Философия истории - Ирвин Александр (книги серии онлайн txt) 📗

Тоталитарные режимы, пишет Дж. Оруэлл, все-таки оказались недостаточно энергичными и решительными при формировании нового, достойного их человека. «Рядом с тем, что существует сегодня, – говорит Оруэлл о еще более жестком и последовательном режиме, – все тирании прошлого выглядят нерешительными и расхлябанными. Правящие группы всегда были более или менее заражены либеральными идеями, всюду оставляли люфт, реагировали только на явные действия и не интересовались тем, что думают их подданные. По сегодняшним меркам даже католическая церковь средневековья была терпимой. Объясняется это отчасти тем, что прежде правительства не могли держать граждан под постоянным надзором. Когда изобрели печать, стало легче управлять общественным мнением; радио и кино позволили шагнуть в этом направлении еще дальше. А с развитием телевизионной техники, когда стало возможно вести прием и передачу одним аппаратом, частной жизни пришел конец. Каждого гражданина, по крайней мере каждого, кто по своей значительности заслуживает слежки, можно круглые сутки держать под полицейскими наблюдениями и круглые сутки питать официальной пропагандой, перекрыв все остальные каналы связи. Впервые появилась возможность добиться не только полного подчинения воле государства, но и полного единства мнений по всем вопросам» [471]. Эти размышления показывают, что развитие техники делает коллективистическое общество все более решительным, последовательным и жестоким в реализации стоящей перед ним цели и все более сужает сферу независимости его индивидов.

Враги коллективистического общества многочисленны и вездесущи. Их отличают особые злоба и коварство, их самая большая радость – завлечь в свои сети человека, устремленного к высокой цели, сбить его с правильного пути, а если удастся, то и привлечь его в свои ряды.

Примечательно, что образ врага дается в коллективистической идеологии и пропаганде гораздо ярче и выразительнее, чем описание той цели, которую ставит перед собой коллективистическое общество. Цель призвана вызывать у индивидов этого общества энтузиазм, враг должен внушать страх. И коль скоро цель обрисовывается гораздо бледнее врага, можно предположить, что коллективистическое общество больше рассчитывает на страх своих индивидов, чем на их энтузиазм.

Враги коллективизма делятся на внешних и внутренних.

Внешним врагом средневекового коллективизма являются силы, представляющие место, противоположное раю, т. е. ад. «Обитатели ада – демоны, бесы, сам Сатана – активно орудуют среди людей, подстерегают их на каждом шагу, подчас буквально мешаются под ногами и всегда готовы утащить зазевавшуюся душу в преисподнюю. Без особых трудностей, пользуясь малейшей оплошностью, бесы могут проникнуть в человека и хозяйничать в одержимом, как им заблагорассудится, бесчинствовать им, сидя в нем, преспокойно беседовать с окружающими, пророчествовать, спорить со священниками, разоблачать нераскаянных грешников» [472]. Потусторонние силы влияют не только на моральное, но и на физическое состояние человека. По наущению дьявола человек совершает безнравственные поступки, однако и болезни также нередко насылает черт. «…И природные явления легче всего объяснимы вмешательством тех же противостоящих одна другой сил: урожай и хорошая погода – от бога, всякого рода бедствия и невзгоды вызываются либо гневом господа, либо кознями дьявола» [473]. К внешним врагам относятся и все те народы и страны, которые придерживаются иной веры, и, значит, находятся на стороне обитателей ада. Внутренними врагами средневекового коллективизма являются индивиды самого коллективистического общества, попавшие под влияние темных сил и проводящие их идеологию и политику в этом обществе. Отношение к внутреннему врагу суровое и однозначное: с еретиком, человеком, отпавшим от истинной веры, не следует даже спорить, его нужно просто сжечь. Если черти иногда изображаются как беззлобные шутники и проказники, то внутренние враги, еретики, всегда рисуются исключительно черной краской. Следует отметить, что в самом средневековом обществе еретиков было не так много, и зверства инквизиции, выявлявшей и уничтожавшей их, сильно преувеличивались уже самими средневековыми писателями и народной молвой. Жестокая борьба с ересями развернулась только в XV–XVI вв., когда религиозные вера и рвение уже существенно ослабли и религия предпринимала последние, можно сказать, конвульсивные попытки сохранить свою роль господствующей идеологии в изменившемся обществе. Й. Хейзинга упоминает одного человека, жившего в позднем средневековье и совершенно не верившего в бога. Отношение окружающих к этому человеку было спокойным: его принимали за чудака.

