Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

В целом, оценивая результаты реформы С.Ю. Витте, можно констатировать, что «казенное вино», пришедшее на смену кабацкой частновладельческой сивухе, если и не урегулировало вопроса о культурном потреблении вина и не предупредило роста пьянства, то все же сыграло свою положительную роль. Вполне возможно, что в условиях социально-политического, экономического и, главное, духовно-нравственного кризиса, в котором находилось российское общество в начале ХХ столетия, процесс алкоголизации мог принять большую динамику и более уродливые формы. Другое дело, что антиалкогольные меры не могли выступать панацеей от всех бед и способом разрешения тех острых конфликтов, которые разрывали и разрушали российское общество.

Глава 2

Культура пития или питейная культура?

В.Э. Багдасарян

Много ли пили в предреволюционной России? На этот счет существуют диаметрально противоположные мнения. Видный советский хирург, известный своими выступлениями против пьянства, Ф.Г. Углов, вспоминал о Киренске, в котором провел детство: «Пьяниц были единицы на весь город, и их можно было пересчитать по пальцам» [120]. Гостей угощали, как правило, только чаем. Пиво и домашнее вино появлялось на столе лишь по большим праздниками и особо торжественным дням, да и то в ограниченном количестве. Углов писал, что не помнит такого случая, чтобы из компании кто-либо выпадал по причине сильного опьянения. На весь Киренск приходилось только три алкоголика.

Сдерживающим пьянство фактором в рабочей среде был, по мнению Углова, изнуряющий режим трудовых будней. Рабочий день начинался обычно в 6 утра и продолжался 11 часов. Прогулы и опоздания грозили крупными штрафами, а то и увольнениями. При подобном графике злоупотребление алкоголем обрекало бы рабочих на безработицу.

Жители Киренска использовали алкоголь в целебных целях. Уже в советское время К. Перовский утверждал, что в лечебной практике алкогольные напитки могут применяться в следующих случаях: 1) при упадке питания; 2) в период выздоровления; 3) при шоке, обмороке и острой сосудистой слабости; 4) при травмах; 5) при длительном вынужденном пребывании на холоде; 6) при общем тяжелом состоянии [121]. Все эти доводы в пользу пития приводились пьющими людьми в России и в начале XX века. Только собравшийся во время действия «сухого закона» Первой мировой войны съезд русских врачей вынес решение, что алкоголь должен быть исключен из лечебных средств.

Трезвенников в России было больше, чем в какой-либо другой стране. Женский же алкоголизм был фактически на нулевом уровне. Для воспитанных в традиционном духе женщин русской провинции выпить глоток вина было большим грехом. Трезвеннический образ жизни вела молодежь, не достигшая 18-летнего возраста. Причем стаканами водку не пили. Для этого использовались рюмки и стопочки. Встречающееся в современном кино изображение крестьянского винного разгула, по мнению Углова, не соответствует действительности.

Согласно другому мнению, в России начала XX столетия происходила всеобщая алкоголизация населения. «Раньше было пьянство, – писал один из крупных российских психиатров И.А. Сикорский, – а с XIX века начался алкоголизм, с его неизбежными последствиями… Алкоголизация вызывает общее расстройство здоровья с преимущественным поражением высших сторон, а именно: чувства, воли, нравственности, работоспособности» [122].

Начало века ознаменовалось стремительным ростом душевого потребления алкоголя. Если в 1894 году оно составляло 2, 98 литра, то в 1906 году равнялось 3, 41 литра, а к 1913 году достигло уровня в 4, 7 литра. Тем не менее официальные показатели душевого потребления спиртных напитков в России оставалось почти самыми низкими в Европе и Америке. Для сравнения, в 1906–1910 годах душевое потребления алкоголя составляло: во Франции 22, 9, Италии – 17, 3, Швейцарии – 13, 7, Испании -10, 8, Бельгии – 10, 6, Австрии – 7, 8, Венгрии – 7, 6 литра. Эти сравнительные данные, по мнению Ф.Г. Углова, изобличали тех западных исследователей, которые клеветнически утверждают, что пьянство – «русская болезнь» [123].

Впрочем, статистика годового потребления алкоголя была далека от реальных цифр. Так, согласно данным по Воронежской губернии, охватывавшей 26 хозяйств (2000 человек), среднее душевое потребление алкоголя составляло 0, 19 ведра 40° спирта. Для сравнения, во Франции – 0, 27, в Австрии – 0, 27, Северо-Американских Соединенных Штатах – 0, 206, Германии – 0, 36, Англии – 0, 42 ведра [124]. Официальная статистика не учитывала значительный пласт потребления самогонного алкоголя. Следует полагать, что в сельской местности преобладало именно оно.

В конце XIX века диагнозы алкогольных психозов охватывали 11, 9 % всех психических больных. Но уже в 1902 году они составляли 13, 9 %, в 1910 году – 17 %, в 1913 – 19, 7 %. В количественном выражении это означало, что в 1902 году в России было 3548 человек, пораженных алкогольными психозами, в 1910 – 7651 человек, в 1913 – 10 267 человек.

Уже в начале XX века ни у кого не вызывало сомнений наличие прямой зависимости уровня преступности от масштабов пьянства. «Редкий вор и убийца совершает свое дело трезвым», – утверждал Л.Н. Толстой [125].

Винная монополия вовсе не являлась гарантом от алкогольных отравлений. Никаких химических анализов, подтверждающих чистоту водки, не проводилось. Как известно, более всего сивушного масла содержится в картофельной и паточной водке, она считается особенно ядовитой, и чистка ее весьма затруднительна. Российская же монопольная водка, в основном (более 70 %), производилась тогда именно из картофеля.

По данным на 1913 год, в России на изготовление спиртных напитков затрачивалось: картофеля – 2, 9 млн тонн, ячменя – 250 тыс. тонн, кукурузы – 236 тыс. тонн, патоки – 217 тыс. тонн, ржи -212 тыс. тонн. Зерном, идущим на производство водки, можно было бы прокормить 5–6 млн человек [126].

Для изготовления вина значительные площади на юге России отводились под виноградники. Они занимали около 115 000 десятин на Кавказе и в Закавказье. В остальных областях (Крым, Бессарабия, Земля Войска Донского и пр.) под виноградниками находилось 85 000 десятин. Урожайность русских виноградников колебалась от 150 ведер вина с десятины (Крым, Бессарабия) до 800 ведер (Дагестан).

Но все-таки, по сравнению с большинством западных стран, в России предпочтение отдавалось крепким спиртным напиткам. В силу этого, значительно выше была вызванная алкоголем смертность. Смерть от опоя в дореволюционной России случалась в 3–5 раз чаще, чем в других странах. Так, во Франции она составляла 11, 5 случая на миллион человек, а в России -55, 2. Правда, значительно меньше было в российском обществе, в сравнении с французским, количество смертей от отравления алкоголем женщин [127].

Потребление алкоголя в начале XX века варьировалась по различным губерниям России. В юго-западных на душу населения приходилось 4, 55 л спирта, в южных – 4, 05 л, в северных – 2, 46 л, в восточных – 2, 33. Но, по исследованию Сикорского, уровень опойной смертности находился в обратной пропорции к среднедушевому потреблению. В первых двух категориях губерний на один миллион населения приходилось 15–17 смертей, в двух последних – 91–92 смерти. Сикорский ставил эти тенденции в зависимость от среднегодовой температуры в регионах. Однако различались не только природные условия, но и культура пития. На юге и юго-востоке потребляли в основном вино, тогда как на севере и востоке – водку [128].