Французское общество времен Филиппа-Августа - Люшер Ашиль (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Были установлены возрастные ограничения для обучения как теологии, так и свободным искусствам. Магистр теологии должен достичь тридцати пяти лет, иметь по меньшей мере десять лет общих штудий и пять лет теологических. Он обязан слыть человеком добропорядочной жизни и нравов, с проверенными способностями. Чтобы стать магистром искусств, надо было достигнуть хотя бы двадцати одного года, пройти шесть лет школьного обучения и обладать лицензией на условиях, установленных арбитражным судом 1213 г. С другой стороны, не дозволяется открывать курс просто ради удовольствия дать несколько уроков и затем исчезнуть: магистр обязуется обучать по крайней мере в течение двух лет.
Торжественные ассамблеи, а также получение студентами лицензий сопровождались кутежами, столь обильными и продолжительными, сколь и дорогостоящими. Как и все братства средневековья, университетское братство любило пировать. Кардинал категорически запрещает эти пирушки: nulla fiant convivia; самое большее, что он позволяет, это собирать маленькое общество друзей или товарищей. В сущности, он был не так уж и неправ, если вспомнить о количестве пространных писем и формуляров, показывающих, какие щедрые кровопускания родительскому кошельку делали студенты, дабы оплатить расходы по своему вступлению в преподавательскую должность. Профессор Буонкомпаньо оставил нам образчик письма, написанного из Болоньи одному отцу семейства, чтобы сообщить ему об успехах сына. Оно начинается в лирическом тоне, с цитатами из псалмов: «Воспойте же славу Господу! Пусть зазвучат виолы и кимвалы, ибо ваш сын выдержал торжественное испытание в присутствии огромного стечения профессоров и студентов. Он безошибочно ответил на все поставленные вопросы и заткнул рот всем оппонентам: никто не смог загнать его в угол. Кроме того, он устроил пиршество, которое запомнится; на него были приглашены и богатые, и бедные; это был невиданный пир. Наконец, он приступил к своим занятиям так, что заставил пустеть школы других, привлекая к своей кафедре множество слушателей».
В другом письме, в противоположность предыдущему, речь идет о незадачливом кандидате, которому не хватило денег: «Люди, приглашенные на его пиршество, так плохо поели, что даже не хотели пить. Он начал свои занятия с новичков и нанятых слушателей».
Запрет Робера де Курсона доказывает, что в Париже дела обстояли так же, как в Болонье, и обильным пиром по поводу пролучения лицензии наслаждались не меньше.
Если кардинал запрещает пирушки, он тем не менее допускает обычаи раздачи одежды и прочих предметов, имевший место по случаю избрания в должность. «Количество их можно было бы еще и увеличить, — говорит он, — особенно чтобы оделить бедных». Он хочет, чтобы студент, ставший магистром искусств, имел благопристойный внешний вид, соответствующий его духовному званию: он должен носить только круглую мантию темного цвета, ниспадающую до пят. Обязан он исполнять и другой долг приличия, от которого университетские преподаватели, как представляется, часто уклонялись — присутствие на похоронах членов корпорации. В случае смерти школяра за катафалком должна следовать половина профессоров факультета, к которому он принадлежал. Законодатель, учредивший подобный род процессии, потрудился оговорить, что присутствующие не могут уйти до конца церемонии. А если речь идет о похоронах профессора, то все коллеги должны присутствовать на бдении, которое происходит в церкви, до полуночи и даже позднее. В день погребения все занятия прерываются.
