«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Что это? — и в самом деле «невежество» Шолохова, незнание того, что Петр I отменил выборность войсковых атаманов, возглавлявших Войско Донское, и сделал их «наказными», назначенными царем, а в 1917 году Войсковой Круг Войска Донского получил право своих атаманов выбирать?
Но в примечании к слову «атаман» уже в первой части романа подробно излагается история вопроса:
«Атаман — у казаков в царской России так назывался выборный начальник всех степеней. Во главе Донского войска стоял войсковой атаман, во главе станиц — станичные атаманы, при выступлении Казацкого отряда в поход выбирался особый, походный атаман. В широком смысле это слово значило — старшина. С окончательной утратой самостоятельности донского казачества звание атамана всех казачьих войск было присвоено наследнику престола; фактически казачьими войсками управляли наказные (то есть назначенные) атаманы» (1, 39), что было отменено после Февральской революции 1917 года.
И, тем не менее, на страницах «Тихого Дона», да и «Донских рассказов» самые разные персонажи, да и сам автор, продолжают называть избираемых на Войсковом Круге атаманов «наказными».
Что это — ошибка, или, возможно, что-то другое?
В большинстве случаев название войскового атамана «наказной» сочетается в романе с информацией о том, что он, тем не менее, был выборным. «Двадцать девятого января съехавшимися на Круг делегатами он (генерал Назаров. — Ф. К.) был избран войсковым наказным атаманом» (2, 301). Африкан Богаевский в «Тихом Доне» называется «вновь избранным войсковым наказным атаманом» (3, 366).
Но вслушаемся в слова Пантелея Прокофьевича, который весной 1918 года был делегатом Войскового Круга и выбирал в войсковые атаманы Всевеликого Войска Донского генерала Краснова. Макаровы ссылаются на них как на самую вопиющую ошибку Шолохова:
«— Я, братец ты мой, когда был на Войсковом Кругу, так я с самим наказным атаманом чай внакладку... — начал было Пантелей Прокофьевич и умолк» (4, 115).
Как прикажете старому казаку, самолично избиравшему генерала Краснова вождем Всевеликого Войска Донского, его именовать: «выборным атаманом»? — не звучит, а потому не привилось, не вошло в язык. «Войсковым атаманом»? — маловато для Краснова, тем более что рядом с ним — «войсковой походный атаман» Попов.
Вот и называет Пантелей Прокофьевич Краснова по традиции и по привычке «наказным» атаманом, подчеркивая этим, что он — самый главный, — главная власть. Вот почему для Пантелея Прокофьевича и дворец, где он пил чай с Красновым, — дворец «наказного» атамана, и сам Краснов, в выборах которого он принимал участие, невзирая на всю его очевидную выборность, оставался атаманом «наказным».
Такова тайна народного языка, — стихии консервативной, трудно поддающейся изменениям. По справедливому наблюдению В. Васильева, дед Гришака все еще величает турков «янычарами», хотя янычарское войско перестало существовать в Турции еще в 1826 году38.
Так что не у Антонова-Овсеенко заимствовал Шолохов выражение «наказной атаман» применительно к избиравшимся в 1917—1919 годах войсковым атаманам, а у народа. И не ошибка это Шолохова, не проявление его «невежества», а свидетельство его удивительного языкового чутья, глубочайшего знания родного языка.
Войсковых атаманов на Дону выбирали так недолго, что язык не успел выработать соответствующее лексическое обозначение для этой процедуры.
К пониманию существа этой мнимой «ошибки» Шолохова, которая на самом деле свидетельствовала о точности его языкового слуха и знании народной речи, наиболее близко подошел Г. Ермолаев. Он справедливо подчеркивал, что пример этот имеет прямое отношение к проблеме авторства: «Не может быть вопроса, знал ли Крюков, будучи секретарем Войскового Круга, что означает выражение “наказной атаман”. Автор “Тихого Дона” попросту связал слово “наказной” с понятием “главный”»39.
ГДЕ РАСПОЛОЖЕН ХУТОР ТАТАРСКИЙ?
