Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Особым вниманием фольклора пользовался конь, на котором изображен Петр Великий. В северных легендах этот великолепный конь — не персидской породы, но местный, заонежский. С некоторыми сокращениями приводим две легенды.
«В Заонежье у крестьянина вызрел жеребец: копытища с плетену тарелку-чарушу, сам, что стог! Весной, перед пахотой отпустил коня в луга, а он и затерялся. Погоревал, а что станешь делать? Однажды пошел мужик в Питер плотничать. Стоит он, знаешь, на бережке Невы-реки, видит: человек на коне, как гора на горе. Кто таков? Великий Петр, кому и быть. Коня, главно дело, узнал. „Карюшка, Карий“, — зовет. И конь подошел, кижанину голову на плечо положил. „Осударь! — он коня за уздечку берет. — Ведь я при Боге и царе белым днем под ясным солнышком вора поймал“. — „Ну! Что у тебя украли?“ — Петр сердится, гремит, как вешний гром. Не любит воров да пьяниц. — „Коня, на котором твоя милость вершником сидит“. — „Чем докажешь?“ — „На копытах приметная насечка есть“. — „Не я увел. Слуги по усердию. За обиду прости“. — „Мне, конешно, пахать, семью кормить, тебе подати платить. Да ведь и у тебя забота немалая. Россию поднимать. Владей конем!“ Не восемьдесят ли золотых дал Петр за коня? Или сто. Да „спасибо“ впридачу. Побежал мужик в Заонежье с придатком. Мы в Ленинград придем — наперво на площадь идем. Туда, где медный Петр на Карюшке, мужицком коне, сидит. Наш ведь конь-то. Заонежский! — Насечки на копыте ищем. Должны быть».
И вторая северная легенда о коне Петра I: «Петр Великий и весом был великий, нас троих бы он на весах перетянул. Кони его возить не могли: проедет верхом версты две, три на коне — и хоть пешком иди, лошадь устанет, спотыкается, а бежать совсем не может. Вот царь и приказал достать такого коня, на котором бы ездить ему можно было. Понятно, все стали искать, да скоро ли приберешь? А в нашей губернии, в Заонежье, был у одного крестьянина такой конь, что, пожалуй, другого такого и не бывало и не будет больше: красивый, рослый, копыта с тарелку были, здоровенный конище, а сам — смиренство. Вот и приходят каких-то два человека, увидели коня и стали покупать и цену хорошую давали, да не отдал. Дело было зимой, а весной мужик спустил коня на ухожье, конь и потерялся. Подумал мужик: зверь съел или в болоте завяз. Пожалел, да что будешь делать, век конь не проживет. Прошло после того два года. Проезжал через эту деревню какой-то барин в Архангельск и рассказывал про коня, на котором царь ездит. Узнал про коня и мужик, у которого конь был, подумал, что это его конь, и собрался в Питер, не то, чтобы отобрать коня, а хоть посмотреть на него. Приехал в Питер, а Питер-то тогда меньше теперешнего Питера в сто семьдесят раз был. Ходит по Питеру и выжидает: когда царь на коне поедет. Вот едет царь, и на его коне. Он перед самым конем встал на колени и наклонился лицом до самой земли. Царь остановился. „Встань! — крикнул государь громким голосом. — Что тебе нужно?“ Мужик встал и подал прошение. Взял прошение царь, тут же прочитал его и говорит: „Что же я у тебя украл?“ — „Этого коня, царь-государь, на котором ты сидишь“. — „А чем ты можешь доказать, что конь твой?“ — спросил царь. — „Есть царь-государь приметы, он у меня двенадцатикрестный, насечки на копытах есть“. Приказал царь посмотреть, и действительно в каждом копыте в углублениях вырезаны по три больших креста. Видит царь, что коня украли и ему продали. Отпустил мужика домой, дал ему за коня восемьдесят золотых и еще подарил немецкое платье. Так вот, что в Питере памятник-то есть, где Петр Великий на коне сидит, а конь на дыбах, так такой точно конь и у мужика есть».
Памятник Петру I на Сенатской (Петровской) тощади Б. Патерсен. 1799 г.
Появление на берегах Невы бронзового всадника вновь всколыхнуло извечную борьбу старого с новым, века минувшего с веком наступившим. Вероятно в среде старообрядцев, родилась апокалипсическая легенда о том, что бронзовый всадник, вздыбивший коня на краю дикой скалы и указующий в бездонную пропасть, — есть всадник Апокалипсиса, а конь его — конь бледный, появившийся после снятия четвертой печати, всадник, «которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными». Все как в Библии, в фантастических видениях Иоанна Богослова — в Апокалипсисе, в видениях, получивших удивительное подтверждение. Все совпадало. И конь, сеющий ужас и панику, с занесенными над головами народов железными копытами, и всадник с реальными чертами конкретного Антихриста, и бездна — вод ли? Земли? — но бездна ада — там, куда указует его десница. Вплоть до четвертой части земли, население которой, если верить слухам, вчетверо уменьшилось за время его царствования. Интереснейшей композиционной находкой Фальконе стал, включенный им в композицию памятника, образ змеи, или «Какиморы», как называли ее в народе, придавленной копытом задней ноги коня. С одной стороны, змея, изваянная в бронзе скульптором Ф. Г. Гордеевым, стала дополнительной точкой опоры для всего монумента, с другой — это символ преодоленных внутренних и внешних препятствий, стоявших на пути к преобразованию России.
Впрочем, в фольклоре такое авторское понимание художественного замысла значительно расширилось. В Петербурге многие считали памятник Петру I неким мистическим символом. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу „пуповиной“ или „столбом“, с Небесным ангелом — хранителем города». А многие детали самого монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Так, например, под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живет гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди верили, что как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, на все грядущие века словно заявляя нечистой силе: «Чур, меня!»
К памятнику относились по-разному. Не все и не сразу признали его великим. То, что в XX веке возводилось в достоинство, в XVIII, да и в XIX веках многим представлялось недостатком. И пьедестал — «диким», и рука непропорционально длинной, и змея якобы олицетворяла попранный и несчастный русский народ, и так далее, и так далее. Вокруг памятника бушевали страсти и кипели споры. О нем создавали стихи и поэмы, романы и балеты, художественные полотна и народные легенды.
Судя по воспоминаниям современников, памятник Петру внушал неподдельный ужас. По свидетельству одного из них, во время открытия монумента впечатление было такое, будто «император прямо на глазах собравшихся въехал на поверхность огромного камня». Заезжая иностранка вспоминала, как в 1805 году вдруг увидела «скачущего по крутой скале великана на громадном коне». — «Остановите его!» — в ужасе воскликнула пораженная женщина. По одной из легенд, во время литургии в Петропавловском соборе по случаю открытия «Медного всадника», когда митрополит, ударив посохом по гробнице Петра I, воскликнул: «Восстань же теперь, великий монарх, и воззри на любезное изобретение твое», будущий император Павел I всерьез испугался, что прадед и в самом деле может ожить.
До сих пор, утверждает городской фольклор, каждый раз накануне крупных наводнений бронзовый Петр вновь оживает, съезжает со своей дикой скалы и скачет по городу, предупреждая о надвигающейся опасности. Это перекликается с другой легендой о том, что иногда Медный всадник поворачивается на своем гранитном пьедестале как флюгер, указывая направление ветра истории.