Внешним врагом индустриального коллективистического общества согласно его идеологии является индустриальное индивидуалистическое (капиталистическое) общество, многопартийное, идущее на поводу у демократии, пропитанное гнилым либерализмом, не имеющее высоких целей, загнивающее, разлагающееся и т. д. Внешними врагами со временем сделались друг для друга два варианта индустриального коллективизма – коммунизм и национал-социализм. Как и в средние века, на происки внешнего врага списываются многие беды коллективистического общества. Внутренними врагами коммунизма и национал-социализма являются те индивиды этих обществ, которые попали под влияние внешнего врага и проводят или только разделяют его идеологию и политику. «Внутренний враг – пособник империализма» – с этой мыслью, высказанной коммунизмом, согласен и национал-социализм. Когда два коллективистических режима поссорились между собой, к внутренним врагам, являющимся агентами империализма, добавились внутренние враги, способствующие успеху другой версии коллективизма. Как и в средние века, в коммунистическом и национал-социалистическом обществах агенты внешнего врага и собственные внутренние враги чрезвычайно многочисленны и коварны; вред, приносимый ими, невозможно переоценить. В борьбе с внешним и внутренним врагом способны помочь только постоянная, неусыпная бдительность и беспощадное уничтожение выявленных врагов. Поскольку тоталитаризм отождествляет государство с обществом, внутренний враг является не просто врагом государства, а врагом народа.

Коллективистическое общество без врага – как внешнего, так и внутреннего – невозможно, как невозможно оно без своей высокой цели [474]. Коллективизм – это движение, и в нем должен быть не только пункт прибытия, но и пункт отправления. И если та цель, которую ставит перед собой коллективистическое общество, является радикальной и требующей сосредоточения всех его сил, то и враг, мешающий движению, должен быть столь же радикальным: злобным, вероломным, вездесущим и не лишенным силы. Без врага нет страха, а без постоянного страха нет самого коллективистического общества [475].

Б. Парамонов обращает внимание на то, что враги были нужны коммунистическому обществу и для того, чтобы отнять у своих индивидов право на ощущение зла в своей душе и избавить их от необходимости постоянно бороться с ним: «Благостный человек соцреализма – не просто художественная фальшивка, несуществующий персонаж: он очень даже существовал, но это человек, лишенный глубинного измерения, психологически уплощенный. И таким он был не только на полотнах художников и на страницах книг – но и в реальности. Чего же конкретно был лишен этот человек, каких, так сказать, прав? У него отняли право на зло, на знание зла, темной изнанки бытия, „подполья“. Его заставляли бояться этого подполья как местопребывания „врагов“. Бессознательное человека было опредмечено и экстериоризировано, выброшено вовне – и не только за пределы индивидуальной души, но и за границу страны победившего социализма… Враги были необходимы как требование психической динамики и баланса, как тень свету – для восстановления объемности бытия, уплощенного примитивной гуманистической теорией о добром человеке» [476]. Репрессия политическая оказывалась в итоге репрессией психологической. Коммунистический режим, имея дело с врагами, не только имитировал успешное осуществление утопии, но и одновременно активно вытеснял нежелательную психологическую реальность в бессознательное: «Реальность не соответствовала теоретической норме оптимистической культуры социализма. Зло вытеснялось не только в глубину, в подполье, в подвалы Лубянки, но и во вне, в стан „империалистов“. То, что оставалось на поверхности и по сию сторону государственной границы, было несомненным добром. Так привыкли жить люди, так приспособились к парадоксальному существованию в утопическом пространстве. Они буквально излучали некий оптимизм, но это был оптимизм, безмятежность людей, подвергшихся лоботомии. Это была психологическая кастрация» [477].