии к «Песням Древнего Рима» он выдвигает тезис о том, что в Риме, как и в Англии, существовали собственные традиции балладного стихосложения, но, поскольку Рим (как и Англия) подвергся интеллектуальной колонизации со стороны другой культуры, которую образованные классы считали более значимой (в случае с Римом это была культура Греции, а для Англии такой культурой стала французская), его собственные глубинные культурные коды были уничтожены или утрачены.
В Англии и Шотландии (как утверждал Маколей) исконные традиции были частично спасены буквально в последний момент благодаря усилиям таких любителей старины, как Томас Перси и сэр Вальтер Скотт, тогда как Риму повезло гораздо меньше. Тем не менее в Древнем Риме наверняка сочиняли песни, подобные балладам, которые пели жители приграничных районов Англии и Шотландии, и эта «утраченная балладная поэзия римлян» не могла не использоваться авторами вроде Вергилия и Ливия в качестве основы для их эпических произведений и экскурсов в историю. «Цель настоящей работы заключается именно в том, чтобы обратить этот процесс вспять и вновь извлечь на свет божий те образчики поэтического творчества, из которых складываются некоторые наши представления об истории Древнего Рима», — писал Маколей. В его сборник вошла не только поэма «Гораций», но и три других баллады: «Битва у Регилльского озера» (The Battle of the Lake Regillus), «Виргиния» (Virginia) и «Предсказание Каписа» (The Prophecy of Capys).
Описанный процесс представлял определенный интерес еще и потому, что в этих предположительно древних балладах можно было найти некоторые указания на временной период (и это тоже стало возможным благодаря появлению трудов в области «высокой критики»). Немецкие критики демонстрировали чрезвычайную (и, как правило, чрезмерную) проницательность при выявлении анахронизмов в изучаемых ими трудах. Они могли (или думали, что могут) распознать разницу между первоначальным источником, который можно было соотнести с конкретным описываемым в нем историческим событием (так, в случае с «Беовульфом» это была гибель дяди главного героя в битве, состоявшейся в начале VI века), и материалом, добавленным спустя пару веков, таким как, например, содержащиеся в этой поэме многочисленные отсылки к христианству, которые могли появиться только после обращения англичан в христианскую веру. Чрезмерное усердие таких исследователей привело к тому, что они объявили значительную часть «Беовульфа» «фальшивкой». Окончательно искоренить эту весьма прискорбную практику удалось лишь в 1936 году, когда Толкин обнародовал свою лекцию, посвященную «Беовульфу».
Однако у этого подхода были и свои плюсы: в результате люди научились «менять оптику» при прочтении историй и исторических поэм таким образом, чтобы видеть одновременно и описываемое событие, и тот контекст, в котором это описание было сочинено. Маколей использовал этот ретроспективный прием в «Горации» (о чем он прямо говорит в предисловии), добавив очевидно ностальгические сожаления об «ушедших временах былых героев»: это явно указывает на то, что его придуманные древние «песни» были умышленно сконструированы в виде воспоминаний о прошлом. Благодаря этому мы наблюдаем сразу два временных периода: момент самого события и время рассказа о нем. Это отличает произведения Маколея от изложений Вергилия и Тита Ливия, где все эти различия были почти полностью сглажены.
«Предания, летописи и старые поэты, которых Вергилий знал, но использовал только для создания чего-то нового, сгинули навсегда!» — писал Толкин в своих размышлениях на тему «Беовульфа», имея в виду прежде всего необходимость сосредоточиться на «новом» (то есть на поэтическом произведении, дошедшем до наших дней), а не вздыхать о тех гипотетических творениях, которые постигла иная судьба. При этом он, разумеется, сожалел о трагической утере «преданий и летописей» и страстно желал подарить читателю чувство прикосновения к древней истории, за которой маячат отблески других, еще более давних эпох, то есть всего того, что стало предметом теоретических выкладок «высоких критиков» и мистификации лорда Маколея, — того, что Толкин, в свою очередь, как ему казалось, смог разглядеть в таких поэмах, как «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь». Именно стремление воссоздать «особый привкус, атмосферу, ценность», которыми «обладают эти укорененные произведения»[99], заставляло его тратить столько сил и времени на написание разных видов «анналов» на разных языках — воображаемых источников материалов для «Сильмариллиона».
