Ничто человеческое... - Богат Евгений Михайлович (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
Это особый тип универсальности — универсальности цельной и единой культуры. Художник XV века универсален, как и врач XII века в арабском мире. Он не может позволить себе «роскоши» не быть универсальным. Это качество не только личности, но и эпохи. Любой рисунок на рукописях Леонардо да Винчи дышит универсальностью в восприятии бытия.
Но разве не дышат универсальностью рисунки на рукописях Пушкина? Пушкин не был ни живописцем, ни математиком, ни анатомом, ни архитектором, ни инженером… Он был поэтом, он был историком. И он был универсальной личностью.
Это иной тип универсальности. Нелепо говорить о том, что выше и что ниже — традиционный тип универсальности Итальянского Ренессанса или универсальность Пушкина. Это — иные типы, иные эпохи, иные стадии развития духовной жизни человечества. И все же не могу не заметить, что если художник в эпоху Итальянского Ренессанса не мог не быть универсальным в силу самих законов становления живописи в то время, то поэт в начале XIX века в России мог быть неуниверсальным. Разумеется, мое утверждение не бесспорно, я понимаю его субъективность, но лично мне универсальность Пушкина дороже универсальности людей Итальянского Ренессанса, что отнюдь не умаляет их в моем сердце.
Леонардо да Винчи был универсален и потому, что вобрал в себя все богатство человеческой действительности, и потому, что сочетал в себе бесчисленный ряд талантов и умений. Но в его эпоху для того, чтобы вобрать в себя это богатство, надо было обладать разносторонностью. Во времена Пушкина и позже, когда структура духовной жизни изменилась, можно было стать универсальной личностью, не обладая удивительной разносторонностью. Универсальность ушла вглубь, утратив в широте.
Тип универсализма формируется духом времени. Но существует все же одна любопытнейшая особенность: во все века и тысячелетия, начиная с баснословной Вавилонии и не менее баснословного Египта эпохи пирамид, универсальные личности имели то или иное отношение к искусству.
Универсализм менял обличье: в Египте фараонов — архитектура, в легендарном Вавилоне — астрономия, в эпоху античности — мудрость, в эпоху Возрождения — живопись, в XVII веке — философия, в XVIII — музыка, в XIX, особенно в России, — литература, в XX — во всем мире — наука…
Но во все века универсальные личности, будь то жрец в Вавилоне, зодчий в Египте, писатель в России, имели отношение к искусству не только как к любимому делу, но и как к стилю мировосприятия. Мне дорога мысль В. Ф. Одоевского о том, что искусство — не утеха, не роскошь, а необходимость. Если бы не искусство, человек бы погиб (по Одоевскому), не найдя ответы на вопросы, разрывающие душу и ум; если бы не искусство, человек не выдержал бы неизвестности о себе и о мире; искусство и познает, и угадывает, и исцеляет. Теперь самое время вернуться к вопросу о том, был ли универсальной личностью В. Шукшин, и ответить на него несколько иначе, чем я ответил в семидесятых годах. Да, Шукшин обладал чертами универсальной личности нашего времени и нашего общества. И не потому, что сочетал в себе режиссера, актера и писателя (хотя и это весьма существенно), а потому, что возрождал, воскрешал человеческое в человеке.
Универсальная личность стремится к познанию начала вещей. В восьмидесятые годы мы еще острее поняли, что «начало вещей» — человечность.
Мы стали особенно ценить и дорожить человечностью, как ценностью не только этической, но и социальной. Этим отмечена вся жизнь сегодняшнего нашего общества, и поэтому я и даю сегодня новый ответ на старый вопрос о Василии Макаровиче Шукшине.
что общего между искусством и повседневностью?
— Казалось бы, что может быть общего между искусством, которое всегда праздник, всегда приобщение к чему-то очень яркому, неожиданному, и повседневностью, которая воспринимается нами как что-то сугубо будничное, однообразное, а иногда даже и унылое. И тем не менее между искусством и повседневностью существует очень глубокая связь. И от понимания этой связи, от понимания взаимодействия между искусством как праздником и повседневностью как нашим обыденным существованием зависит реальная жизнь, то, как мы делаем наши обычные дела, как мы живем.
