Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Рабочим, не вовлеченным в дела производства все было «до лампочки». К общественной собственности относились как к «ничейной», процветала «растащиловка» – многочисленные «несуны» тащили с заводов все, что могло пригодиться в домашнем хозяйстве. В обстановке 1970-х годов многие рабочие понимали, что вознаграждение не соответствует их трудовому вкладу в производство, оно занижено, что определенные категории населения пользуются незаконными путями обогащения и имеют необоснованные привилегии.

Среди людей творческого труда (писателей и художников, в первую очередь) часто встречались пьяницы, ибо состояние опьянения было одной из временных форм душевного существования, сохранения свободы, бегством от неприятной им реальности. Пьянство для многих было чем-то сродни творчеству.

Александр Зиновьев вспоминал: «Я выпивать начал поздно, в конце войны. Тогда, после боевых 100 граммов, к выпивке очень многие приобщились. А после войны молодых здоровых людей, которые войну воспринимали как нормальный образ жизни, выбросили на улицу, и они не смогли найти себя. Потом к ним подтянулись освободившиеся из ГУЛАГа. Вся самая интересная интеллектуальная и творческая жизнь проходила в пьяных компаниях. Мы никогда не копили денег. Все, что зарабатывали, тут же прогуливали. Кутили до последнего рубля… Тут раскрывался русский характер – непомерная щедрость. В пьянство уходили великие таланты. Оно как-то скрашивало жизнь. Через школу пьянства прошли все лучшие люди тех времен. Я и сам относился к нему, как к национальной религии. И, тем не менее, мы успевали пить и писать кандидатские, докторские, становились академиками, знаменитыми писателями и художниками. В советские времена в сфере пьянства вращались все приличные люди» [781].

Как вспоминал актер и режиссер Юрий Сорокин об актере Георгии Францевиче Милляре: «Он всегда был подшофе. Роу запретил продавать Милляру спиртное, так знаете, что придумал Ге – оргий Францевич? Милляр на виду у всей съемочной группы шел к машине с бидончиком: «О, о, о, за молочком», – возвращался и через пять минут был уже пьяненьким. Он заранее договаривался с продавщицей, та ставила в бидон бутылку и сверху наливала молоко. Милляр предпочитал дешевенький портвейн «Кавказ» и тройной одеколон» [782].

Снимая картину «Белое солнце пустыни», режиссер Владимир Мотыль утвердил на роль красноармейца Сухова актера Георгия Юматова. Однако перед самыми съемками тот ушел в глубокий запой. В итоге Сухова сыграл Анатолий Кузнецов. С Юматовым такое случалось не впервой – из-за этого в свое время он не сыграл главные роли в фильмах «Верьте мне, люди!», «Павел Корчагин» [783]. По этой же причине была короткой карьера таких артистов, как Сергей Гурзо и Петр Алейников. Олег Даль постоянно приезжал на съемки кинофильма «Женя, Же – нечка и Катюша» в сильном подпитии. Суд в конечном итоге «припаял» ему 15 суток, и его под стражей доставляли на съемочную площадку [784].

Известный саксофонист Алексей Козлов жаловался, что из-за выпивки ему не раз приходилось расставаться с очень нужными ему людьми, как музыкантами, так и не менее важными в гастролях специалистами – звукорежиссерами, осветителями. Иногда приходилось закрывать глаза на подвыпивших рабочих, которым не было замены [785].

В 1970 году Венедикт Ерофеев написал поэму «Москва-Петушки», в которой своеобразно отразил советскую реальность. Какая идиллия царила в общежитии в Орехово-Зуево: «Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудь хотел пить портвейн, он вставал и говорил: «Ребята, я хочу пить портвейн». А все говорили: «Хорошо. Пей портвейн. Мы тоже будем с тобой пить портвейн». Если ночью кого-нибудь тянуло на пиво, всех тоже тянуло на пиво» [786]. Ерофеев высокохудожественно описал технологию употребления одеколонов, лаков и других ядовитых спиртосодержащих жидкостей. Их пили не только из-за отсутствия денег, но и из-за того, что трудно было купить нормальный алкогольный напиток. Самое парадоксальное в том, что в 19601980-е годы их пили не только алкоголики, но и образованные люди. Неудивительно, что произведение В. Ерофеева попало в список запрещенной литературы. Повесть переписывалась и перепечатывалась, она стала настольной книгой интеллигенции 1970-х годов, и, как это часто было, из-за наложенного запрета стала известна всей стране. Благодаря литературному дару Ерофеева, резко поднялся статус пьяного способа общения и существования.

Драматург А. Володин в «Записках несерьезного человека» так объясняет свои наклонности: «Небезопасное тяготение к спиртному у меня, как и у многих ровесников, отчасти появилось уже на фронте, с так называемых фронтовых ста грамм, тем более что, как правило, их доставляли нам на то количество личного состава, которое было до потерь, так что могло получиться до пятисот на рядового. Беда в том, что я, когда чуточку не выпью, – не человек. То есть вялый, скованный, малоинтересный» [787]. В эпоху застоя спивались многие советские литераторы. Чрезмерное употребление алкоголя было скорее симптомом болезни общества, а не результатом моральной распущенности творческой интеллигентности. Водка свела в могилу Фатьянова, Рубцова, Высоцкого, Венедикта Ерофеева.

Жена Владимира Высоцкого Марина Влади вспоминала: «С твоим пьянством мы боролись вместе. Мы перепробовали все. Я пыталась пить вместе с тобой, но очень быстро это двойное падение привело нас на грань помешательства. Водка нас объединяла лишь на короткие мгновения эйфории, чтобы затем оторвать нас друг от друга» [788].

Многие врачи стали алкоголиками. О распространенности пьянства среди медиков знали все, причем рассуждали так: «У них такая работа, что обычный человек не может не стать пьяницей, а если не пьет, значит, слишком нормальный или шизофреник». Склонность психиатров (особенно наркологов), ко – торые много говорили о вреде алкоголя, к пьянству была поразительной: врачи и их пациенты мало чем отличались друг от друга по этой части. Наркологов-пьяниц держали в психиатрических коллективах часто из-за того, что они занимались активной общественной деятельностью, хотя с годами теряли квалификацию. То есть пьянство поразило даже тех, кто должен был по службе помогать пьяницам вернуться к нормальной жизни. Даже в советской печати появлялись сообщения о пьянстве работников милиции и здравоохранения.

Советские космонавты иногда признавались в своих интервью, что порой брали в космос алкогольные напитки, особенно когда на время полета приходился какой-нибудь праздник или чей-то день рождения. Специальное предприятие по производству космической еды выпускало рябиновую настойку на коньяке и водку в непроливаемых упаковках. Как поведал по большому секрету космонавт Юрий Гидзенко, во времена нашего «Мира» рюмку-другую коньяка за наступающий Новый год всегда пропускали [789].

Авторитет партии падал. Это невольно подтверждали материалы XXVI съезда партии, где официально было названо количество исключенных за поступки, несовместимые со званием коммуниста. Только за вторую половину 1970-х годов из рядов КПСС исключили почти 300 000 человек, а 91 000 кандидатов в члены партии не были приняты в члены КПСС [790]. Вряд ли это могло повысить трудовой энтузиазм масс.

Парадокс в том, что потребление алкоголя стимулировалось как недостатком, так и избытком жизненных благ. Для властей трудность состояла и в том, что общество в 1970-е годы не считало пьянство классово чуждым явлением, воспринимая его не как общественное, а как сугубо личное дело. Пропаганда уже не могла создать атмосферу презрения к пьяницам, так как простые люди были наслышаны о пьянстве, которое имело место в официальных кругах.