Литературократия - Берг Михаил Юрьевич (читаем книги онлайн txt) 📗
Русская литература между двумя кризисами — кризисом реализма, названного нами утопическим, потому что он присваивал власть наиболее влиятельных утопий, и кризиса постмодернизма, вынужденного отказаться от радикальных практик в обмен на присвоение власти поля массового искусства, — это часть поля культуры, которое, потеряв литературоцентристскую ориентацию, не приобрело институций, соответствующих социально устойчивому функционированию как массовой, так и актуальной литературы 595. Подобно тому как кризис реализма был кризисом не столько приемов, предназначенных для отображения реальности, сколько итогом уменьшения объема символического капитала, накопленного разными утопиями, в том числе утопией «высокого искусства», так и кризис постмодернизма — следствие прервавшихся (или незавершившихся) процессов трансформации общества, не породивших ни рынка культурных ценностей, ни соответствующих социальных условий для легитимации интеллектуальной и художественной деятельности, порождающей инновационные импульсы в культуре. Причина — в том доминирующем положении, которое государство занимает в поле власти, оттесняя других игроков, прежде всего общество, от борьбы за перераспределение и апроприацию властных дискурсов, а ценность любой, в том числе литературной, практики состоит в том объеме власти, которую практика способна перераспределить и присвоить.
Заключение
Рассматривая литературу как поле конкурентной борьбы в социальном пространстве, мы поставили вопрос о целях и ценности различных литературных практик, выделив период между кризисом реализма (1960-е годы) и кризисом постмодернизма (1990-е), полагая их кризисами соответствующих систем легитимации. Находя, когда это оказывалось возможным, соответствие между художественными приемами, характерными для исследуемых практик, и проекциями в социальном и психологическом пространствах, мы рассматривали конкретные авторские стратегии как модель игры, предлагаемой читателю (потребителю), с тем чтобы он мог выиграть, повысив свой социальный статус и уровень психологической устойчивости, а самого читателя как принадлежащего той или иной социальной группе. В свою очередь, совокупный (групповой) выигрыш, зависящий от положения группы в социальном пространстве (от контролируемых группой институций, от социокультурной и политической ситуации в обществе), перераспределяется и апроприируется членами группы, в том числе автором предлагаемой модели игры, которая представляет собой не только совокупность и последовательность текстов, но и совокупность и последовательность воплощения авторских функций, подчиненных логике избираемого художественного поведения. Вне зависимости от того, сознательно или неосознанно формируется авторская стратегия, ее ценность определяется объемом и структурой перераспределяемых социальных и культурных ценностей и механизмами психологической (и шире — антропологической) эволюции, борьбой различных психотипов и доминирующим положением в культуре определенного психотипа, легитимация которого почти моментально переводит предшествующие психотипы в разряд доминируемых и неактуальных. Соответственно и конкретная практика оказывается доминирующей и актуальной, если предоставляет возможность психологической коррекции, утверждает психотип, имеющий шанс занять господствующее положение, и одновременно позволяет укрепить (или повысить) значимость тех или иных социальных позиций.