Мне хочется, отвечая на этот вопрос, рассказать о каких-то очень конкретных и «земных» историях. Но перед этим надо, наверное, в самом общем виде определить: что такое искусство? Это — запечатленное в слове, или в звуках, или в красках очень высокое представление о человеке, о его силах и возможностях. В сущности, если попытаться выразить смысл искусства в нескольких словах, то этими словами и будут: «Человек может все».
Для человека нет ничего невозможного. В этом я вижу смысл искусства, и именно это и делает его необходимым в нашей обыденной, самой будничной жизни.
Через соприкосновение с образом, который создан художником, каждый из нас поднят на большую высоту.
Теперь коснусь каких-то конкретных, «земных» вещей для того, чтобы эта мысль стала более понятной.
Меня давно интересовали люди — их душевный строй, духовная устремленность, — люди, занятые какой-то однообразной работой. Однообразная работа бывает интересной, то есть такой, которая становится неинтересной только потому, что она повторяется изо дня в день. А бывает и изначально неинтересная, однообразная работа, в которой органично заложена какая-то большая монотонность. Начну с людей «интересной однообразной» работы. Помню медсестру в больнице, которая рассказывала мне, что поначалу ее увлекало желание активно помогать людям, облегчать их страдания, а потом изо дня в день одно и то же, одни и те же жалобы, нездоровые лица, разговоры. И стало ее охватывать уныние, и она уже думала уйти из больницы. Ей помог «Дон-Кихот» Сервантеса. Вообще надо отметить, что помощь человеку в повседневности со стороны искусства обычно бывает очень неожиданной. Вот что она мне рассказала. То, что Дон-Кихот вмешивался часто в какие-то фантастические ситуации, старался облегчить наряду с существующими страданиями и несуществующие, его огромная тоска по справедливости и желание поразить любое зло, желание настолько обостренное, что он был готов кидаться на ветряные мельницы, показало ей: она была, мягко выражаясь, неправа, когда, находясь один на один с совершенно реальными, невымышленными страданиями, постепенно стала утрачивать острое восприятие их, разучилась видеть людей, которые ждут от нее помощи. Я застал ее однажды ночью в больничном коридоре, сидящей над романом Сервантеса. Она его перечитывала. И я понял: если через минуту кто-то ее позовет, она без раздражения, без мысли, что ей помешали, будет делать все для человека, которому нужна.
Думаю, что влияние искусства заключается в том, что оно учит нас быть человечными. Однажды я беседовал с девушкой, которая управляла на стройке башенным краном. Это, вообще, работа интересная, сопряженная даже с известным риском, все-таки высота… Но постепенно однообразие стало и ее угнетать. Каждое утро подниматься по этой лестнице, выполнять одни и те же маневры…
Ей помогло тоже нечто совершенно неожиданное, не имеющее никакого отношения ни к крану, ни к ее работе и даже не имеющее отношения к нашей жизни. Ей помогла новелла Флобера «Простая душа» — о малограмотной простой женщине, которая работает на ферме, изо дня в день видит и делает одно и то же, и тем не менее глубоко радуется жизни и умеет найти в однообразии дней какое-то удовлетворение, потому что служит любимым людям. И вот девушка-крановщица подумала: «Если та женщина, которая в жизни не видела ничего, кроме хлева, коров, одной и той же дороги, умеет так радоваться жизни, то как же смею не радоваться жизни я, если каждый день открывает мне что-то новое. Вот достроили дом, въехали новоселы, изменился ландшафт, открылись какие-то новые дали…» Она стала жизнь воспринимать разнообразно и остро.
«Зерно искусства» упало в чернозем, что ли, повседневности. Такие зерна могут давать всходы только тогда, когда они падают в более или менее вспаханную почву. А вспахивает ее вся наша жизнь, ее этические законы. И надо помнить о том, что бывают «залежные земли» в человеческой душе, но целинных земель не бывает, потому что тысячелетия культуры, тысячелетия работы человеческой мысли и человеческой души отразились на каждом из нас.
