Философия истории - Ирвин Александр (книги серии онлайн txt) 📗

Головы многих людей засорены чужими суждениями и мнениями, некритически заимствованными из повседневного общения, средств массовой коммуникации, религиозных учений и т. д. Коммунистическая теория предполагала, что со временем с этой несамостоятельностью и некритичностью индивидуального мышления будет покончено. Всеми будет усвоена одна и та же – притом непременно научная – идеология, так что во всех головах окажутся одни и те же хорошо обоснованные представления о мире, месте человека в нем, путях развития общества, счастье человека, смысле индивидуальной жизни и т. д. Это была утопия, и первые же неудачи коммунизма, сопровождавшиеся появлением сначала разномыслия по ключевым вопросам строительства коммунизма, а потом и инакомыслия, наглядно показали нереалистичность попыток внедрения всеобщего единомыслия. Интеллектуальная свобода Маркузе – это такая же нереалистическая идея, как и коммунистическое единомыслие, но только противоположно направленная. Предприниматель Г. Форд как-то заметил: «Для большинства людей наказанием является необходимость мыслить». Вряд ли это справедливо в отношении большинства, но определенно есть люди, и их немало, больше склонные положиться на чужое мнение, чем искать самостоятельное решение. Намного легче плыть по течению, чем пытаться грести против него. «Бегство от свободы», о котором говорил когда-то Э. Фромм, наиболее отчетливо проявляется, пожалуй, именно в области мышления.

Коллективистическим по своей природе является и предлагаемое Маркузе разграничение истинных (первостепенных) и ложных (непервостепенных) потребностей. Маркс когда-то говорил о необходимости различения естественных и искусственных потребностей, и это его положение стало одним из краеугольных камней теоретического обоснования аскетизма коммунистического общества. Оно является также одной из теоретических предпосылок централизованного планирования [511].

Таким образом, новая свобода Маркузе представляет собой по сути коллективистический рецепт для лечения индивидуалистического капиталистического общества. Чтобы поправиться, последнее должно предпринять шаги, ведущие в направлении коллективистического общественного устройства.

Маркузе не замечает того факта, что его новые, коллективистические свободы не совместимы со свободами капиталистического общества. Он признает важную роль традиционных свобод, но лишь для ранних этапов индустриального общества, и считает, что в развитом индустриальном обществе «под властью репрессивного целого права и свободы становятся действенным инструментом господства» [512]. Разумеется, это не так. Традиционные свободы остаются важными и действенными во все периоды развития капитализма, хотя их содержание и объем меняются со временем. Эти свободы составляют столь существенное содержание капитализма, что, лишившись их, он перестал бы быть самим собой. Поскольку традиционные и новые свободы несовместимы, попытка последовательно ввести последние неизбежно привела бы к постепенному разложению первых. В итоге исчез бы и сам капитализм, вытесненный новой формой коллективистического общества, для которого новые свободы были бы вполне органичны.

Радикальная критика индивидуалистического понимания свободы ведет к коллективистическому ее истолкованию. Тем, что противопоставлялось в советской России в 70–80-е гг. коммунистической свободе, были права и свободы человека индивидуалистического общества. Это говорит, как кажется, о том, что все рассуждения о свободе располагаются между двумя основными полюсами. Один полюс – это индивидуалистическая свобода, другой – коллективистическая свобода, а между ними – многообразные промежуточные, тяготеющие к одному из этих полюсов варианты. С точки зрения индивидуалистической свободы, коллективистическая свобода представляется явной «несвободой»; с точки зрения второй, первая является «формальной», «бесполезной» и даже «репрессивной» свободой.

Что касается свободы после капитализма, то о ней действительно трудно сказать что-либо определенное. Современный капитализм устойчив, и пока он будет оставаться таковым, права и свободы его индивидов не претерпят существенных изменений. Если же в будущем произойдут события (их пока невозможно предвидеть), способные привести развитые капиталистические страны к коллективистической трансформации, на смену характерным для них правам и свободам придет некоторый новый вариант коллективистически понимаемой свободы.

«Свобода никогда не будет идеально ясной до тех пор, – пишет А. Савинио, – пока по миру носится хотя бы слабый отголосок Божественности. Пока окончательно не угаснет последний отблеск Божественного, т. е. всего того, что возвышается над человеком и представляет для него тайну, вызывает у него внутренний порыв, вдохновляет его и указывает ему цель. Свобода не будет полностью достигнута до тех пор, пока в человеке теплится еще последнее воспоминание о причинно-следственной связи, о том, что жизнь вообще и всякая вещь в частности имеют конец. Пока не будут окончательно забыты вопросы, которые человек задает себе перед фактом рождения, смерти, искусства, „тайн“: „Почему?“, „Что это значит?“ Пока не развеется последнее предположение о том, что вещи таят в себе смысл. Пока жизнь не достигнет состояния полной незначительности и высшей легкости. Пока человеческий разум не придет к чистому лиризму. И тогда „Илиада“, „Божественная комедия“, фрески Сикстинской капеллы, назидания моралистов, доктрины философов, деяния отцов общества – все, что ни есть в этом мире важного, „серьезного“, „значительного“, почитаемого и необходимого, будет восприниматься как музейная редкость, как документ эпохи варварства и рабства» [513].

Это интересное истолкование свободы требует комментария. Слово «свобода» является не только неясным и неточным, но и многозначным. В соответствии с тремя типами мышления – теоретическим, практическим и художественным мышлением – можно выделить три группы значений этого слова. До сих пор речь шла только о теоретическом его значении. Индивидуалистическая и коллективистическая свобода – два полюса, к которым тяготеют многообразные теоретические понимания свободы [514]. Свобода в смысле Савинио – это освобождение от всякой традиции, стесняющей творчество, и прежде всего от традиции утилитарности искусства. Оно сделается свободным и тем самым станет самим собой, когда превратится в чистое, незаинтересованное созерцание, достигнув тем самым полной незначительности с точки зрения практических целей и, как можно предполагать, высшей легкости. До сих пор искусство не являлось чистым лиризмом, поскольку было перегружено практически значимым, серьезным, почитаемым и т. п. Можно выдвинуть абстрактное предположение, что в каком-то отдаленном будущем ситуация изменится.

Теоретическая свобода и художественная свобода – два разных типа свободы, в известном смысле даже оппозиционных друг другу, поскольку одна относится к теоретическому мышлению, а другая – к художественному. Но человек – единое существо, в котором теоретик и художник взаимодействуют и взаимо дополняют друг друга. И когда говорится об «освобождении от труда», о «превращении труда из средства для жизни в первую eе потребность», о «всестороннем развитии способностей и талантов человека» в обществе будущего, основное определение которого – свобода, то воздействие художественного истолкования свободы на ее теоретическое понимание кажется несомненным.

Эволюция коммунизма и его кризис

Коммунистический идеал и реальное коммунистическое общество различаются между собой как небо и земля. Чтобы сгладить столь резкий разрыв, коммунистическая теория вводит промежуточную стадию между капитализмом и полным коммунизмом – социализм. Последний призван создавать иллюзию постепенного и неуклонного приближения к идеальному коммунистическому обществу. В 30-е гг. говорили о социализме, победившем «полностью, но не окончательно»,