Однако конкурентная борьба в поле литературы разворачивается не только в пространстве (социальном и психологическом), но и во времени между различными системами легитимации. Еще создатели институциональной теории (Артур Данто и Джордж Дики) полагали, что сам по себе любой объект (будь это картина или книга) не является произведением искусства, этим качеством его наделяют соответствующие институты. А для Лиотара легитимация есть процесс, посредством коего законодатель, имеющий дело с художественным или научным дискурсом, наделяется полномочиями устанавливать некие условия, определяющие порядок включения любого утверждения в данный дискурс для комплиментарного рассмотрения его общественностью 596. Однако, прежде чем те или иные институции приобретут статус законодателя, между различными системами легитимации происходит конкурентная борьба, как реальная, так и символическая. Как мы выяснили, противоборство различных художественных школ и поэтических направлений — это конкуренция различных систем легитимации, когда одной системе, скажем, представляющейся традиционной (и связанной с занятием определенных престижных позиций в социуме), противопоставляется другая система легитимации, первоначально использующая, казалось бы, только поэтическую манифестацию. Но «борьба по поводу слов» за право применения тех или иных поэтических приемов (представляющих собой механизм обретения легитимности), за право апелляции к другим полям (например, религии или политики) или возможность заимствовать из других культур темы и образы является универсумом символической борьбы, где сталкиваются различные интересы, где действуют эффекты доминирования и где результатом смены одной системы легитимации другой является потеря одними и приобретение другими престижных социальных позиций, смена элит и перераспределение власти 597. Потому что власть, как мы показали в нашем исследовании, это не только те или иные институции, законы, установления, прерогативы и пр., но и нормы, привычки, стереотипы, распространенные в культуре и определяющие ее модус. Власть, которая перераспределяется в социальном пространстве, определяется культурой, потому что любой властный импульс, любое властное сообщение, исходящее от отправителя и предназначенное получателю, обретает свою референциональность в социуме, и без соответствия культурным и прочим стереотипам, власть превращается в слишком дорогостоящее насилие, быстро теряющее свою легитимность 598.
Точно так же легитимность теряет любой дискурс (или даже поле в социальном пространстве), не обладающий возможностью перераспределять и апроприировать власть, как это произошло с утопическим реализмом в 1960-х и постмодернизмом в конце 1990-х. Столь же функционален процесс обретения легитимного статуса теми или иные практиками, который в рамках русской литературы подчиняется как общим закономерностям функционирования социальных пространств, так и закономерностям, характерным для поля русской культуры. В любом социальном пространстве процесс автономизации и эмансипации литературы определяется способом достижения легитимности, за которым стоит задача сохранения власти и воспроизводства определенных доминирующих позиций. Как мы показали, уже первые тексты русской светской литературы представляли собой зону зафиксированных властных отношений, функций господства и подчинения, распределения ролей и позиций, доминирующих в социальном пространстве и легитимных, благодаря предыдущим этапам конкурентной борьбы. Помимо византийских заимствований на своеобразие поля светской литературы не менее отчетливо оказали влияние традиции функционирования средневековой русской культуры. Светская литература добивалась автономного положения своего поля, конкурируя с церковной, но сохраняла с ней связь, потому что только от церковной литературы, интерпретируемой как зона священных и безусловно истинных манифестаций, могла получить легитимные функции. Способ обретения легитимного статуса светской культурой по типу легитимности церковной (где полномочия делегировались в процессе перераспределения символического капитала Божественного акта творения по цепочке Бог — церковь — поэт) отличался от механизмов достижения легитимности светской культуры в Западной Европе, где эта культура опиралась на институциональные и легитимные возможности общества, конкурировавшего с государством 599. Слабость русского общества (и отсутствие у него полноценных легитимных функций) создала традицию, в рамках которой русский писатель, как это показал уже Лотман, представал не создателем текста, а транслятором, передатчиком и носителем высшей истины. Как следствие, от транслятора и носителя истины требовались отказ от индивидуальности (анонимность) и строгое соответствие нравственным константам 600, в которых на самом деле была зафиксирована легитимность определенных социальных позиций и властных прерогатив. А их сохранение, делегирование и репродуцирование создавало систему определенных требований, которые накладывались на этический облик того, кто получил право говорить от лица истины. Иначе говоря, не имея возможности опираться на социальную власть общества, писатель для достижения легитимного статуса вынужден был использовать стратегию властителя дум, конкурирующего с государством в плане создания факультативной системы иерархических ценностей и настаивающего на истинности своей системы, так как, кроме заимствования механизмов религиозной легитимации, подлежащей в поле литературы процессу естественной редукции, не имел другой возможности перераспределять и присваивать власть, которая и придавала литературному дискурсу социальную и психологическую ценность.
