Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного - Кулешова Ольга Валерьевна
Идеал Мережковского — создание Экуменической церкви, способной соединить в себе все ветви христианства и привести человека к достижению духовного абсолюта — наступлению Царства Третьего Завета — Царства Божия на Земле. Особую роль в этом смысле Мережковский отводит Русской православной церкви, приписывая ей способность стать объединяющим началом для всего христианского человечества: «Иоанн кончит “великую распрю” Петра и Павла в веках и народах; две расколовшиеся половины христианского Запада, две Церкви, католическую и протестантскую, соединит христианский Восток — Православие, но уже не прошлое и не настоящее, а будущее — Церковь Иоанна в Третьем Завете Духа» [147]. Философ призывает Церковь позаботиться о наступлении Царства Святого Духа путем создания 117 всемирного человеческого братства: «Только тогда, когда все три разделившиеся Церкви — Петра, Павла, Иоанна — Римское Католичество, Протестантство и Православие — скажут вместе: “Дух Святой, прииди!” только тогда будет Единая Вселенская Церковь» [148]. Справедливо замечание Темиры Пахмусс, сделанное по поводу христианских воззрений философа: «Для Мережковского историческое Христианство было необходимой фазой в эволюции религии на пути к религии Святой Троицы. Церковь Второго Пришествия, апокалиптическое Христианство, воспримет в себя Церковь Первого Пришествия, историческое Христианство. Историческое Христианство станет тогда органической частью всемирной Церкви; оно сольется с апокалиптическим Христианством. Апокалиптическое Христианство, таким образом, завершит историческое Христианство» [149].
Итак, идеал Мережковского — исполнение Третьего Завета, сошествие Царства Святого Духа на Землю. Три — в его философии число всеобъемлющее и все соединяющее. Каждая мысль Мережковского трехчастна: тезис, антитезис, синтез. Два утверждения друг другу противоречат, но в третьем согласуются. Две ипостаси Троицы: Отец и Сын согласуются в третьей — Матери-Духе: Три в Одном. Мережковский утверждает новый тип религиозного знания — высшее мистическое познание в Троице. Соглашаясь с Темирой Пахмусс, отметим, что Троица у Мережковского — мистическое откровение метафизического монизма. Монизм есть мистическая победа над 118 метафизическим дуализмом. Таким образом, Три в Одном — это высшая победа религиозного монизма над религиозным дуализмом. Создание Экуменической церкви Мережковский представляет как единственный путь победы монизма Троицы над дуализмом нынешнего христианства, знающего только Отца и Сына, забывшего Святой Дух. Путь соединения человека с Духом Святым, приводящий к обожению человека и достижению вечной жизни в Царстве Божием, представляется философу единственной возможностью спасения человечества от гибели, перехода к хаосу и небытию. Предчувствие конца у Мережковского настойчиво, неизбежно и катастрофично.
Свободная воля человека определяет в концепции философа финал мировой драмы, предоставляющей человечеству выбор между гибелью и спасением. Поэтому Мережковский придает огромное значение роли личности в истории. Справедливо отметила Темира Пахмусс: «Как и Владимир Соловьев, Мережковский придерживался мнения, что внутренняя борьба человека представляет собой фазу в человеческой эволюции, часть мирового процесса и общее единоборство против несуществования» [150].
Самая уникальная Личность — Христос — выполняет в философии Мережковского роль символа высшего — Духовного мира, принесшего в низший материальный мир весть о возможности воссоединения двух миров, завершении духовной эволюции и открывшего для человека путь к Царству Божьему. Существование дальнейшей 119 истории человечества в представлении философа имеет смысл только благодаря бытию отдельных Личностей, сумевших приблизить человечество к духовному абсолюту. Философией истории мотивируется название трилогии Мережковского эмигрантского периода «Лица Святых: от Иисуса к нам». Название точно отражает смысл философской концепции писателя, центр, начало и конец которой, согласующий все противоположности, — Христос. Личности отдельных людей, сумевших воплотить в себе некоторые черты божественного абсолюта, приблизившие человечество к конечной цели духовной эволюции — Царству Божьему, рассматриваются философом как движущая сила истории. Все романы Мережковского в эмиграции после «Иисуса Неизвестного» — рассказ о них: «Павел. Августин», «Данте», «Наполеон», «Жанна д’Арк и Третье Царство Духа», «Святой Франциск Ассизский», «Испанские мистики: Св. Тереза Иисуса, Св. Иоанн Креста», «Маленькая Тереза», «Реформаторы: Лютер, Кальвин, Паскаль».
Каждая Личность, воплощая одну из сторон духовного абсолюта философской концепции писателя, служит общей цели духовной эволюции человечества — стремится к завершению истории Благим Концом — Апокалипсисом и всеобщему спасению человечества через обожение и Воскресение в Третьем Завете Матери-Духа. Св. Франциск — воплощение борьбы с собственностью, первый противособственник на земле, Наполеон — воплощение идеи всемирного справедливого 120 устройства, жажды всемирности, Св. Тереза Иисуса и Св. Иоанн Креста — воплощение идеи богосупружества, Лютер, Кальвин и Паскаль — отражение идеи реформации Церкви, предтечи создания объединенной Экуменической церкви и т. д.
