РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Поэтому, изображая богов, они придавали им вид людей, которые не имеют ни смерти, ни старости, никаких изъянов и пороков. Это — челочек в его полном выражении, в его законченном торжествующем выявлении, —человек, каким он должен быть, каким он хотел бы быть. И в этом — непередаваемая, непобедимая мораль греческой скульптуры. И до сих пор мы не поднялись выше этого, это есть мечта о человеке, в котором дух и тело одинаково развиты, гармонично сплетены и дают аккорд красоты чарующей.
Таким образом греческая гражданская религиозность дала нам громадные ценности, вложив их в общечеловеческую сокровищницу.
Однако к этому не сводилась вся греческая религиозность, у нее была еще другая сторона, более буйная, более романтическая и более скорбная.
Разве мог грек, в конце концов, признать, что все в мире хорошо? — Если свет существует, то существует и тьма, — разве мог он, создавший идеал бессмертного бога, не считаться с тем, что человек ость смертное существо? Замечательно, что греки часто употребляют выражение «смертный» вместо слова «человек». Были и у греков представления о бессмертии дущи, но, поскольку мы знаем олимпийский мир, поскольку вчитываемся в Гомера, в трагиков, утешительного о бессмертии души там нет ничего! Там вы находите изображение души после смерти, которое является прямо удручающим, как в Одиссее, в виде сонма бесплотных духов, которые бродят в недрах земли, страдают от холода и голода, слетаются, как некормленые птицы, на приносимую им живыми жертву. Это — мир, о котором даже царь говорит, что он предпочитал бы быть самым последним свинопасом, чем царем на том свете. Это — скорее представление о страданиях, о наказаниях. Правда, при этом есть какая–то бледная тень счастливого загробного общества, где наиболее заслуженные люди имеют сравнительно спокойное существование, на что указывает великий миф о Геракле, который после трудовой жизни сжег себя на костре вследствие больших мук, которые испытывал, но потом, прямо с костра был возведен в величие бога и сидел по правую руку отца; он был признан богом за законного сына, искупителя человека и спасителя. Миф о Геракле совпадает во многом с мифом о Христе. Но государственная религия Греции, как таковая, которую мы знаем из поэзии и скульптуры, мало интересовалась вопросом о потустороннем мире; она не старалась государственность свою основать на страхе ада и рая, а исключительно на гармонии чувств, законности и справедливости.
У греков самыми важными формами земледелия было земледелие хлебное, с целым рядом торжеств, относящихся к Деметре, богине злаков, матери богов, и затем виноделие, в центре которого стоит бог Дионис (или Вакх).
Тут мы встречаемся с новой полосой религиозности, на которую надо обратить внимание. В великом мифе о Деметре, из которого развились элевзинские таинства [46], рассказывалась такая история. Бог преисподней похитил любимую дочь этой богини — Кору. Богиня–мать по всей земле разыскивает дочь, претерпевает множество всяких страданий и не находит Коры. Наконец, всезрящее солнце, которое половину времени проводит на небе, а половину — под землей и видит, что там делается, говорит Деметре, что Кора там, на том свете. Тогда Деметра обращается к богу справедливости, Зевсу, и просит вернуть ей дочь. Зевс отвечает, что готов приказать своему брату Гадесу, царю преисподней, вернуть Кору, если она ничего еще не вкусила на том свете, но если она уже вкусила, то сделать этого нельзя. Оказывается, что Кора уже съела там плод, и поэтому все, что возможно сделать для Деметры, — это чтобы Кора половину года оставалась под землей, а половину года проводила у своей матери. Этот миф на самом деле есть представление о хлебе, который сеют; следовательно, он умирает, погребается в землю, ждет там своего времени и потом снова возникает к жизни. Таким образом. Кора представляет смерть и воскресение зерна, а Деметра — божество, которое как бы сеет, погребает под землей свою любовь и ждет радости свидания с нею по воскресении ее. Но вместе с тем ведь Деметра скорбит по поводу исчезновения своей дочери под землей, скорбит скорбью матери по поводу смерти своей дочери! «Не родится, еще не умрет». О человеке, который умирает, говорят, что это Гадес, бог мертвецов, забрал его к себе. Гадес есть царь демонов, которые утаскивают к себе под землю человека. Все переживания матери в данном случае есть выражение скорби по поводу того, что существует смерть на земле. Но оказывается, что положенное в землю возникает вновь, выйдет вновь из земли, воскреснет, возродится к новой жизни. И вот это — чрезвычайно важная сторона элевзинских таинств, именно возвещение в образах той истины, что смерти на самом деле нет, смерть есть вещь временная, что человеческая душа бессмертна и что в конце концов когда–то все почившие воскреснут так, как воскресает зерно, павшее в землю, как возвращается весна после того, как зима все скосила.
