Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
Получается, «Инклинги» могли проявлять некую терпимость к манихейству: в главе 2 книги II сборника «Просто христианство» Льюис, если можно так сказать, ставит дуализм на второе место после христианства, а потом уже начинает его критиковать, однако Толкину манихейство точно нравилось меньше, чем Льюису. Его очень задело замечание обозревателя литературного приложения к газете «Таймс» о том, что во «Властелине колец» хорошие и плохие просто пытаются уничтожить друг друга, так что между ними не ощущается никакой разницы: «С точки зрения нравственности здесь нечего выбирать» (цитата из письма, опубликованного в приложении к «Таймс» 9 декабря 1955 года, где обозреватель Альфред Дагган обосновывал свою позицию; позднее Толкин переписывался с Дэвидом Массоном, который оспорил именно вопрос (не)сходства добра и зла).
Толкин был более ортодоксальным христианином, чем Льюис, и менее терпимым ко всему, что приближалось к ереси. Тем не менее его воспитание, его вера и обстоятельства того времени позволяли ему остро ощущать глубинное противоречие между взглядами Боэция и манихеев, между авторитетом и опытом, между злом как отсутствием («Тьмой») и злом как силой («Черным Властелином»). Это противоречие в значительной мере определило сюжет «Властелина колец». Оно выражается не только через парадоксы призраков и теней, но и через Кольцо.
Зло и Кольцо
Неоднозначность Кольца показана при одном из первых же его упоминаний, в главе «Тень прошлого», когда Гэндальф попросил Фродо: «Дай-ка мне Кольцо». Фродо снял его с цепочки и «нехотя подал магу. Кольцо оттягивало руку, словно оно — или сам Фродо, или оба вместе — почему-то не хотело, чтобы его коснулся Гэндальф».
Оно или сам Фродо. Может показаться, что не так уж важно, какое из этих объяснений верно, но разница между ними представляет разницу между двумя мировоззрениями, о которых я говорил выше, — боэцианством и манихейством. Если Боэций прав, то зло коренится внутри, произрастая из человеческой греховности и отдаления от Бога. В таком случае Кольцо оттягивает руку из-за того, что Фродо (который, можно сказать, уже находится на самой ранней стадии формирования зависимости) подсознательно не хочет с ним расставаться. Но если и в манихействе есть крупица истины, то зло — это внешняя сила, которая каким-то образом привлекла на свою сторону само Кольцо, не обладающее сознанием. И тогда этот импульс действительно исходит от Кольца, подчиненного воле своего хозяина, который не желает быть узнанным.
Обе эти теории совершенно убедительны. Ранее описана сцена, в которой Бильбо не может себя заставить расстаться с Кольцом — забывает, что оно лежит у него в кармане, злится, когда Гэндальф начинает на него давить, не может принять решение, роняет конверт с Кольцом на пол, — и все читатели понимают, что это не случайности, а проявление собственных неосознанных желаний Бильбо.
Уж этому-то Фрейд нас научил! Однако весь сюжет «Властелина колец» пронизан представлением о том, что Саурон способен навязывать свою волю на расстоянии, приводя в движение силы зла, буквально оживляя Кольценосцев и даже орков. Гэндальф не раз говорит о Кольце как об одушевленном существе, которое предало Исилдура и покинуло Горлума, а в качестве объяснения приводит слова Бильбо о том, что «за ним надо приглядывать, оно бывает меньше и больше… а может вдруг соскользнуть с пальца и пропасть». С самого начала Кольцо предстает, с одной стороны, как некий усилитель движений души, умножающий неосознанные страхи или эгоистичные побуждения своих владельцев, а с другой — как разумное существо со своими собственными устремлениями и возможностями, что соответствует теориям о существовании зла внутри (по мнению Боэция) и вовне (по мнению манихеев).
