Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного - Кулешова Ольга Валерьевна
Особую роль для осмысления категории свободы в философской концепции Мережковского играет личность Христа. Миссия Сына Божия, посланного в мир для искупления людских грехов и избавления от гибели второго человечества, истолковывается Мережковским как утверждение абсолюта свободы. Бог оставляет человека свободным, не желая привести его к спасению насильно. Приход Христа представляется как возможность наступления благого Конца — Апокалипсиса, не реализованная в исторической действительности начала христианской эпохи. Свободное волеизъявление человечества определяет весь дальнейший путь земной цивилизации. Люди не возжелали Конца, отдалившись от духовного абсолюта, сделали невозможным мистическое единство двух миров, определив дальнейшее существование человечества как бессмысленное блуждание по однообразному 95 пути земной истории. «Если Отец, посылая Сына в мир, говорит: “может быть”, то, значит, и в этом — в спасении мира, как во всем, — свобода человеческая промыслом Божьим не нарушается: люди могли убить и не убить Сына, и если б не убили, весь ход мира был бы иной» [100]. Бог не может лишить людей свободы, поэтому и допускает убийство единородного Сына: «Бог любит людей в свободе, а быть свободным значит для человека делать выбор между добром и злом, и, может быть, выбрав зло, погибнуть. Чтобы спасти погибающий мир, Богу надо было или отнять у людей свободу, разлюбить их, потому что свобода — высший дар любви, или согласиться на то, чтобы Сын Божий пожертвовал Собою за мир» [101]. Такова теодицея Мережковского.
Таким образом, по мысли философа, у человечества, наделенного свободой выбора, изначально, после грехопадения, было два пути: к Царству Божию, чтобы соединиться с Богом вновь, или к Царству Дьявола, к вечной погибели. И человечество мучительно на протяжении многовековой истории мечется между двумя путями не в силах выбрать. А потому история представляется Мережковскому «дурной бесконечностью». Отвергая линейное поступательное развитие человечества, философ скептически оценивает возможности исторического прогресса. «Возможная цель “бесконечного прогресса” — бесконечная война — самоистребление человечества», — пишет он в сочинении «Тайна Запада: Атлантида — Европа» [102]. 96
В связи с подобным пониманием истории, философия Мережковского принимает эсхатологический характер. «Вся русская литература, душа России, есть эсхатология — религия Конца», — утверждает он, пытаясь найти обоснование своей концепции в философском истолковании русской литературы [103]. Ссылаясь на миф Платона об Атлантиде, Мережковский развивает эсхатологические идеи, рассматривая гибель Атлантиды как конец первого допотопного человечества, уничтоженного за грехи, и предрекая близкий конец и гибель нынешней Европы — второго человечества — христианского. Возможность соединения с Богом, существовавшая с первых дней возникновения человечества, не реализуется в исторической действительности на новых витках развития. Причина гибели допотопного человечества Атлантиды, относимого Мережковским к Преистории, обладавшего значительным магическим дарованием и сильной связью с внеземными субстанциями, мотивируется философом неверным представлением последнего о свободе воли. Дух сатанинской гордости, положенный в основу человекобожеских устремлений, объясняемых истолкованием свободы как существования без Бога, и утверждение закона самовластной Личности, пользующейся свободой помимо Бога и не стремящейся к подчинению персональной воли воле Божьей, стали причиной гибели Атлантиды в водах потопа. Второе человечество, вышедшее из вод потопа, имеет возможность восстановления разрушенной гармонии божественного единства 97 Вселенной, но, отвратив взор от вечного, избирает путь продвижения по бессмысленной траектории исторического прогресса, приближающегося с каждым новым витком к Духу Небытия. Мережковский пророчит второму человечеству гибель в очистительном огне, утверждая, что Конец современного человечества будет огненным. «Жизнь мира — Божественная трилогия: Атлантида, История, Апокалипсис — три человечества», — отмечает философ [104]. Неизбежность конца истории очевидна для Мережковского, но финал мировой драмы неоднозначен. «Конец мира может быть спасением и гибелью, — “новым небом и новой землей, где обитает правда”, или хаосом» [105].
Мережковский проповедует религию конца, противопоставляемую им «дурной бесконечности истории». Воля человеческая, направленная на продолжение линейной истории, мыслится как губительная для человека и цивилизации. «Воля к огромному — ничтожному, дурной вкус к “дурной бесконечности”, погубили несколько великих цивилизаций — ассиро-вавилонскую, эллинистическую, римскую; может быть, погубят и европейскую», — пишет философ [106]. Мережковский отмечает ограниченность земных человеческих возможностей, расширяющихся до бесконечности в метафизическом, мистериальном бытии, достижение которого возможно путем обожения, соединения души с бессмертным и вечным абсолютом. «Личность бесконечна только в нездешней, трансцендентной возможности, а в здешней, эмпирической действительности — ограничена, замкнута… 98 Наша воля к земной бесконечности есть тайная воля к безличности» [107].
Таким образом, единственно возможный для человека вектор развития, в представлении Мережковского, не горизонтальный, пролегающий между двумя безднами: верхней — Царством Божьим и нижней — Хаосом, Царством Дьявола, а вертикальный, идущий вверх, к Богу — в Царство Божье Третьего Завета Духа-Матери. Ошибка в выборе пути, по мнению философа, может стать гибельной для человечества, навсегда отдалив его от духовного абсолюта и лишив возможности возрождения.
Рассматривая гносеологический аспект философии Мережковского, следует отметить скептическое отношение к рациональному и чувственному познанию, отрицание практики как основы познания и критерия истины. Философ выделяет два вида сознания, разнородных и противоборствующих: «бодрствующее, дневное, поверхностное и ночное, спящее, глубокое. Первое — движется по закону тождества, в силлогизмах, индукциях, и, доведенное до крайности, дает всему строению культуры тот мертвый, механический облик, который так хорошо нам знаком; второе — движется по законам какой-то неведомой нам логики, в прозрениях, ясновидениях, интуициях, и дает культуре облик живой, органический, или, как сказали бы древние, “магический”» [108].
Утверждая приоритет ночного сознания, в основу которого ложится представление о божественной интуиции, Мережковский приписывает 99 ему способность достижения абсолютной истины и настоящих глубин познания, возникающую путем постижения вечных запредельных, а не временных земных субстанций. Сознание современников как людей истории мыслится философом подчиненным мертвой механике и проблемам чувственного, материального мира, лишенным глубинного метафизического содержания, поверхностным и утратившим духовную глубину. Сознание погибшей Атлантиды представляется полной противоположностью современному сознанию и рассматривается как идеал, доступный лишь для человечества будущего не в истории, а в эсхатологии. «Мы только и делаем, что подчиняем нашу интуицию механике, — покрываем наше ночное сознание дневным: Атланты, наоборот, свое дневное сознание покрывают ночным; свою механику подчиняют магии; для нас механика — крылья, для них — тяжесть, которую поднимают они на крыльях магии», — отмечает Мережковский [109].
