Работа актера над ролью - Михельсон Александр (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Да, тяжелые времена наступили. На заводе рабочих арестовывать начали. В бараке нашем два раза обыск делали - дядю Николая искали. Рабочий день удлинили, а слова сказать нельзя было. Чуть что - сразу в «черный список» занесут или штраф наложат. Да и дома дела пошли неважно. Мать уже давно кашляла, а теперь и слегла. По неделям с кровати не вставала. А весной похоронили мы ее. Отец после смерти матери совсем замолчал, еще угрюмее стал. Попивать начал. Оказался я вроде главы семейства. Все рассчитывал с сестренкой - куда что... А через два года остались мы и без отца. Погиб на работе. Груз завалился. Отца насмерть придавило, а двух других покалечило. Рабочие пошли просить за меня, а в канцелярии сказали: сам виноват. Это отец-то! Потом «смилостивились» - к станку назначили...
Так стал я настоящим рабочим. Слесарем. А было мне в ту пору семнадцать лет. Денег начал я получать немножко побольше, да и сестренка в няньки устроилась. Ну, конечно, дружки появились. По воскресным дням в трактир даже компанией ходили - пиво пить. Познакомился я с одной девчонкой. Тоже наша, заводская, была. Настей звали. Очень поправилась мне она. Высокая, статная такая. Идешь с ней бывало по улице - все оборачиваются. Однажды летом в субботу поехал я с ней в
Луна-парк, на Петроградскую. Гулянье там было: карусель, горки американские, музыка. Идем это мы с ней по аллее, а навстречу нам гиназистики - человек пять их было. Один и назови мою Настю неприличным словом. Разозлился я, бросился на них, а они крик подняли. Пристав появился - жирный такой, с усами, как у таракана. Я ему объяснить все хотел, а он кулаком меня по голове. Больно было, а еще больше обидно... Не знаю, может случай тот и пустяшный был, но только начал я с того времени все чаще о жизни задумываться: почему такая несправедливость вокруг. Одни ничего не делают и на колясочках катаются, с жиру бесятся, а другие - спины на них гнут, а их и за людей не считают. Словом, зачесались у меня руки. Поругался было с мастером - обсчитывал рабочих. А он взял и оштрафовал меня. Злость взяла, а что делать - не знаю. Вот тут-то и вышла одна оказия. Возле проходной подходит ко мне один токарь из соседнего цеха. Не то, чтобы знакомые, а в лицо друг друга знали. «Выручи, - говорит, - друг, спрячь эти бумаги по надёжнее. А то за мной следят». Взял я пакет, пришел домой, спрятать хотел, да любопытство разобрало. Развернул пикет, а там листовки лежат свеженькие, еще типографской краской пахнут. Здорово там сказано было, о чем я все время думал. А в конце говорилось: «Ничто нам не помажет: ни слезы, ни протесты, а только массовая борьба». Через пару дней повстречались мы снова с тем человеком. Передал я ему пакет, а он и говорит мне: «Хороший ты, видно, парень. Надо быть тебе с нами...»
Так и началась моя новая жизнь.
Познакомили меня на заводе с большевиками. Я и раньше слышал, что они зачинщиками были во всех наших рабочих делах. Только вот в лицо не знал. Стал я выполнять разные поручения. Связным был. На маевках в охране стоял. Листовки в цех проносил. А когда наша рабочая газета «Правда» выходить начала, в типографию по ночам бегал, конфискованные номера оттуда уносил. Много хорошего .можно -вспомнить про то время. В жизни моей цель появилась. А главное - перестал я одиноким быть, словно в большую семью попал.
Собирался я уже в партию вступать, да повестка пришла - в армию служить. Проводила меня сестренка на призывной пункт. Осмотрели там меня - а парень я рослый был, здоровый - и определили во флот. Попал я и учебную команду в Ревель. Там и застала меня война. Я уже канониром был. Когда немцы наступать начали, перевели нас в Кронштадт. Здесь я и стал большевиком. У себя на корабле ребят хороших подобрал, начали мы с матросами о жизни, о войне говорить, газеты читать. Сильная у нас в Кронштадте организация была. Имели своих представителей на берегу. С Петербургским комитетом партии связь постоянно держали.