Таким образом, Царство Божие для Мережковского — альтернатива безликой государственности XX столетия, в которой философ, соединяя Личность с Богом, стремится вернуть божественный смысл Личности. Подобный метафизический подход писателя к философии имеет в своей основе не просто менталитет книжника и энциклопедиста, вобравший в себя традиции всемирной идеалистической философии, освоенные на русской почве философией религиозного ренессанса, и теософскую традицию христианского мистицизма, но и личный опыт страдающей человеческой души оказавшегося в изгнании и лишенного родины человека. Вынужденное изгнание стало благодатной почвой для славянофильских настроений Мережковского о мессианском предназначении России в осуществлении духовной эволюции человечества и его непримиримых взглядов на социалистический строй Российского государства как на воплощение абсолютного метафизического зла. Полемизируя с атеистической философской мыслью: философией марксизма, господствующей в России XX столетия, европейской философией атеистического экзистенциализма Камю и Сартра и, в первую очередь, с человекобожеской религией Ницше, — философская концепция Мережковского отвергает любую 121 попытку человека устроиться без Бога и утверждает божественность человеческой Личности, поднимая последнюю на недосягаемую высоту, наделяя ее свободой выбора и ответственностью за сделанный выбор.
Глава 2
Своеобразие романного жанра в эмигрантских сочинениях Д.С. Мережковского
Философская концепция Мережковского в период эмиграции становится глубокой внутренней основой всей прозы писателя, непосредственно влияя на выбор художественной формы произведений, создаваемых автором. Своеобразие формы, найденное художником в поздний период творчества, вытекает из особенностей рассмотренной нами манеры философствования и основных идей, излагаемых Мережковским в сочинениях эмигрантского периода. Философская концепция становится идейным, композиционным стержнем и методологической основой литературной деятельности писателя.
Рассуждая о своеобразии романного жанра в эмигрантских сочинениях Мережковского, необходимо принять во внимание и общую тенденцию, характерную для всей литературы XX столетия в области трансформации и преобразования романной формы, обретения новых синтетических форм и жанров литературы. Преодоление монизма, характерное для искусства XIX в., взрыв формальных поисков в литературе рубежа веков, связанный с открытием новых философских смыслов 125 и концепций, обосновавших сложное синкретическое мироощущение человека XX столетия, неоднократно отмечались исследователями литературы. Так, Н.П. Утехин рассуждает о полифункциональности литературы в труде «Жанры эпической прозы» (Л., 1982). Считая синтетичность и синкретизм характерными чертами прозы XX столетия, Утехин отмечает «в живой литературной практике» как дифференциацию, «так и синтез жанров, причем синтез», ведущий «не к замене одних жанров другими, а к появлению новых, более “емких”, богатых по своим познавательным возможностям жанров» [151]. Тесную связь развития поэтики с эволюцией философского мировоззрения отмечает Б.Н. Энгельгардт в исследовании «Формальный метод в истории литературы» (Л., 1927). Классифицируя теории о сущности поэзии, бытующие в литературе начала века, основанные на представлении о художественном творчестве как процессе выражения языком искусства какого-либо эстетически значимого объекта, Энгельгардт выделяет философско-метафизические (онтологические) теории, основанные на учении о трансцендентной природе прекрасного, относящегося к миру идеального бытия и подразумевающего при воплощении в художественном творчестве ту или иную степень «касания мирам иным». Согласно этим теориям, и художник-исследователь, и прекрасное (предмет исследования) в процессе художественного творчества обретают неземное измерение горнего мира, приближаясь к глубинам бытия в Духе, утверждают надмирные, 126 вечные идеалы. Подобное творчество подразумевает невозможность создания художественного произведения «в тесных рамках замкнутого на себя чувственного опыта, ибо его основу… образует запечатлевшееся в нем восхождение творческого духа человеческого от реального к реальнейшему, от явления к его абсолютной первосущности. В акте творческого вдохновения перед поэтом “раздвигаются дали” и, прозревая “из времени в вечность”, он созерцает идеальный прообраз сущего, мир вечного бытия в совершенной гармонии его чистых форм. Воплощаясь или отражаясь при помощи средств того или иного искусства в художественном произведении, это мистическое видение, эта “весть издалека” и сообщает ему ценность прекрасного. Художественное произведение становится эстетически значимым только благодаря тому, что таинственная сила вдохновенного творчества выражает в нем некую сверхчувственную и вневременную идею, образ вечного и универсального значения, абсолютную основу являющегося» [152]. Художник в этом случае играет роль пророка, жреца мистического культа, таинственного истолкователя «являющегося в сферах его соотнесенности к абсолюту», вдохновение истолковывается как «своеобразная форма мистического экстаза, в котором сквозь мглу преходящего прозревается вечное», искусство «классифицируется как один из видов творчества, где находит свою объективацию отношение человека к трансцендентному» [153]. Философская концепция Мережковского, окончательно оформившаяся в эмиграции, 127 соответствует подобному пониманию природы художественного творчества. Нетрудно обнаружить взаимосвязь философских и мистических идеалов писателя со своеобразием романной формы исследуемого периода. Философские идеи становятся предметом выражения и исследования во всех его произведениях.