Позднее эта двойственность проявляется более заметно и становится более значимой. Во «Властелине колец» Фродо надевает Кольцо шесть раз. Первый — в доме Тома Бомбадила. По-видимому, это не считается, поскольку на хозяина, что характерно, Кольцо не действует: Том не становится невидимым, надев его, и по-прежнему видит Фродо, когда его надевает он. Второй раз это происходит в «Гарцующем пони», когда Фродо «вдруг до ужаса захотелось исчезнуть». Разумеется, если бы он при этом надел Кольцо, это был бы его собственный поступок, «правда, захотел он будто не сам, а по чьей-то подсказке». В любом случае «он удержался от искушения». Он произносит речь, поет песню, а потом, падая со стола, где выделывал коленца, обнаруживает, что Кольцо оказалось у него на пальце. Случайно ли? По крайней мере, Фродо придумывает объяснение тому, как это могло получиться. Но в то же время «уж не само ли Кольцо, подумал он, сыграло с ним эту шутку и обнаружило себя по чьему-то желанию или велению?» Правду мы так и не узнаем, и второе объяснение не выглядит особенно правдоподобным. Кто из присутствующих в зале мог выразить такое повеление? Бит Осинник и иже с ним все-таки занимают слишком низкую ступень в иерархии злодеев и слишком невежественны, чтобы отдавать подобные приказы. Совсем иначе дело обстоит на Заверти, где на хоббитов нападают Кольценосцы.
Здесь манихейская концепция проявилась со всей очевидностью. Фродо помнил все предостережения, но «противиться не было сил». Ситуация отличается и от того, что было в Могильниках, где у Фродо мелькнула было мысль воспользоваться Кольцом, чтобы сбежать, но он без труда ее отбросил. На Заверти «он не думал о спасении… он просто принимал необходимость надеть Кольцо». Какое-то время он боролся с этим позывом, но в конце концов сопротивляться стало «невмоготу». Создается впечатление, что волю Фродо сломила более мощная сила — вне всякого сомнения, некое психическое воздействие призраков, на которое намекал Гэндальф. Но с другой стороны, при описании начала нападения (как и сцены в «Гарцующем пони») употребляется слово temptation (искушение)[64]: Фродо испытывает соблазн. Из этого мы понимаем, что, если бы он не устоял перед ним, ситуация развивалась бы совершенно иначе. Позднее Гэндальф сказал, что моргульский клинок не пронзил ему сердце, потому что он «на редкость стойко сопротивлялся». Возможно, он имел в виду, что Фродо увернулся, закричал и ударил Кольценосца мечом, сбив ему прицел в чисто физическом смысле. Но скорее всего, здесь есть и психологический аспект. Клинок действует через подавление воли, и если она не поддается, то его эффективность снижается, хотя он и не теряет силу полностью, как было бы в том случае, если бы зло сводилось только лишь к внутренним искушениям. Гэндальф сохраняет интригу замечанием: «У тебя, по-видимому, особая судьба… или участь… Я уж не говорю про твою храбрость…» Однако в данном случае он явно имеет в виду не одно из двух, а оба фактора — и судьбу, и храбрость. То же можно сказать и о характере Кольца.
На Амон-Ведаре (глава 10 книги II) Фродо надевал Кольцо дважды, оба раза вынужденно: сначала чтобы убежать от Боромира, а потом — чтобы незаметно покинуть Хранителей. При этом в первый раз он увидел Глаз Саурона и понял, что тот его ищет.
Он беззвучно шептал: Не отдам! Не сдамся! — а в беседке звучало: Отдам! Сдамся! <…> А потом в голове у него прозвенело: Сними! Сними же, дуралей, Кольцо!
В крохотном Хранителе противоборствовали две могучие силы. На мгновение они уравновесились, и он потерял сознание. А когда пришел в себя, то почувствовал, что ни Глаза, ни Голоса больше нет: у него снова была свободная воля, и он сорвал с пальца Кольцо — как раз вовремя.
При первом прочтении эта сцена кажется особенно загадочной, хотя ситуация немного проясняется, когда мы узнаем (как говорилось выше), что третий голос принадлежал Гэндальфу, который откуда-то «из заоблачных высей» противился воле «Черного Властелина». Но остальные два голоса — чьи они? Первый, судя по всему, принадлежит «ему самому», то есть Фродо. Второй может быть голосом Кольца — разумного существа, подчиняющегося призыву своего создателя, Саурона, как и всегда. А может быть, это, так сказать, подсознание Фродо, действующее под влиянием некоего стремления к смерти, присущего лично ему и усиленного Кольцом? Ведь, как мы знаем, Кольцо действует именно так. Оно овладевает людьми через их собственные помыслы, будь то жалость, стремление к справедливости, жажда знаний или желание спасти Гондор, и дает им абсолютную власть, которая их абсолютно развращает. Ему нужно что-нибудь, на что можно опереться, но, как говаривал отец Бильбо о драконах, у всякого есть слабое место. Носители Кольца могут «извиваться» между внешними и внутренними силами, но ведь именно так и превращаются в «призраков».