Две статьи конституции 1215 г. касаются положения студентов. «Следует, — говорит кардинал, — чтобы у каждого школяра был магистр, к которому он прикрепляется»; это направлено против толпы псевдостудентов, не посещающих занятия. Кроме того, «нужно, чтобы всякий магистр обладал юрисдикцией над своим студентом (forum sui scolaris habeat)» — свидетельство тесной связи, установленной тогда между профессором и его учениками. Он их начальник, их судья; он отвечает за их поведение с правом наказания — для них он одновременно и наставник, и должностное лицо. Эти правила, исходящие от папской власти, должны были включать статью, призванную защитить университетскую корпорацию от канцлера собора Богоматери и парижской епархии. Ни один лиценциат не имел права преподавать, если он дал денег канцлеру или другому церковному чину, или поклялся им в верности, или подчинился на каком-либо условии. У магистров и школяров есть право объединяться между собой или с другими, образовывая под присягой союзы (constitutions fide, vel репа, vel juramento vallatas) при строго определенных обстоятельствах: если кто-либо из университета был убит или ранен, подвергся грубому оскорблению, если ему отказали в правосудии, если речь идет о создании общества по погребению членов корпорации, если возникает необходимость изменить плату за жилье парижским горожанам и т. д. Последний пункт был поводом для частых споров. Парижские домовладельцы злоупотребляли трудностями, которые испытывали искавшие жилье студенты, поднимали плату за него сверх всякой меры и вообще выражали всяческое недоверие по отношению к жильцам: «Я снял удобную квартиру, — пишет Иоанн Солсберийский, — но, прежде чем в нее войти, мне пришлось отдать почти 12 ливров, и я не мог вселиться, пока не заплатил за год вперед».
В целом кардинал Робер де Курсон формально признал за преподавателями и школярами университета право на объединения. Папство дало им в руки оружие сопротивления, защиты и нападения, и они могли им воспользоваться против стражников и горожан, но особенно против парижской церкви и ее канцлера. И едва минуло четыре года после реформы, как конфликт между университетом и епархией, доселе скрытый, вдруг принял острый характер. В 1219 г. Петр Немурский, парижский епископ, и Филипп де Грев, канцлер, объявили об отлучении всех членов университета, которые объединились или объединятся клятвой без разрешения епископской власти или ее представителей. Отлучался также всякий, кто, видя школяров, бегущих ночью с оружием по улицам, не донес на них официальным органам или в канцелярию. По сути, завязавшаяся борьба была борьбой между епархией и Святым престолом, поскольку епископ препятствовал университету пользоваться правом создания союзов, предоставленным папским легатом. Петр Немурский не признает законность этого пожалования и на этой почве становится в открытую оппозицию Риму. Он целиком сознает серьезность содеянного и, дабы узаконить предпринятую меру, опирается на прецедент, подтвержденный другим легатом. Он и Филипп де Грев намереваются просто возобновить отлучение магистров и студентов, предпринятое предшественником Петра Немурского, епископом Парижским Эдом де Сюлли, с одобрения легата Иннокентия III, кардинала Октавиана. Но текста этого первого приговора об анафеме никто никогда не видел, и Петр Немурский, от которого его требуют, не может его показать. Ничего о нем не говорят и документы времен Эда де Сюлли. Впрочем, возможно ли, чтобы тот санкционировал постановление, направленное против университетской корпорации, которой покровительствовал Рим?
Создается впечатление, что в своей булле от 30 марта 1219 г. папа Гонорий III неявно обвиняет епископа Парижа в том, что тот выдумал это исчезнувшее постановление Эда де Сюлли. Во всяком случае, он приказывает архиепископу Руанскому аннулировать недавнее отлучение и грозит гневом Святого престола всякому, кто позволит себе объявлять университету анафему без утверждения ее римской церковью. И здесь право Папы и право епископа приходят в прямое столкновение. Пришлось 11 мая 1219 г. обязать другого представителя римской власти, епископа Труа Эрве привести Петра Немурского к повиновению. Благодаря второй булле нам известны в деталях некоторые детали процесса.
После тщетных требований к парижскому епископу предъявить приговор Эда де Сюлли университетские преподаватели приступили к обсуждению вопроса. «Что следует понимать, — говорят они, — под проступком объединения, в котором вы нас упрекаете? Идет ли речь о дозволенном союзе с похвальной и законной целью или об объединении неправом, основанном во зло?» — «Речь идет, — отвечают люди епископа, — о любом объединении, законном или нет». — «Тогда это посягательство на наши права, и мы обратимся по этому поводу к Папе». Наконец университет решает отправить свое дело на рассмотрение в Рим. Но послать кого-то в Рим стоит дорого, а у корпорации профессоров и студентов еще нет общественных фондов, предназначенных для подобных целей. Их будут собирать по подписке (collecta). Магистры и клирики клятвенно обязуются подписаться на сумму, установленную их прокурорами. Когда деньги были собраны, представитель университета тронулся в путь. А канцлер отлучил всех организовавших подписку или внесших деньги магистров и студентов. Они даже не допускались к исповеди.
