Понимание - Богат Евгений Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Сегодня Александр Иванович Авдеенко — обладатель нескольких дипломов, удостоверяющих его успехи на ряде конкурсов.
Узнали о нем и в московском Дворце пионеров, попросили показать работы детям.
— Круг как бы замкнулся, — рассказывает об этом, смеясь, Авдеенко, — ведь началось все с альбома «Юный моделист-кораблестроитель», а кончилось тем, что я начал обмениваться опытом с мальчиками, которым гожусь даже не в деды, а в прадеды. И я их учу, и они меня учат.
Ну а сердце, не стал ли он чувствовать себя хуже после всех этих трудов и встреч? Нет, лучше, лучше он начал себя чувствовать.
— Конечно, — говорит он, — нелегко переживать романтику мореплавания, почти не выходя из дому. Но когда это удается, ко мне возвращается молодость.
Разумеется, при недобром желании можно все это объяснить эгоистическим стремлением заполнить «вакуум», появившийся после выхода на пенсию, делом увлекательным, и к тому же тешащим самолюбие. Но то ли уникальность самого этого дела, то ли искреннее безразличие старого мастера к известности и деньгам делают нашу историю почти недосягаемой для ироний маловеров.
Тут: бескорыстие в лабораторно-чистом виде.
В письмах читателей, особенно старшего поколения, все чаще повторяется мысль: раньше мы жили беднее, но были честней, доверчивей и великодушней.
Мысль сама по себе безусловно наивная, потому что нелепо романтизировать бедность, а доверчивость или великодушие в романтизации не нуждаются. Но при всей наивности — на уровне обыденного сознания — она, видимо, выражает что-то существенное, если пишут об этом все чаще люди, незнакомые между собой.
…А может быть, не печалиться надо, а радоваться тому, что читатели пишут об этом все чаще. Ведь пишут именно те, для кого нравственные и духовные ценности были и остались высшими в жизни. Пишут хорошие люди, бескорыстные, добрые, тоскующие по общению и пониманию.
Второй назидательно-педагогический диалог
С Владимиром Федоровичем Чвановым я познакомился семнадцать лет назад. Сейчас он — полковник милиции, возглавляет отдел научно-исследовательского института МВД СССР.
Тогда он был подполковником, к тому же подполковником весьма и весьма «молодым», то есть недавним майором. Сегодня он автор двух книг, в которых скромно и точно рассказал о работе сыщика. Первая книга называется «Сенсаций не будет». Вторая — «Кража».
Когда мы познакомились, он написал и опубликовал в журнале «Пионер» несколько маленьких рассказов, в которых ничто не напоминало о том, что автор их — «сыщик». Они были вовсе не остросюжетными, буднично, по-деловому повествовали о том, что, казалось бы, должно больше занимать педагога, а не сотрудника уголовного розыска. Он писал о доброте, о верности, о душевной щедрости, которые с малых лет делают жизнь человека осмысленной и нужной обществу. И вот что интересно: во время первых наших бесед в МУРе он повторял все время, как бы отрезвляя мой журналистский интерес к необычным фабулам: «Сенсаций не будет! Сенсаций от меня не ждите!»
А между тем я ждал именно сенсаций, потому что получил редакционное задание: написать «увлекательный» очерк о сотруднике МУРа.
— Нет, нет, — повторял В. Ф. Чванов, — сенсации не ждите от меня, работа наша обыкновенная, будничная, кропотливая, это лишь, когда в кино сидите или в театре, кажется, что все безумно интересно…
— Неужели у вас нет ни одной захватывающей истории, — допытывался я.
— Нет, ни одной, — отвечал он с каменным лицом.
Тогда-то и подумалось: наверное, помимо тех рассказов для детей он сам пишет или хочет написать что-то «необыкновенное» и сюжеты бережет для себя. И я начал осторожно «подкрадываться» к этой щекотливой теме. Но «подкрадываться» долго не было ни малейшей необходимости. Почувствовав мой интерес к его возможным литературным замыслам, Чванов ответил открыто и четко:
— Пишу о том, что меня волнует. К детективам равнодушен. Мне бы хотелось… — он умолк, задумался.
