Иудейская война - Флавий Иосиф (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

4. Наконец, под личным руководством Тита был установлен таран против средней башни северной стены, где один хитрый иудей, по имени Кастор, стоял на страже с десятью ему подобными после того, как другие бежали перед стрелками. Некоторое время они, притаиваясь за брустверами, тихо лежали; но, когда башня начала колебаться, они выскочили с разных мест; Кастор при этом простер свои руки, как человек, умоляющий о пощаде, взывая к Цезарю, и жалобным голосом просил сжалиться над ним. Тит прямодушно поверил ему, вознадеявшись, что иудеи теперь намерены переменить свой образ мыслей; он приказал поэтому остановить таран, запретил стрелять в просящих и пригласил Кастора говорить. Когда тот заявил, что он хочет сойти и сдаться, Тит ответил, что он приветствует его разумное решение и будет очень рад, если все последуют его примеру, так как он, со своей стороны, охотно протянет городу руку примирения. Пять из десяти присоединились к лицемерным просьбам Кастора, между тем как другие кричали, что они никогда не сделаются рабами римлян, пока у них будет возможность умереть свободными людьми. В этом споре [349] прошло долгое время, в продолжение которого наступление было приостановлено. Кастор между тем послал сказать Симону, что он может совершенно спокойно совещаться со своими людьми о делах, не терпящих отлагательства, ибо он еще долго задержит римское войско. В то же время он делал вид, будто старается склонить на сдачу также и сопротивлявшихся ему, а те, точно в негодовании, подняли обнаженные мечи над брустверами, пронзили себе щиты и пали на землю, как будто заколотые. Изумление охватило Тита и его окружающих при виде решимости этих людей и, будучи не в состоянии видеть снизу все в точности, они дивились только их мужеству и жалели вместе с тем об их участи. Тогда один из римлян ранил Кастора в лицо у носа; Кастор вытащил стрелу, показал ее Титу и жаловался на несправедливое обращение. Цезарь сделал выговор стрелявшему и дал поручение Иосифу, стоявшему возле него, идти к стене и протянуть руку Кастору Но Иосиф отказался, ибо он подозревал, что просящие замышляют недоброе, и удерживал также своих друзей, желавших поспешить туда. Перебежчик по имени Эней вызвался на это дело, а так как Кастор кричал еще, чтобы кто-нибудь пришел за получением денег, хранившихся при нем, то этот Эней еще проворнее побежал и подставил свой плащ; но Кастор поднял камень и швырнул его вниз; в него самого он не попал, так как тот был настороже, но ранил сопровождавшего его солдата. Этот обман привел Тита к убеждению, что снисходительность на войне только вредна, между тем как строгость больше предохраняет против хитрости. Разгневанный этим издевательством, он приказал заставить действовать таран с большей неукротимостью. Когда башня колебалась уже под его ударами, Кастор и его люди подожгли ее и прыгнули сквозь пламя в находившийся под нею тайный проход, чем еще раз удивили своей храбростью римлян, полагавших, что они бросились в огонь. [350]