В феврале 17 года узнали мы о том, что в Петрограде восстание произошло, рабочие и солдаты ненавистное царское самодержавие свергли и Советы создали. Ну, конечно, мы у себя на корабле сразу митинг устроили, офицеров, которые сопротивлялись, обезоружили и на берег «списали». Крейсеру нашему новое название дали - «Заря свободы» -и судовой комитет выбрали. Теперь он все дела на корабле решал.
Никогда не забуду день 3 апреля, когда Ленин в Россию вернулся и мы его на Финляндском вокзале встречали. Протиснулся я к самому вагону. Вышел Ленин - обыкновенный такой, простой. Подхватили мы его на руки и в зал понесли. Там меньшевики приветствовать его хотели, но Ленин даже слушать их не стал и прямо на площадь - к народу прошел. Там на броневике и речь свою знаменитую произнес. Я рядом стоял и все слышал, слово в слово. Говорил Владимир Ильич о том, какая жизнь для бедного народа скоро настанет, что для этого надо взять власть в свои руки, призывал бороться за революцию. На всю жизнь я это запомнил.
После этого мы у себя на корабле строгую дисциплину установили. Анархистам рты позатыкали. Нового командира избрали.
А в Петрограде в это время демонстрации происходили - рабочие требовали прекращения войны, выступали против временного правительства. Помню, как в июле и мы, матросы, на демонстрацию вышли. Шли без оружия. Один дежурный взвод винтовки имел, да и то без патронов. Высадились мы у Адмиралтейства, построились ниточкой и чинно, тихо пошли на Невский. И вдруг у Публичной библиотеки, на углу Садовой пулемет откуда-то сверху затарахтел. Сначала никто ничего не понял. Думали, салют кто устроил. А потом видим: один упал, другой. Толпа побежала. А тут еще сбоку с Садовой казаки вылетели и давай бегущих шашками крошить. Собрал я своих ребят у Апраксина двора. Попробовали казаки туда сунуться, так мы булыжником встретили. Матросы, понятно, совсем озверели. Еле успокоил их. Потеряли мы тогда пятерых наших товарищей, но зато хороший урок получили, поняли, кто такие эти временные. Через пару недель приехал к. нам на корабль адмирал какой-то. За временное правительство агитировал, большевиков ругал. Да только ничего у него не вышло. Матросики его чуть было за борт не выбросили, еле ноги унес.
После этого мы вообще перестали признавать власть временного правительства, подчинялись только Центробалту. 23 октября по его приказу наш крейсер вместе с «Авророй к Николаевскому мосту подошел и под прицел Зимний дворец взял. А в ночь на 25 октября наша команда была высажена на берег и брошена на штурм Зимнего. Не посрамили балтийцы своей чести - первыми в Зимний ворвались. А через пару дней ранили меня. Юнкера из Михайловского училища мятеж подняли. Подавили мы его, только в том бою руку мне осколком оторвало. Обидно было, но пришлось распрощаться с товарищами.
Два месяца в лазарете провалялся. А как стали тревожные вести поступать, не выдержал. Пошел к начальству и потребовал, чтобы выписали меня, рана уже подсыхать стала. Выписать меня не выписали, да я сам сбежал. Явился в Петроградский комитет партии и сказал: «Делайте со мной, что хотите, а валяться в кровати в такое время я не могу». Послали меня на Донской фронт, где Красная Армия с белоказачьими частями Каледина бои вела. Прибыл я в Миллерово, где Донревком находился, в самое жаркое время. Каледипцы станцию Лихая заняли, а затем и Каменскую захватили. Сходу назначили меня комиссаром в отряд, который на подмогу направлялся. А через два дня в бой. Страшный был это бой. По нескольку раз Каменская из рук в руки переходила. И все-таки выбили мы беляков оттуда. Только много полегло там наших. Да и меня в ногу ранило, в ступню. Тогда и послал меня наш командир Саблин с двумя товарищами добровольцев в соседних селах вербовать, пока помощь не подойдет. Трудно нам, конечно, сейчас приходится, но ничего - все равно разобьем мы врагов Революции и построим новую жизнь.
Прочитав эту биографию, вы не можете не ощутить значения ее в работе над ролью. Биография не только многое объяснила в характере героя, но и подвела актера непосредственно к действию, которое ему предстоит совершить на сцене. Имея за «плечами» такую биографию, исполнитель уже не выйдет на сцену пустым, он принесет с собой какие-то выношенные, ставшие ему близкими, «понятными мысли, убеждения, стремления.