— Что, что хотелось бы вам? — наступал я, надеясь его все же, как говорят работники уголовного розыска, «расколоть».
— Хотелось бы, — нехотя ответил он, — рассказать родителям, как важно в детях воспитывать с самого малого возраста уважение к старшим, а детям раскрыть, в чем суть настоящей дружбы…
И он еще долго говорил о чем-то в те минуты для меня вовсе неинтересном.
А во мне все сильнее созревало убеждение: бережет самое интересное для себя.
И вот через десять лет, когда вышла его книга, названная «Сенсаций не будет», я убедился, читая ее, что о самом «неинтересном», «обыкновенном» он сумел написать с тем углублении пониманием ценности доброты, честности искренности, верности, с тем огромным душевным опытом, которые делают «несенсационную» книгу и увлекательной и педагогически ценной.
Сенсаций не будет — это означает: не будет краж, разбойных нападений, убийств. Как сотрудник уголовного розыска, всю жизнь В. Ф. Чванов видел смысл работы не в том, чтобы поймать вора, а в том, чтобы воровства не было.
Но раскрою я эту книгу через десять лет…
А пока Владимир Федорович, молодой подполковник, руководитель, заместитель начальника одного из отделов МУРа, кажется мне человеком «себе на уме».
— Расскажите о вашей партийной работе, — перехожу я на новую тему. Мне было, конечно известно что уже несколько лет он член партийного бюро МУРа.
И тут он первый раз чуть улыбнулся.
— Я не делю жизнь и работу на партийную и непартийную.
— Но конкретно вы за что-то отвечаете в партбюро? — пытаюсь я уточнить.
— Отвечаю, — соглашается.
— За что же? — пытаюсь я еще больше конкретизировать тему, «сузить».
А он в ответ вдруг расширяет ее безмерно.
— За воспитание молодых.
— Молодых, — переспрашиваю, — молодых сотрудников МУРа или — не могу удержаться от того, чтобы не съязвить, — молодых бандитов и воров?
Меня немного раздражает эта его манера — немногословность, это его равнодушие к тому, что меня, интересует.
Он отвечает ровно, будто бы не чувствуя яда:
— И молодых сотрудников МУРа, и молодых воров и хулиганов.
— То есть, — допытываюсь я совсем уже раздраженно, — у вас такой широкий спектр работы в партбюро, что вы отвечаете за воспитание тех, кто охраняет закон, охраняет общество, и тех, кто закон нарушает и попирает общественные нормы?
— Да, — охотно соглашается он со мной, — отвечаю за воспитание и первых и вторых.
По-видимому, я улыбнулся насмешливо, потому что он внезапно изменил тон и сказал серьезно и мягко:
— Да поймите же вы, воспитание, точнее, перевоспитание любого нарушителя закона начинается с той минуты, когда мы его поймаем. Самая первая наша встреча с нарушителем закона должна быть для него и первой минутой перевоспитания в духе уважения закона и общественной морали. Вот в этом направлении я и воспитываю наших молодых сотрудников. А стало быть, через них воспитываю и тех, кого они «ловят».
Это было его первое развернутое высказывание о жизни, о работе. После формул и замечаний оно показалось мне настоящей речью.
Я понял, что на большее рассчитывать нечего, и решил попробовать выполнить задание редакции «обходным маневром», то есть попросить товарищей Владимира Федоровича рассказать о нем, поскольку о себе он рассказывать не хочет.
И я услышал множество историй. О некоторых из них мне захотелось написать. Например, о том, как подполковник Чванов осенью под вечер ждет у ворот школы Галю Т.
Ему рассказали, что она решила умереть. В семнадцать лет ей показалось, что жизнь кончена. Конечно, любовь! Сначала восторженная, доверчивая, когда ничего не жаль, потом отвергнутая, с первым унижением, с чувством безысходности.
Она вышла из школы; он подошел к ней, заговорил. Потом сидели они в пустынном сквере; долго о чем-то беседовали. Уходя, она отдала ему яд.
— О чем вы говорили с ней? — допытывался я у Владимира Федоровича.