Целенаправленный интерес Макаровых к «заимствованиям», а следом — «неточностям» и «ошибкам» Шолохова с последующим негативным комментированием этих, часто ими же придуманных, «ошибок» отнюдь не случаен. Он входит, как наиважнейшая составная часть, в разрабатываемую ими концепцию авторства «Тихого Дона», которую они предлагают как дополнительную к версии И. Н. Медведевой-Томашевской и Р. Медведева.
Макаровы, — как им представляется, — нашли решение одной из самых трудных проблем «антишолоховедения»: если автор «Тихого Дона» Крюков, то как объяснить присутствие в романе столь широкого круга письменных источников, опубликованных уже после его смерти? По предложенной ими схеме, «Тихий Дон» расчленяется, условно говоря, не по горизонтали, а по вертикали. Если по гипотезе Медведевой-Томашевской все (вспомним слова Р. Медведева) «хорошие» главы писал Крюков, а «плохие» — Шолохов, если по версии самого Р. Медведева — все, что за «белых», в романе написано Крюковым, а все, что за «красных» — Шолоховым, то — по концепции Макаровых — «соавтор» (Шолохов) написал в «Тихом Доне» лишь хроникальные главы, связующие в романе, где как раз и были использованы опубликованные после смерти Крюкова источники. А весь остальной массив текста был написан Крюковым. Таким путем они пришли к выводу «о существовании в тексте “Тихого Дона” двух в корне отличающихся друг от друга слоев. Первый из них можно условно назвать “казачьими” главами “Тихого Дона” (поскольку на их страницах разворачивается трагическая судьба донского казачества), а второй — “вставными” главами, связками, которые выполняют вспомогательную роль и заметно выделяются из общего повествования. Эти части текста различаются по генезису, действующим лицам, по той роли, которую они играют в реализации замысла автора “Тихого
Дона”»40. «Именно во “вставных” главах, — утверждают Макаровы, — сосредоточено большинство грубых фактологических и хронологических ошибок»41.
Таким образом, они механически расчленили роман на две неравные части: «хроникальную», состоящую из информационных «связок», и «казачью», воспроизводящую «художественный мир эпопеи», отдав первую Шолохову, а вторую — Крюкову. Различие в художественных особенностях этих двух слоев романа и в самом деле очевидно, но для филолога оно элементарно объяснимо. Историко-хроникальные эпизоды в романе, являющемся по жанру историко-эпической хроникой, решают свою художественную задачу, а главы «казачьи», повествующие о глубочайших психологических драмах, о трагических столкновениях человеческих характеров, — свою. Комплексность художественных задач, а также многообразие жизненного материала в романе и определяют наличие нескольких стилистических слоев. Главы, где описывается жизнь хутора Татарского, драматические взаимоотношения Григория и Аксиньи, по стилю, конечно же, отличны от глав, где рассказывается о военных действиях, или от глав, посвященных деятельности Бунчука, и уж тем более, от «письма» студента вольноопределяющегося Тимофея. Однако эти различия ни в коей мере не означают, что эти — столь различные по манере письма художественные слои романа — были написаны разными авторами. В противном случае нам пришлось бы искать для «Войны и мира» какого-то, неизвестного пока миру, автора «философских» глав.
Макаровы пытаются доказать, будто Шолохов вообще не мог написать основную — художественную — часть «Тихого Дона». Только если, с точки зрения «литературоведа Д*» или Р. Медведева, Шолохов не мог написать «Тихий Дон» по причине политических «продкомиссаровских» позиций, то, по мнению Макаровых, он не мог написать «Тихий Дон» в силу «безграмотности и невежества». Вот почему Макаровы с таким упорством выискивают на страницах романа примеры, которые подтвердили бы его «безграмотность и невежество». Однако факты свидетельствуют о «невежестве» Макаровых, а не Шолохова. Проверив, с опорой на источники, обвинения Шолохова в «безграмотности и невежестве», выдвинутые ими, мы убедились, что эти «ошибки» сводятся к давно известной в шолоховедении описке с Гундоровским Георгиевским полком, да неточной дате секретевского прорыва.
