Шок будущего - Тоффлер Элвин (электронная книга .txt) 📗
Несомненно, в целом отношения между ребенком и семьей станут драматически напряженнее. Семья — может быть, за исключением коммунальных групп — утратит то малое, что осталось от ее способности передавать свои ценности молодому поколению. Это будет и дальше ускорять ход перемен и отягощать сопутствующие им проблемы.
Однако сквозь все изменения просвечивает — и даже уменьшает их значимость — нечто более важное и куда более тонкое. В людских делах есть скрытая цикличность, которая до сей поры была одной из ключевых сил, стабилизирующих общество. Это семейный цикл.
Мы начинаем жизненный путь детьми, взрослеем, оставляем родительское гнездо; затем даем жизнь своим детям, которые в свою очередь вырастают, уходят, и цикл запускается снова. Он крутится так давно, так самопроизвольно, с такой неизменной повторяемостью, что люди принимают его как данность. Он — часть общей картины человеческой жизни. Задолго до достижения половой зрелости дети уже знают роль, которую им предстоит сыграть, чтобы поддержать ход великого цикла. Эта предсказуемая последовательность семейных событий дает всем людям, во всех социальных стратах, ощущение преемственности, указывает им место в общем потоке времени. Семейный цикл был одним из постоянных хранителей здравого начала в человеческом бытии.
В наши дни этот цикл ускоряется. Мы раньше взрослеем, раньше оставляем родительский дом, вступаем в брак, рожаем детей. Разница в возрасте между детьми становится все меньше, и период родительских обязанностей сокращается. Доктор Бернис Нойгартен (Чикагский университет) пишет: «Общая тенденция — ускорение ритма событий на протяжении большей части семейного цикла».
Но если индустриальная эра с ее ускоренным ритмом жизни укорачивает семейный цикл, то сверхиндустриализм уже сейчас грозит разбить его вдребезги. С учетом реализуемых фантазий специалистов по деторождению; с учетом экзотических опытов с семьей, производимых новаторскими меньшинствами, возможного развития таких институций, как профессиональное родительство, на фоне усиливающегося движения к временным и серийным бракам можно предсказать, что цикл не просто закрутится еще стремительней. Нет, мы введем нечто непостоянное, неопределенное, непредсказуемое, словом, новое в то, что было таким же размеренным и обычным, как смена времен года.
Когда «мать» сможет сократить процесс деторождения до короткого визита в магазин, торгующий эмбрионами, когда пересадка эмбрионов из матки в матку уничтожит даже древнюю уверенность в том, что ребенка вынашивают девять месяцев, тогда дети начнут расти в таком мире, где семейный цикл, в прежние времена ровный и неколебимый, станет рваным и аритмичным. Так из обломков старого распорядка жизни будет удален еще один ключевой стабилизирующий фактор, еще одна опора душевного здоровья. Вне сомнения, пути развития, очерченные на предыдущих страницах, отнюдь не неизбежны. В нашей власти наметить грядущие перемены. Мы можем выбрать либо то, либо другое будущее. Однако нам не дано сохранить прошлое. В семейных отношениях, как и в экономике, науке, технике и социальных отношениях, мы будем вынуждены иметь дело с новациями.
Сверхиндустриальная Революция освободит людей от варварства, вызванного тесной, сравнительно безальтернативной системой семейных отношений прошлого времени и нынешнего дня. Революция предложит каждому человеку неведомый доселе уровень свободы. Но за эту свободу она настоятельно потребует непомерную плату. Очутившись в будущем, миллионы рядовых мужчин и женщин столкнутся с набором волнующих возможностей, настолько незнакомых и неизведанных, что прошлый опыт почти не сумеет помочь в них разобраться. В своих семейных отношениях, равно как и во всех жизненных коллизиях, им придется справляться не только с быстротечностью событий, но и с проблемой нового бытия.
