Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Недзвецкий Валентин Александрович

«Она, — дает романист общее определение любви Агафьи Пшеницыной, — так полно и много любила: любила Обломова как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. <…> Где бы она нашла язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела» (с. 379). Любила «полно» — значит не из одного долга супруги и матери общего ребенка и не только в форме уважения или преклонения-обожания, но и по страсти, пусть не такого накала (и не тех мучений), как у Обломова к Ольге, но не подлежащей никакому сомнению (вспомним, как «проворно» начинал «описывать круги» локоть ее руки, вертящей кофейную мельницу, когда Илья Ильич подходил к ней). Другими словами, любила Пшеницына Илью Ильича всеми фибрами своей души и всеми клеточками тела. Любовь ее поэтому, — достойный аналог античной любви-агапэ как чувства совершенного и безусловного. Далеко не случайно в этом свете и неоднократно указанное исследователями (В. Звиняцковским, Е. Полтавец) созвучие-перекличка имени Пшеницыной Агафья с эротическим греческим термином «агапэ».

Весьма несхожая с любовью к Обломову Ольги Ильинской любовь Пшеницыной по глубине и ее главному результату для самой Агафьи Матвеевны стоит в одном ряду с ней. Если в Ольге она необычайно активизировала и развила ее неповторимые духовные качества, то у Пшеницыной она пробудила самую душу. Однако не сознание и самосознание, пришедшие к Агафье Матвеевне лишь со смертью мужа, но изначально присущие и затем все время углубляющиеся в Ольге. Это значимое отличие последней от Агафьи Матвеевны — объяснение тому, почему именно Ольга, а не супруга Обломова была женским идеалом Гончарова и стала главной героиней его центрального романа.

Как и в случае с другими гончаровскими персонажами, в особенности женскими, духовно-нравственная сущность Ольги Ильинской воплотилась и выразилась прежде всего в ее любви — к Обломову с драматическим исходом и счастливой к Штольцу. Какой же была любовь Ольги к Илье Ильичу?

Но прежде надо ответить критикам и исследователям, пытавшимся поставить под вопрос сам факт этой любви, более того, утверждавшим, что Ольга и вообще-то не умела любить. Она, писал уже цитированный нами Н. Д. Ахшарумов, «любила (в Обломове. — В.Н.) свой призрак, свою фантазию, свою личную мечту и задачу, или, что то же, любила самое себя» ^[127]. Выходит, что и минуты огромного счастья, испытанные главной героиней романа в течение ее любовной «поэмы» с Ильей Ильичем, и нервное потрясение ее их разрывом, как и многочисленные свидетельства эмоционального влечения девушки к «нежному, нежному, нежному» и «милому» ей Илье Ильичу (с. 275, 212) — все это, по словам М. Ю. Лермонтова, «лишь пленной мысли раздраженье» («Не верь себе»). Выходит, что, говоря Обломову «Люблю, люблю, люблю…» (с. 193), Ольга обманывала не только его, но и самое себя.

Все это, конечно, от лукавого. Точнее, — от неправомерного желания судить положительную героиню Гончарова (следовательно, и самого писателя) не по ее любовной «норме», а по представлениям о ней самих интерпретаторов романа. «Истинный смысл высокого слова любовь для них (людей типа Ольги Ильинской. — В.Н.), — претенциозно заявлял тот же Ахшарумов, — недоступен; они неспособны понять, что любовь выходит не из стремления к личному счастью, а из забвения своего собственного лица в присутствии другого <…>, что она есть <…> пламенная жертва сердца, отдающего себя другому…» ^[128]. Как видим, критик относит к истинной любви только чувство аскетическое, жертвенное. Однако Гончаров, говорилось нами ранее, как раз отклонял такое понимание нормального (т. е. гармонического) «отношения <…> полов между собою», полагая, что любовь может и должна осчастливить обоих любящих и что именно в этом случае она обретет гуманизирующее воздействие на других людей и на все общество. Поэтому даже любовь Пшеницыной к Обломову не является в строгом смысле жертвенно-аскетической, ибо, любя Обломова, и «как любовника», Агафья Матвеевна испытала вовсе не одну духовную радость этого чувства.

