Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. - Коллектив авторов (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

Ключевыми в теории Э. становятся понятия «пафоса», «экстаза», «эротизма», «регрессии». Всё это моменты выхода «я» за собственные пределы, моменты пребывания на границе субъективности. Не случайно в этой связи обращение Э. к исследованиям мышления ребенка и архаического мышления (варианты биологической и культурной регрессии). «Эмбрион» и «материнская утроба» (Mutterleib) становятся для него ключевыми метафорическими и символическими структурами, характеризующими то предельное состояние, когда уже есть возможность любого высказывания, но еще нет способа ему проявиться, поскольку нет еще первого опыта различия — не состоялась еще первая травма — «травма рождения» (Отто Ранк), а значит, еще нет места для фиксации (во фрейдовском смысле), места для строительства языковой формы. Так в ином языке воспроизводятся те же две эйзенштейновские аналитические тенденции — движения к чистому восприятию и к чистой рефлексии. Эти координаты (перцептивная и имагинативная) выражены в двух метафорах — «эмбрион» (абсолютная сексуализация опыта, чистая экспрессивность, экстаз) и Mutterleib (полная десексуализация, образ, синтез). Событие взаимопересечения экстатической и образной составляющей есть та точка, из которой возможен авто-психоанализ. Э. находит место этого события в линии рисунка, в автобиографическом «автоматическом» письме, в монтаже, в композиции отдельного кинокадра. Но событие это всегда случайно, поэтому и сама теория Э. внутри себя не завершена, она носит открытый, становящийся характер. Кино, т. о., оказывается не только целью, но и необходимым средством, в динамике аналитического процесса. Подобно тому, как психоанализ не существует без практики, так и теория Э. невозможна без художественного опыта, который всегда требует пересмотра заново самой логики анализа.

Эйзенштейновская теория синтеза искусств, попыткой воплощения которой стал фильм «Иван Грозный», во многом опирается на идеи, разрабатываемые в «Методе». Синтез искусств достигается, по Э., в специфическом кинематографическом пространстве, где чувственное и экстатическое восприятие выходит на первый план, обнажая те формы мышления (то, что Э. называл «чувственное мышление»), которые вытеснены наукой и знанием на периферию культуры. В этом эйзенштейновские концепции пафоса и экстаза оказываются близки идеям «театра жестокости» Арто, «трансгрессии» Батая, коррелируют с многими положениями современной философии и антропологии. Его поиски во многом предвосхитили семиотический анализ (см.: Семиотическая эстетика) киноязыка. Влияние монтажных теорий Э., размышления о цвете в кино, идеи динамического экрана и полиэкрана оказали влияние на таких разных режиссеров, как Пелешян, Годар, Гринауэй, Спилберг. Исследования Э. переведены на многие языки мира и давно стали классикой наряду с его фильмами.

Соч.:

Избранные статьи. М., 1956;

Избранные произведения в 6-ти томах. М., 1964-71;

Дисней // Проблема синтеза в художественной культуре. М., 1985;

Мемуары. В 2-х т. М., 1997;

Киноведческие записки, 1997–1998, № 36/37 (публикация воспоминаний, статей, писем из фонда С.М. Эйзенштейна в РГАЛИ);

The Film Sense.

Film Form: Essays in Film THeory. N.Y., 1949;

Selected Works.

Лит.:

Иванов В.В.

Аксенов И. Сергей Эйзенштейн. Портрет художника. М., 1991;

Подорога В. Лицо и правила раскроя. Физиогномический метод Сергея Эйзенштейна // Подорога В.

Феноменология тела. М

Seton M.

Eisenstein

Michelson A. Reading Eisenstein Redaing «Capital» // October, 1976, № 2, 1977, № 3;

Ibidem. Reading Eisenstein Reading «Ulisses»: The Claims of Subjectivity // Art and Text, Spring, 1989;

Aumont J.

Montage Eisenstein.

P., 1979.

О. Аронсон

Эйхенбаум Борис Михайлович (1886–1959)

Русский филолог, теоретик литературы, сторонник формального (морфологического) метода анализа художественного творчества. Первая статья «Пушкин-поэт и бунт 1825 г. (Опыт психологического исследования)», не была, однако, первым опытом аналитической работы. Творчество И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, Ф. И. Тютчева было изучено Э. досконально. С 1910 г. он является постоянным автором научно-публицистических журналов «Запросы жизни», «Заветы», «Северные записки», «Русская мысль» и др. В период 1913–1914 гг. пишет большое количество библиографических обзоров и рецензий на выходящие из печати литературные произведения, в том числе и зарубежных авторов. Обработка большого количества филологического материала способствовала определению основных тенденций научного направления в творчестве Э., которые развивались в направлении проблемных интерпретаций художественных текстов и реализации различных вариантов прочтения классических произведений.

Выбор критериев научных исследований был предопределен господствовавшим в нач. XX в. символизмом как типом художественного сознания, обуславливающим реконструкцию классической эстетики в творчестве самих художников-символистов в иных, неклассических, системах художественных ценностей. Эстетика символизма предполагала взгляд на прежние категории совершенно с других позиций, нежели вся предшествующая эстетика русского романтизма, и Э. как аналитик начинает поиск ее философского обоснования в общеэстетической системе романтизма, вычленяя из него символистскую направленность.

Поиск привел его к необходимости изучения природы художественного знания, что определило не только область его научных интересов, но и метод исследования художественной литературы. Представление о символизме как особом типе художественного сознания в безграничных ответвлениях романтизма дало ученому возможность сделать концептуальную разработку структуры эстетической системы символизма не столько как направления, сколько в плане изучения природы самого термина «символизм» на том сложном этапе исторического движения, когда распадающиеся традиции предшествующей символики романтизма вновь всплывают на поверхность уходящих течений и становятся доминантами в конструкциях новых художественных форм.

Э. отказывается от академического подхода к исследованию худудожественного произведения, предполагавшего опору на социально-психологические аспекты искусства. Он пытается определить, что есть то метафизическое целое художественной вещи иного, нетрадиционного образца, предлагаемого искусством символизма, и как и из чего это целое складывается. Предмет изучения выбран — символ как категория «связующая настоящее и прошлое, «я» и внешний мир, мир и миф. Как строится символ, в какой форме он предстает в художественном произведении, в чем разница между формой вещи и самой вещью и есть ли эта разница вообще, что делает форму (или вещь) художественной, в каком взаимодействии находится художественная форма с историей как культурой взаимозависимостей неких всеобщностей, представляющих время бытия этих всеобщностей как неподвижную структуру, переходящую из одного века в другой в форме внешних, поверхностных изменении, которые проявляются в виде тех или иных явлений, событий, и, в том числе, в произведениях искусства как их специфических моделей, — круг вопросов, занимающих Э. в этот период. Метод для изучения символа как связующего звена между целым и частностями, который определил для себя Э., он обозначил как морфологический, так как под частностями он понимал такие объемные категории, составляющие символ, как материал и стиль.

Материал требовал детального анализа, так как само понятие материала складывалось из понятий «язык» и «культура», т. е. той части художественного интеллекта, которая объединяла эти понятия в поэтику художественного творчества. Материал преобразовывался в форму благодаря приемам мастерства, отсюда вырабатывался особый стиль произведения, который, в свою очередь, представлял собой сложную систему связей языковых единиц, служащих основанием понятия «художественность». Форма сама по себе, без взаимодействия с названным понятием, ничего не говорит, но форма художественная есть то самое целое, в котором заложена гармоничная данному произведению истина, а это уже является символом.