Глава восьмая

1. На этом месте Тит овладел второй стеной пять дней спустя после взятия первой. После того, когда иудеи удалились от нее, он вступил с тысячью вооруженных воинов и с избранным [350] отрядом, составлявшим его свиту, и занял в Новом городе шерстяной рынок, кузнечные мастерские и площадь, где происходила торговля платьем, а также улицы, расположенные в косом направлении к стене. Если бы он сейчас же или сломал более значительную часть стены, или, как принято по военному обычаю, разрушил взятую часть города, то его победа, по моему мнению, не была бы омрачена никакими потерями. Но Тит надеялся, что, избегая крутых мер, которые он мог принимать по своему усмотрению, он смягчит упорство иудеев, и потому приказал не расширять входа настолько, чтобы он сделался удобным для отступления; он думал, что те, кому он хотел оказать снисхождение, не устроят ему засаду. Еще больше при своем вступлении он запретил убивать кого-либо из схваченных иудеев или сжигать дома; одновременно с тем он предоставил мятежникам свободу продолжать борьбу, если только они сумеют это сделать без вреда для народа, а последнему обещал возвратить его имущество. Ибо для него было крайне важно сохранить для себя город, а для города храм. Народ и раньше был склонен к уступчивости и податливости {43}, воины же иудейские принимали его человеколюбие за бессилие: Тит, думали они, распорядился так потому, что он чувствует себя не в силах овладеть всем городом. Они грозили смертью всякому, кто подумает о сдаче; а кто проронил слово о мире, того убивали. В то же время они напали на вступивших римлян, частью бросаясь им навстречу на улицах, частью обстреливая их с домов; одновременно с тем другие отряды делали вылазки из Верхних ворот против римлян, находившихся вне стены. Эти вылазки навели такой страх на расположенную у стены стражу, что она поспешно соскакивала с башен и бежала к себе в лагерь. Громкий вопль поднялся среди римлян: находившиеся внутри города были оцеплены кругом врагами, а стоявшие извне были охвачены ужасом при виде опасности покинутых ими товарищей. Между тем число иудеев все больше росло; точное знакомство с улицами давало им значительный перевес: они ранили массу римлян и с неудержимой силой теснили их назад. Последние поневоле оказывали продолжительное сопротивление, так как через тесный проход, сделанный в стене, они не могли бежать большими массами. Все вступившие в город, несомненно, были бы перебиты, если бы им на помощь не явился Тит. Расположив стрелков на концах улиц, он сам стал в самой страшной давке и стрелами отбивал неприятеля. Бок о бок с ним сражался Домиций Сабин и в этой битве выказывал себя отменно храбрым. Продолжая без [351] перерыва стрельбу, Цезарь этим отражал нападение иудеев до тех пор, пока его солдаты не совершили свое отступление.

2. Таким образом, римляне, после того как они уже завоевали вторую стену, были опять отброшены от нее. Дух иудеев, желавших войны, еще более поднялся; успех внушил им новые надежды. Римляне, думали они, уже не осмелятся вступить в город, а в случае возобновления борьбы никогда не одержат победы над ними. Бог за их грехи помрачил им ум, и они не видели, что изгнанные отряды составляли пока только маленькую часть римской армии, и не замечали подкрадывавшегося к ним голода. Они сами продолжали еще насыщаться воплями граждан и питаться кровью обывателей! Лучшие же люди давно уже испытали недостаток во всем, даже в самых необходимейших жизненных продуктах. Но в гибели людей мятежники усматривали только облегчение для самих себя; только тех они считали достойными жизни, которые знать не хотели о мире и жили для того, чтобы бороться с римлянами; а если иначе рассуждавшая масса погибала, то они только радовались этому, как освобождению от тяжелой ноши. Так они относились к жителям города. Римлян же, если только те пытались вновь вторгнуться в город, они вооруженной рукой отбивали и своими телами затыкали отверстия в стене. Три дня они так держались, храбро сопротивляясь. Но на четвертый день геройский удар Тита был для них слишком силен: они были отброшены и потянулись на свою прежнюю позицию. Тит тогда опять овладел стеной и приказал снести всю северную ее часть. В башнях южной стены он поместил гарнизон и стал подумывать о взятии приступом третьей стены.

Глава девятая

1. Тит, однако, решил приостановить на время осаду и дать мятежникам время одуматься для того, чтобы видеть, не сделаются ли они более уступчивыми ввиду разрушения второй стены или из опасения голода, так как награбленных ими припасов не могло уже хватить на долгое время. Этот [352] отдых он употребил на нужное дело, а именно; на выдачу продовольствия солдатам, чему уже наступил срок. Он приказал предводителям вывести войско на место, видимое для врагов, и здесь вручить каждому солдату порознь следуемое ему жалованье {44}. По принятому в таких случаях обычаю войско выступило с открытыми щитами, которые обыкновенно накрывались чехлами, и в полном вооружении; всадники водили своих лошадей также во всем убранстве. Ярким блеском серебра и золота засияла окрестность города, и насколько восхитительно было это зрелище для римлян, настолько было страшно для их врагов. Вся древняя стена и северная сторона храма были переполнены зрителями, даже крыши домов покрылись любопытными, и весь город, казалось, кипел толпами людей. Даже самые отважные были охвачены ужасом, когда увидели всю армию сосредоточенной в одном месте, пышность оружия и отличный порядок среди солдат, и я думаю, что этот вид заставил бы мятежников одуматься, если бы они, вследствие своих преступлений перед народом, не отчаивались в прощении римлян; они были того мнения, что и в случае прекращения борьбы им не миновать смерти преступников, а потому предпочли смерть в бою. Помимо этого, и воля судьбы была уже такова, чтобы невинные вместе с виновными и город вместе с бунтовщиками погибли заодно.