Таким образом, во всех серьезных и всех маловажных действиях, в самых широких и гласных конфликтах и самых частных, личностных событиях будет нарушено равновесие между рутинным и необычным, предвидимым и непредсказуемым, известным и непознанным. Коэффициент новизны будет возрастать.
Следуя по жизненному пути в такой незнакомой и быстро меняющейся обстановке, мы будем вынуждены выбирать из великого множества возможностей. Третья, главная характеристика близкого будущего — многообразие; к нему мы и должны теперь обратиться. Ибо окончательное слияние указанных трех факторов — быстротечности, новаций и многообразия — формирует период исторического кризиса приспособленности к жизни, являющегося темой этой книги — шока будущего.
ЧАСТЬ 4. МНОГООБРАЗИЕ
Глава 12. ИСТОКИ СВЕРХВЫБОРА
Сверхиндустриальная революция обречет на забвение большую часть наших представлений о демократии и будущей возможности человеческого выбора.
Сегодня в технологически развитых обществах существует почти нерушимое единогласие относительно того, какой будет свобода. Максимальные возможности индивидуального выбора считаются демократическим идеалом. Но большинство людей пишущих предрекают, что мы будем далеки от этого идеала. Они предсказывают мрачную картину будущего, в котором люди предстают как неразумные создания — потребители, окруженные стандартизированными товарами, получающие образование в стандартизированных школах, вскормленные стандартизированной массовой культурой и вынужденные принимать стандартизированный образ жизни.
Подобные предсказания, как можно было ожидать, создали поколение людей, ненавидящих будущее и технофобов. Один из самых ярких антипрогрессистов — французский религиозный мистик Жак Эллюль, книги которого пользуются широкой популярностью в университетских кругах. По мнению Эллюля, человек был гораздо свободнее в прошлом, когда «выбор для него был реальной возможностью». Напротив, сейчас «человек больше ни в каком смысле не совершает выбора». «В будущем, — считает Эллюль, — человек будет, очевидно, сведен к роли записывающего устройства». Лишенный выбора, он будет не действовать, а подвергаться действиям. Он станет жить, как утверждает Эллюль, в тоталитарном государстве, которым правит гестапо в бархатных перчатках [189].
Та же тема — отсутствие выбора — проходит нитью через большинство работ Арнольда Тойнби [190]. Это же повторяют все — от предводителей хиппи до судей Верховного суда, от издателей бульварных газет до философов — экзистенциалистов. В самой простой форме эта Теория Исчезнувшего Выбора основывается на голом силлогизме: наука и техника способствовали стандартизации. Наука и техника будут развиваться, делая будущее еще более стандартизированным, чем настоящее. Следовательно: человек постепенно утратит свободу выбора.
Однако если не принимать этот силлогизм слепо, а задуматься и проанализировать его, мы придем к необыкновенному открытию. Поскольку здесь не только логика ошибочна, но и сама мысль основана на абсолютном незнании фактов, имеющих отношение к природе, значению и направлению сверхиндустриальной революции.
Вся ирония в том, что люди будущего могут страдать не от отсутствия выбора, а от парализующего обилия выбора. Они могут стать жертвами этой своеобразной сверхиндустриальной дилеммы: сверхвыбора.
СКОНСТРУИРУЙТЕ «МУСТАНГ» САМИ
Все путешествующие по Европе или Соединенным Штатам Америки отмечают архитектурное единообразие бензозаправочных колонок или аэропортов. Каждый, кто чувствует жажду, обнаруживает, что бутылки кока — колы почти абсолютно похожи. Явное следствие технологии массовой продукции — единообразие некоторых аспектов нашего материального окружения — уже давно возмущало интеллектуалов. Некоторые осуждают «хилтонизацию» наших гостиниц, другие выдвигают обвинение в гомогенизации человечества в целом.
Разумеется, трудно отрицать, что индустриализация дает уравнительный эффект. Наша способность производить миллионы почти одинаковых вещей — это высшее достижение индустриальной эры. Таким образом, когда интеллектуалы оплакивают единообразие наших материальных благ, они размышляют о состоянии дел при индустриализации.