В элевзинских мистериях участники предавались отчаянию по умершим, ходили по ночам в похоронные шествия, но затем перед ними изображалась картина воскресения. Это был великий праздник, тот самый, который празднуется и у нас под именем «воскресения Христова».
Параллельно этому и в виноделии есть разительное явление: превращение винограда в вино, причем при растаптывании, раздавливании плодов течет как бы кровь, и, кто напьется этой крови, тот является причастником божества, как причастник божества есть и тот, кто ест хлеб. К этому откровению можно прийти так: природа — это тело бога, ее создателя; человек питается, вкушает ее часть, вкушает от тела бога. С вином же еще проще: когда человек пьянел, начинал плясать, становился весел или приходил в уныние, плакал, он чувствовал, что словно какой–то дух в него вселился: вино им овладело, в нем дух (по–латыни spiritus), — отсюда и название напитков спиртными. А раз в напитке есть дух, демон, овладевающий человеческой душой, то ясно, что пьющий вино не только плоть в себя впитывает, но и дух божий. И вот когда собиралось новое вино и его пили, причем в восторге опьянения, в веселых плясках доходили иногда до драк, то это значило, что все были богоодержимыми.
Это был великий праздник, который был связан с представлением о том, что «никто не родится, аще не умрет», что есть бог, воплощенный в винограде, который уходит в землю, как бы разбрасывает себя по всей земле, воскресает, терпит гонения, страдания, а в конце концов дарует радость, радость объединения со всем космосом.
Греческий культурный гений был до такой степени в этом отношении чуток, что он из дионисиевских торжеств сделал опору для Аполлона, и, когда начался рост виноделия в Греции и почитался с ним вместе Диониса, то возникло много мифов о том, что Дионис и Аполлон — два сына одного отца. Об этом Дионисе рассказывается своеобразный миф, в параллель тому, который я рассказал о Деметре, но еще более знаменательный и более по–своему важный. У Зевса был любимый сын Загрей, и этот сын был захвачен злыми силами, проклятым народом — корибантов [47]. Этот проклятый народ растерзал сына и съел его. В момент, когда людоеды оканчивали пиршество, оставалось сердце Загрея, а богиня справедливости Афина увидела с высоты небес пиршество, сразила корибантов, а сердце Загрея, еще живое, принесла Зевсу. Тогда Зевс воспринял в себя это сердце и создал вновь бога Диониса. Из трупов корибантов был создан нынешний мир, земля, вода, живые существа и т. д. Какой же вывод из этого мифа? Что корибанты — великие грешники, их тело — проклятое, они убили сына божьего? Да, они убили, но они ели плоть бога, в них есть часть плоти бога, значит, они причастны богу, они восприняли бога, который в них теперь частично живет. Эта частица божья есть наша душа; наше тело от многогрешной материи, которая убила сына божия, а наша душа — это часть божия, которая была поглощена, которая — как в темнице и хочет вырваться из этого мира. Но сердце наше на лоне бога–отца, это — Дионис, он — наше сердце, к нему устремляется душа каждого отдельного человека. Спасение полное будет, когда дух, рассеянный в мире, воспрянет, оттолкнет от себя тело, совлечет с себя материю и вновь возникнет и виде воскресшего сына божия вокруг этого сердца.