Причисляя Ольгу Ильинскую вслед за Н. Ахшарумовым к людям, «жадно устремленным в погоню за счастьем» ^[129], критики-недруги этой героини тем самым превращают ее из христианки в себялюбивую гедонистку (от греч. hedone — «наслаждение»), Между тем отношение Ильинской к Илье Ильичу лишь в краткий период, предшествующий зарождению ее любви, было подобно женской игре (Ольге нравилось «мучить Обломова устремленным на него любопытным взглядом и добродушно уязвлять его насмешками над лежаньем, над ленью, над его неловкостью…»), где «разыгрался комизм» девушки. Но и тогда, поясняет романист, «это был комизм матери, которая не может не улыбнуться, глядя на смешной наряд сына» (с. 160).

С момента объяснения героев с помощью «ветки сирени» во взаимном чувстве начальный материнский элемент в отношении Ольги к Обломову быстро преображается в ее душе в собственно христианское (каритативное) участие в любимом и в назначение «путеводной звезды, луча света» для него (с. 172). Гончаров не скрывает: Ольге «нравилась эта роль», нравилось первенствовать в возникающем любовном «поединке» (там же), как, очевидно, понравилось бы любой двадцатилетней девушке в «романе» со значительно старшим ее мужчиной. Однако ведущая роль Ольги в отношениях с Ильей Ильичем мотивирована писателем и ее объективной необходимостью: ведь от Обломова «можно было ожидать только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности, вечной гармонии с каждым биением ее пульса, но никакого движения, никакой активной мысли» (с. 181). Не возьми Ольга инициативу в свои руки, не было бы не только «поэмы изящной любви», но и гончаровского романа в целом. «Без Ольги Ильинской, — отмечал А. В. Дружинин, — не узнать бы нам Ильи Ильича так, как мы его теперь знаем, без Ольгина взгляда на героя мы до сих пор не глядели бы на него надлежащим образом. В сближении этих <…> основных лиц произведения все в высшей степени естественно, каждая подробность удовлетворяет взыскательнейшим требованиям искусства…» ^[130].

Главным двигателем их «романа» с Ильей Ильичем Ольга становится и в силу того, что предчувствует ту, в равной мере собственную и авторскую, «норму» любви, которой не знает и которой, как выяснится с ходом произведения, будет все более тяготиться Обломов. Что отличает ее? Во-первых, Ольга, глядя на любовь, как и на жизнь в целом, по ее слову, «проще и смелее» Ильи Ильича, в то же время воспринимает ее не одним умом или только сердцем, а умом осердеченным и сердцем умудренным («У сердца, когда оно любит, есть свой ум <…>, оно знает, что хочет…», — говорит она Обломову), и не поддаваясь сомнениям и страху (с. 204, 201). Во-вторых, — и это мотив важнейший — любовь для Ольги неразрывна с верой — и в любимого, и в самое их чувство, и в жизнь, и в возможность счастья, и в Творца («А я верю вам…»; «Верьте же мне, — заключила она, — как я верю вам…»; «Я однажды навсегда узнала, увидела и верю, что вы меня любите…». — С. 193, 192, 191). В-третьих, Ольгина любовь, в отличие от обломовской страсти, это — любовь-долг, т. е. чувство, неразрывное с обязанностью перед избранником, им самим, ибо его необходимо пронести через всю последующую совместную жизнь любящих, обществом, наконец, Божеством как абсолютным источником всеобщей любви. «Жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже долг: мне как будто бог послал ее, — досказала она, поняв глаза к небу, и велел любить»; «Да, и у меня кажется, достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь…» (с. 192), — отвечала Ильинская на соответствующие вопросы Обломова.